Мистики и маги Тибета - Давид-Ниэль Александра (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
– Но ведь это не… – начала было я и запнулась… Мне пришло в голову, что несмотря на отважное объявление войны демонам, принц все-таки не чужд суеверий, и лучше будет ничего ему не рассказывать. Не хочу утверждать, что мое мнение о суевериях Сидкеонг-тюльку было правильным. Он, вероятно, был свободен от них в большей степени, чем я предполагала. Об этом свидетельствует следующий его поступок.
По гороскопу махараджи год, оказавшийся затем годом его смерти был чреват для него всевозможными опасностями. Вера тибетцев в предсказание судьбы по гороскопу незыблема. Желая устранить враждебные влияния, многие ламы, в их числе гомтшен из Латшена, предложили махарадже отслужить принятые в подобных случаях обряды. Сидкеонг-тюльку поблагодарил и наотрез отказался, говоря, что если ему суждено умереть, то он сумеет достойно перейти в мир иной.
Я убеждена, что махараджа оставил по себе память нечестивца. Впрочем, все введенные им новшества и религиозные реформы были отменены. С проповедями, с запрещениями пить пиво в храме было покончено. Какой-то лама просто оповестил местное духовенство о возвращении к старым обычаям и привычкам. Предсказание исполнилось – невидимый враг торжествовал.
Хотя моя штаб-квартира находилась в Поданге, я не совсем отказалась от экскурсий по стране. Во время путешествия я и познакомилась с двумя гомтшенами из Восточного Тибета, недавно поселившимися в Гималаях.
Один из них жил в Сакионге и поэтому именовался "Сакионг-гомтшен". В Тибете считается невежливым называть людей по имени. Всех, кого не почитают ниже себя, именуют каким-нибудь титулом. У этого гомтшена были очень причудливые повадки и широкий ум. Он посещал кладбища и на целые месяцы запирался у себя для занятий магией. Подобно своему коллеге из Латшена, гомтшен не носил строгого монашеского одеяния и не стриг по обычаю волосы наголо, но закручивал их узлом на затылке, как это делают индийские йоги. Длинные волосы у не-мирянина в Тибете служат одним из отличительных признаков аскетов-отшельников и мистиков-созерцателей, так называемых "налджорпа".
До сих пор мои беседы с ламами велись главным образом о философских доктринах махаянистского буддизма, составляющего сущность ламаизма. Но Сакионг-гомтшен ставил эти доктрины не очень высоко и к тому же был с ними плохо знаком. Он имел склонность к парадоксам. "Учение, – говорил он, – бесполезно: оно не дает знания, а скорее препятствует его достижению. Тщетны наши усилия узнать что-нибудь. В действительности, мы постигаем только собственные мысли. Причины, их породившие, недоступны человеческому разуму. Мы стремимся понять эти причины, но нам удается уловить только наши представления о них". Хорошо ли он понимал собственные речи, или же только повторял прочитанное или услышанное от других?
По просьбе принца-тюльку Сакионг-гомтшен тоже отправился в путь с проповедями. Я имела случай видеть, как он проповедовал. Повторяю, "видеть", а не слышать, так как в то время моих знаний тибетского языка было недостаточно, чтобы понимать все, что он говорил. Но в роли апостола он выглядел весьма внушительно. Его пылкая речь, жесты, богатая мимика обличали прирожденного оратора, а испуганные, залитые слезами лица слушателей свидетельствовали о производимом его проповедью впечатлении. Мне не пришлось больше видеть ни одного буддиста, ораторствовавшего с таким эффективными приемами. Ортодоксальный стиль исключает жестикуляцию и раскаты голоса как неуместные при изложении истины, призывающей к победе безмятежного разума.
Однажды я спросила Сакионг-гомтшена: – "Что такое высшее освобождение "тхарпа" (нирвана)? – Он ответил: – Это отсутствие всяких верований, всякого воображения, прекращение деятельности, рождающей миражи.
– Вам следовало бы поехать в Тибет и принять посвящение от учителя "Прямого пути", – сказал он мне как-то, – вы слишком приверженны доктринам секты "ниен теус".* (*Буддизм, исповедуемый в южных странах, на Цейлоне и т.д. – Прим. авт.)
Я провижу, что вы способны постигнуть тайное учение.
– Но каким образом я смогла бы попасть в Тибет, – возразила я, иностранцев туда не пускают.
– Ну и что же, – спокойно заметил гомтшен, – в Тибет ведет много путей. Не все ламы живут в Ю или Тсанге (центральные провинции со столицами Лхасой и Жигатзе). На моей родине можно встретить ученейших лам.
Мысль отправиться в Тибет через Китай никогда не приходила мне в голову, и даже в тот день намек гомтшена ничего не пробудил в моей душе. Мой час тогда еще не пробил.
Второй гомтшен отличался необщительным нравом и сдержанностью, придававшими обычным обязательным и для него формулам вежливости оттенок высокомерия. По тем же причинам, что и его собрат (о последнем я только что рассказывала), его именовали Далинг-гомтшен: Далинг название местности, где он постоянно жил. Далинг-гомтшен всегда носил строгое монашеское одеяние, дополняя его кольцами из слоновой кости в ушах и пронизывающим его шиньон серебряным с бирюзовыми кольцами украшением "дорджи". Лама проводил каждое лето в уединении на вершине лесистой горы. Там для него была построена хижина.
Незадолго до его приезда, его ученики и окрестные крестьяне переносили в хижину припасы на три или четыре месяца. После этого гомтшен категорически запрещал кому бы то ни было приближаться к своему жилищу. Я полагаю, ему не стоило большого труда оградить свое уединение. Местные жители не сомневались, что он совершает страшные обряды, завлекая в ловушку демонов, и принуждает злые создания отказываться от недобрых намерений, угрожающих имуществу и безопасности его почитателей. Покровительство гомтшена их успокаивало. Но, с одной стороны, они боялись, приближаясь к хижине, встретить злых духов, а с другой – таинственность, всегда отличающая поведение и нравы отшельников-налджорпа, тоже побуждала их к осторожности.
Как бы ни мало был склонен этот лама отвечать на мои вопросы, он был обязан махарадже своим положением настоятеля маленького монастыря в Далинге, и желание князя вынуждало его изменить немного своей сдержанности. В числе тем, затронутых мною в беседах с ним, был вопрос о дозволенной для буддистов пище. Подобает ли, – спрашивала я, истолковывать софизмами категорическое запрещение убивать, дозволено ли буддисту наперекор заповедям есть мясо и рыбу? Как и преобладающее большинство тибетцев, лама не был вегетарианцем. Он изложил мне ряд не лишенных некоторой оригинальности теорий, и в дальнейшем мне снова пришлось слышать их в Тибете.
