Сверхнормальное. Путь к овладению сверхвозможностями - Радин Дин (е книги TXT) 📗
Религиоведение, как дисциплина, как образ мыслей, как поле вероятностей, резко ограничивает себя в той же мере, как это принято в других областях знания в западном мире. Притом эта дисциплина имеет дело с однозначными паранормальными явлениями – они там буквально повсюду – и, однако, она отказывается обсуждать такие вещи на серьезном уровне. Получается, паранормальное – наш общий секрет [112].
Я полагаю, из-за этой культурной предвзятости именно наука должна взяться за изучение чудесного со всей возможной бесстрастностью и обстоятельностью. Единственной и удручающей альтернативой мне видятся завзятые «разоблачители», которые бывают уместны лишь там, где есть все основания подозревать подвох. Но их манера бесцеремонно вторгаться на территорию чудесного с криком «Я разоблачитель!» приведет только к тому, что чудесное уйдет у них из рук, как песок сквозь пальцы.
Есть еще одна причина быть терпимее к мистическому и чудесному, сформулированная самым знаменитым рационалистом XX в. Альбертом Эйнштейном. Он писал:
Я признаю, что космическое религиозное чувство – это сильнейшее и благороднейшее побуждение к научным изысканиям. Только те, кто сознают всю громадность усилий и, более того, беззаветной приверженности, которых требует работа первопроходца в теоретической науке, могут осмыслить силу того единственного чувства, из-за которого такая работа, сколь угодно удаленная от непосредственной повседневной реальности, может происходить.
Те, чье знакомство с научными исследованиями ограничивается потреблением их конечных продуктов, легко впадают в заблуждение о менталитете тех людей, которые, будучи окруженными скептическим большинством, указывали путь тем немногим, рассыпанным во все века по всей Земле, кто мыслил с ними в одном направлении.
…Один из наших современников заметил, и не без основания, что в нашем материалистичном веке серьезные научные работники – это единственные поистине религиозные люди [113].
Эйнштейн признавал, что мистические озарения – это не просто аномалии работы мозга, по крайней мере, не в случае подлинно гениальных личностей. Напротив, они представляют собой первостепенное средство преодоления рационального мышления с целью познания того, чего простой интеллект охватить не в силах.
Если и вправду есть способы познания, превосходящие пределы рационального, и наши гении говорят нам, что именно этим они обязаны своим гениальным открытиям, тогда избегание этой тайны равнозначно социальному самоубийству. «Религиозное чувство» Эйнштейна, тщательно очищенное им от церковной веры, вполне может оказаться единственным способом «поднять себя за шнурки» в новую область знаний.
Теократы были не в восторге от еретических высказываний Эйнштейна и других интеллектуалов о том, что для переживания или объяснения такого опыта церковь совсем не нужна. Озабоченность по этому поводу ясно слышна в высказываниях католического священника Тони Анатреллы о современной молодежной субкультуре:
Есть философские и мистические течения, обходящиеся без Бога, пришедшие из Азии и с Востока, небезынтересные сами по себе, но это не религии, и в настоящее время их искаженные разновидности получают все большую популярность. Хотя назвать это большим движением нельзя. Эта ментальность требует быть «клевыми», «дзенскими» и сидеть тихо, то есть ничего не чувствовать и сопеть в две дырочки [114].
По словам отца Анатреллы, католическая церковь, очевидно, приравнивает созерцательные практики к чему-то вроде пьянства или курения марихуаны. Это серьезная ошибка, поскольку медитация ведет к расширению и прояснению сознания, а вовсе не к его затуманиванию.
Что же это за религиозное чувство, которым так восхищался Эйнштейн? Отец американской психологии, Уильям Джеймс дал одно из наиболее точных определений. Оно состоит из четырех ключевых понятий.
Первое – это неизъяснимость, то есть нечто такое, что не поддается адекватному словесному выражению; что может быть вполне понято только ценой личного опыта. Как Джеймс сказал в классической книге «Многообразие религиозного опыта»: «Никто не может в точности объяснить кому-то, кто никогда не испытывал определенного чувства, какого оно свойства и значения» [115].
Второе понятие – интуитивность, означающая, что мистический опыт сообщает некое знание, которое, по словам Джеймса, представляет собой «прозрение в глубины истины, минуя рассудочность. Это озарения, откровения, полные значения и важности, хотя невыразимые, по сути; и, как правило, они несут с собой необычное ощущение особого значения для будущего».
Третье понятие – мимолетность, относящаяся к временной длительности такого опыта. Для объективного течения времени спонтанный мистический опыт может длиться лишь пару мгновений, а в редких случаях до нескольких часов. Но для субъективного восприятия он длится намного дольше.
И четвертое понятие – пассивность, сопровождающая наступление мистического чувства во время медитации или как-либо еще, когда человек не в силах контролировать его. Согласно Джеймсу: «Как если бы мистик был захвачен и одержим некой превосходящей его силой».
Теологи очень давно спорят о природе мистического опыта. Что это – галлюцинация, или же он является отражением подлинной Реальности «как таковой», как об этом и заявляют все мистики? По мере развития этого спора сложились два основных определения мистического опыта, известных как конструктивизм и эссенциализм.
Конструктивистский подход предполагает, что мистические переживания являются неотъемлемой частью человеческого опыта с момента возникновения человека, еще задолго до зарождения первой религии. Но то, как непосредственный опыт проявляет себя, какое объяснение он получает и как обрамляется религиозной доктриной, происходит при сильном влиянии культуры, языка и господствующих верований [116].
Напротив, эссенциалистская интерпретация предполагает, что мистический опыт преобладает над местными культурными и религиозными доктринами и что имеются общие феноменологические характеристики такого опыта, узнаваемые во все периоды истории и во всех культурах [117].
Связь между мистическим и чудесным в контексте данной книги состоит в том, что йога является практикой мистического саморазвития, и эта практика, очевидно, включает явления чудесного, или, точнее, сверхневероятных проявлений, кажущихся чудесами. Хождение по воде, управление материей силой разума, предвидение будущего – все это, как гласит йога, достигается путем накопления мистического опыта.
По мере того как йога все дальше проникала в западный мир, принимая формы, приемлемые для западного разума, ее коннотации мистического и чудесного становились все более блеклыми. Сверхнормальные проявления сиддхи были сведены к практической пользе в виде снятия стресса и улучшения здоровья без помощи лекарств [118]. Это можно понять, поскольку, хотя большинство людей в частном порядке верит в чудеса, очень немногие виды чудесного не вступают в противоречие с религиозными верованиями и могут свободно обсуждаться на публике. Да и сама возможность того, что какой-нибудь ваш знакомый может из обычного спортсмена превратиться через усердную практику йоги в чудотворца Бабу Сихаджи, превосходит понимание большинства людей, даже если это правда.
