Яблоко Евы - де Куатьэ Анхель (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
— Ева, девочка моя, любимая… Ты не должна так говорить… — Борис пытался быть внимательным, заботливым, нежным.
— Не говори мне, что я должна, а чего не должна! — жестко отрубила она.
— Но Ева…
— Борис, я тебя не люблю, — Ева посмотрела на него какими-то сумасшедшими, холодными, стальными глазами. — Что тут непонятного? Ты получил, что хотел? Все!
Борис вдруг показался ей отвратительным. Она дернулась, словно увидела дохлую крысу, и быстро, резкими движениями сползла с кровати. Ева сама не понимала, что на нее нашло. Но с каждой секундой раздражение разрасталось в ней с неумолимой силой. Внутри напряглась какая-то пружина. Казалось, еще мгновение — и она выстрелит.
— Ева, я этого не хотел… — Борис почувствовал себя виноватым и пытался как-то оправдаться. — В смысле, я хотел, чтобы ты… Тебе… Если ты была не готова — прости.
— Я была готова, — Ева стала быстро одеваться. — Я была абсолютно готова. Ты просто воспользовался моей слабостью, моей растерянностью. Вот и вся моя готовность. Да, у меня плохой период! Ты все правильно рассчитал! Да, меня не устраивает вся моя прежняя жизнь и я в панике. Да! Но я закрыла дверь в прошлое, понимаешь?! Сегодня! Закрыла навсегда! И ты — просто часть этого прошлого. Все! Я выплатила тебе свой долг, теперь мы в расчете. Теперь ты оставишь меня! Оставишь и забудешь!
— Ева, какой долг?.. — было видно, что ошарашенный Борис, словно раненый, контуженный, абсолютно не понимал, что происходит. Он сидел на кровати в неловкой позе и все еще продолжал бессильно оправдываться. — О чем ты говоришь, Ева? Ты мне ничего не должна. Я так не думал! И я не воспользовался… Я просто… Я просто тебя…
— Думал, не думал — какая разница?! — Ева прервала его резко, с нахлестом фразы. Она понимала, что если сейчас он скажет свое «люблю», она просто не справится с собой. Она убьет его. Просто убьет! Выцарапает глаза! — Борис, мы больше не увидимся никогда. Слышишь?! Никогда! А-а, черт!
Она натягивала на себя колготки, но они совершенно расползлись. Раздумывала секунду, а потом буквально содрала их с себя и с силой бросила на пол.
— Ева, ты все не так поняла…
— Это ты все не так понял! Все кончено, Борис! Кончено! — Ева выбежала из спальни и опрометью помчалась к выходу.
Она не понимала, куда сворачивать в этих длинных коридорах, где лестница на первый этаж… На мгновение она почувствовала себя в западне. А когда увидела выход, так дернулась, что чуть не разбила ноги о перила. Схватив туфли в руки, она тут же оказалась на крыльце.
Так, босиком, Ева пробежала по участку. Бежала, словно Борис за ней гнался. Оказавшись у забора, Ева схватилась за ручку кованой калитки, но та оказалась закрытой. Ева в бессильной истерике стала трясти ее изо всех сил.
На шум из домика охраны вышел человек в черной униформе и с удивлением на нее уставился.
— Что?! — завопила на него Ева. — Откройте мне! Быстро!
Охранник растерянно посмотрел в сторону дома. В окне, отодвинув гардину, стоял Борис. Он так и не успел надеть рубашку. Едва заметным движением Борис кивнул охраннику и тот, смутившись, быстро нажал на кнопку, открывающую выход на улицу.
Металлическая дверь лязгнула у Евы за спиной, словно тяжелые кандалы.
В момент своего падения душа словно превращается в камень и бьет каждого, кто оказался у нее на пути. Она — как слепое орудие Рока. Злого, беспощадного и беспринципного Рока. Все и вся перестает иметь для нее какое-либо значение. Ей настолько больно, что она способна лишь обороняться. И обороняется от всего, от всех — от врагов, друзей, ветряных мельниц…
Когда ты испытываешь предельную боль, ты перестаешь думать о том, что кому-то тоже может быть больно. Напротив, тебе, вдруг, начинает хотеться, чтобы все так страдали и мучились, как ты. Ты желаешь им зла. Впрочем, ты хорошо понимаешь и другое: никто и никогда не поймет и не поднимется до твоей боли. Никто и никогда. И от осознания этой мысли становится еще больнее. Ты один на один с бесконечностью страдания.
Это предельная точка эгоизма: когда душа, растерявшая прежнюю память о Красоте, утратив прежние знания о «благе», становится жестокой. Может ли душа творить зло? Может ли она разрушать Красоту? К сожалению, да. Может. Неслучайно, Инь в философии Дао, достигая предела, превращается в Ян, и наоборот. Все, что достигает предела, становится своей собственной противоположностью.
Ангел превращается в Демона…
Если ты думаешь, что жизнь — это задачка, которую нужно решить, жизнь кажется тебе сложной. В тот момент, когда ты понимаешь, что у задачки под названием «жизнь» нет решения, тебя охватывает отчаяние. Казалось бы, самое время отказаться от мысли, что перед тобой уравнение… о ведь это бы означало проигрыш! И, не желая проигрывать, ты начинаешь сводить счеты с собственной жизнью. Ты словно вызываешь ее на дуэль. Если не. выиграть, то, по крайней мере, есть шанс не проиграть, погибнуть вместе с врагом… Ты стреляешь в себя, чтобы убить ее. Безумное решение, которое кажется разуму в этот страшный миг единственно верным…
Ева не шла, она почти бежала по тенистым аллеям Каменного острова. Ее пятки горели, тело ныло, словно поднятое на дыбу, ее душу разрывало на части. Еве хотелось плакать, но ни сил на это, ни самих слез, кажется, не осталось. Ее словно выпотрошили изнутри, не оставили в ней ничего живого, ничего настоящего, и… заставили жить.
Но зачем? Ради чего? Имеет ли все это теперь хоть какой-то смысл? Боль, страдания, унижения, зависимость, слабость… Зачем со всем этим жить?
Ева хотела любви, и у нее была любовь — к Глебу. Великая, восторженная, парализующая своей безграничностью любовь. Но Ева от нее отказалась. Нужно было пережить все это, чтобы понять: любовь — это вовсе не то счастье, о котором ты мечтаешь в юности. Любовь — это страдание, возведенное в степень горькой, сладостной муки. Это страдание, возможно, сделает тебя лучше, но не более того. Никаких иных последствий…
В любви сгорает все то, что на самом деле является лишним, вторичным, ложным, надуманным. В ней сгорают твои «принципы», прежние установки и прочие предрассудки, в ней оплавляется и умирает твое себя-любие, твоя уверенность в незыблемости мира, твоя вера в чудеса, вера в счастье, наконец. Все, что сначала, как тебе кажется, составляет тебя самого, сгорает. И, обожженный любовью, ты начинаешь понимать, что жил в искусственном мире. Но новый мир, мир настоящий, как выясняется, куда хуже, нежели тот, в который ты привык верить.
