Новое откровение - Дойл Артур Игнатиус Конан (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗

Что касается больших подробностей относительно потусторонней жизни, то ими, вероятно, даже лучше и пренебречь по той простой причине, что это большие подробности. Мы все вскоре узнаем их сами, и одно лишь праздное любопытство побуждает нас спрашивать о них сейчас. Ясно одно: в том мире существуют духи и более высокой организации, для которых синтетическая химия — та, что не только создает материю, но и изготовляет из нее предметы — является делом привычным. Во время некоторых сеансов мы видали их за работой в нашей грубой среде, на которую настроены наши материальные ощущения. Если они могут создавать видимые предметы даже в земных условиях, в ходе некоторых наших сеансов, то чего тогда только ни ожидать от них в их собственной среде, когда они работают над сотворением эфирных предметов? Вообще говоря, можно сказать, что духи в состоянии воссоздать любой предмет, аналогичный уже существующему на земле. То, как они это делают, возможно, остается предметом догадок и размышлений для менее развитых духов точно так же, как для нас предметом догадок и размышлений являются достижения современной науки. Ведь если бы вдруг какой-то обитатель нечеловеческого мира вызвал одного из нас и попросил его объяснить, что такое тяготение или что такое магнетизм, то как бы беспомощно мы выглядели! Мы можем поставить себя в положение, например, молодого инженера, как Рэймонд Лодж, который пытается дать теоретическое объяснение происходящему в том мире; его теория однако опровергается другим духом, также старающимся понять явления и законы того мира. Он может быть прав, а может и ошибаться, но он делает все от него зависящее, чтобы сказать, что он думает, и мы на его месте поступили бы так же. Он считает, что эти трансцендентальные химики в состоянии воспроизвести что угодно, любое вещество, и даже столь бездуховные субстанции, как спирт и табак, в которых могут почувствовать острую нужду духи низшего порядка. Эта мысль до такой степени развеселила критиков, что, читая их комментарии, можно подумать, будто это единственное утверждение, содержащееся в книге из четырехсот страниц убористо напечатанного текста. Рэймонд, повторяю, может быть прав, а может и ошибаться, но вся эта история говорит мне только о несгибаемой честности и смелости издателя, знавшего, какое оружие он тем дает в руки своим врагам.

У многих вызывает протест подобное описание мира иного, поскольку в таком представлении он выглядит, для их понятий, слишком материальным. Он, видите ли, совершенно не таков, каким бы они желали его видеть. Что ж, ведь и в этом мире слишком многое не похоже на то, чего б нам хотелось, однако же все это существует. И когда мы внимательно рассматриваем это обвинение в материализме и стараемся построить какое-то подобие системы, которая бы могла устроить наших идеалистов, то задача эта оказывается весьма непростой. Должны ли мы для этого быть всего лишь некими эфирными формами, плавающими по воздуху? Ожидается, видимо, только это. Но если бы у духов не было тела, подобного нашему, и если бы при переходе туда мы теряли свою индивидуальность, то говорите тогда что угодно, но это означало бы, что мы перестаем существовать. Что матери за радость, если ей явится некое светозарное и безличное существо, купающееся в лучах славы? Она скажет: «Нет, это не мой сын. Я хочу видеть его золотые локоны, его улыбку, его столь милые мне жесты.» Вот чего она хочет, и именно это, я уверен, она и получит; но это не будет заслугой какой-то системы взглядов, отделяющей нас от всего, что оставалось в нас материального, и возносящей в некую смутную область парящих ощущений.

Есть, помимо того, и иная школа критики, которая возражает нам тем, что в грядущей жизни, описанной таким образом, ощущения оказываются слишком ясны, страсти чересчур сильны, а окружающая прочная обстановка вся при этом получается построенной из материала слишком прозрачного и разреженного. Но давайте не будем забывать, что все зависит от соотнесения со своим окружением.

Если б мы могли помыслить мир, который был бы в тысячу раз плотнее, тяжелее и темнее нашего, мы ясно увидели бы, что для своих обитателей он будет казаться таким же, каким нам кажется наш, при условии, что сила и ткань в нем будут находиться в том же соотношении. Если, однако, обитатели такого мира соприкоснутся с нами, то мы покажемся им существами в высшей степени воздушными, живущими в какой-то странной атмосфере света и духа. Они, быть может, не вспомнят, что и мы чувствуем и действуем так же, как они, при условии, что наше существо и окружение гармонируют и соотносятся друг с другом.

А теперь давайте рассмотрим другой случай — с жизненным слоем, который настолько же превосходит наш, насколько мы превосходим мир свинцовых людей. Нам тогда также покажется, что люди эти, эти «духи», как мы их называем, обитают в мире туманов и теней. Мы не учитываем при этом, что и там все находится в соответствии и гармонии, и поэтому область, в которой духи живут и движутся и которая кажется нам миром иллюзий и грез, для них так же реальна, как для нас реальна наша планета, а духовное тело настолько же вещественно для другого духа, как наше земное тело вещественно для других людей.

Глава IV. Проблемы и разграничения

Оставим теперь в стороне широкое поле доказательств, касающихся самого факта существования этого Откровения и его природы, поскольку есть также более мелкие детали, которые заслуживают нашего внимания и невольно всплывают по мере рассмотрения затронутой нами темы. Область, которую населяют души умерших, повидимому, находится совсем близко от нас, настолько близко, что мы, как они нам говорят, постоянно посещаем их во время нашего сна. Значительная доля той спокойной покорности и смирения, которые мы все наблюдаем у людей, потерявших своих любимых, людей, которые, как нам казалось, от такой утраты должны были лишиться рассудка, объясняется тем, что они виделись с дорогими им покойниками, и хотя забвение кажется полным и люди эти не могут ничего припомнить из своих духовных приключений, пережитых во время сна, успокоительное действие такого общения все-таки выносится в явь подсознательным «я». Забвение, как я сказал, полное, но все же иногда оно на какие-то доли секунды почему-то приподнимает свой покров, и в такие минуты спящий пробуждается ото сна, «осененный ореолом Божественного сияния». Это мгновенное самосознание дает объяснение пророческим снам, большая часть которых сбывается. Недавно нечто подобное произошло и со мной, хотя, быть может, случай этот еще и нельзя считать полностью подтвердившимся, а только примечательным. Утром 4 апреля прошлого, т. е. 1917 года я проснулся с таким чувством, будто во время сна мне было передано какое-то важное сообщение, из которого мне запомнилось только одно слово, звучавшее у меня в голове по пробуждении: «Пьяве». При всем желании мне не удалось припомнить, чтобы я слышал его когда-то прежде. Поскольку оно звучало как географическое название, я оделся и тотчас пошел в кабинет посмотреть в указатель названий в своем атласе. Слово «Пьяве» там действительно значилось, и я обнаружил, что это название реки в Италии, где-то в сорока милях от тогдашней линии фронта на позициях союзников, продолжавших победоносное наступление. В то время я всего менее мог себе представить, что линия фронта еще до такой степени переместится назад, равно как и подумать, будто какое-то важное военное событие произойдет у этой реки. Тем не менее я был под таким впечатлением от происшедшего со мною, что записал утверждение, будто здесь должно будет произойти какое-то важное событие, и, желая придать своим записям значимость документа, попросил подписаться под ними своего секретаря, а моя жена засвидетельствовала все это, поставив дату 4 апреля. Теперь уже является историческим фактом, что шестью месяцами позже вся итальянская линия фронта отодвинулась назад и, переходя от позиции к позиции, союзники наконец остановились на берегах этого водного потока, хотя данный рубеж, по оценкам военных специалистов, по стратегическим соображениям был почти непригоден для обороны. К моменту, когда я пишу эти строки — 20 февраля 1918 года — ссылка на название «Пьяве» целиком подтвердила свою правильность, и я полагаю, что кто-то из друзей, живущих в мире ином, предупредил меня о грядущем событии. Однако я надеюсь еще, что здесь имелось в виду событие и более важное, чем простое прекращение отступления, и что некая окончательная победа союзников, если она произойдет на этом рубеже, означит собою реальность того необычного способа, каким это географическое название попало в мою голову. [23]