Откровения Екатерины Медичи - Гортнер Кристофер Уильям (читать книги регистрация .TXT) 📗
— Он вам не доверяет, — заметила Марго, не сводя с меня глаз. — Он опасается, что Гиз убьет его, как убил Колиньи. Что бы я ни говорила, мне не удалось его переубедить.
— Значит, плохо старалась. — Я сложила письмо и сунула в карман платья.
— Тебе легко говорить! — огрызнулась она. — Мне осточертело с ним возиться! Он обращается со мной как с вещью. Едва ты уехала, он вернулся к попойкам и охоте, а мне больше не дал на расходы ни единого гроша! Я этого не потерплю. Я, в конце концов, его жена и королева.
— Ты нисколько не изменилась. — Я взглянула на нее с отвращением. — Твой младший брат еще не лег в могилу, а ты думаешь только о себе. Если Генрих отказался приехать, ты должна была остаться с ним.
Марго выпрямилась так резко, что вода из ванны выплеснулась на пол.
— Не смей попрекать меня Эркюлем! — К моему изумлению, в глазах ее заблестели слезы. — Только он один и любил меня. Вам всем было на него наплевать; никто из вас и пальцем не шевельнул, чтобы его спасти. Ты позволила Генриху отослать Эркюля в Англию, и вот теперь он мертв. Это ты виновата в его смерти! Ты, и только ты во всем виновата! Франция всегда была тебе дороже всего, дороже семьи, Бога, чего угодно! И вот погляди, к чему это нас привело!
Я молчала, ошеломленная жестокостью этих слов и тем, как они необъяснимо вторили моим собственным угрызениям совести.
— Я сделала все, что могла, — продолжала Марго, выбираясь из ванны. — Сказала Генриху, что вы сделаете его наследником, если он приедет в Париж и сходит к мессе. Я умоляла его ради памяти Эркюля забыть о наших разногласиях, и знаешь, что он сделал? Рассмеялся мне в лицо! Он же вечно смеется, из кожи вон лезет, изображая веселого короля.
Она схватила полотенце и раздраженно завернулась в него.
— Я сыта по горло таким муженьком! Я торчала при его жалком дворе и улыбалась, пока не заноют зубы. Терпела оскорбления его проповедников и выслушивала их заунывные молитвы, изображала верную супругу, покуда он спал со всякой шлюхой, которая подвернется под руку, а потом взял в любовницы даму из моей свиты. Он бессердечен. Он отправил меня к границе, даже не попрощавшись; его гвардейцы сопроводили меня только до Прованса. Мне пришлось ехать через всю Францию с жалкой горсткой слуг, точно какой-нибудь вдове! Да пускай он сдохнет, мне наплевать. Я к нему не вернусь.
Я изогнула бровь. Как бы ни скорбела Марго по Эркюлю, но сейчас она была такой, какой я знала ее всю жизнь, — скандальной и глупой девкой, безразличной ко всему, что не затрагивало ее собственные удобства.
— Это вряд ли, — сказала я. — Более того, советую тебе не устраиваться здесь надолго, потому что, как только закончится траур, я сама отвезу тебя к Генриху.
Не дожидаясь ответа, я развернулась и решительно вышла. Мне следовало бы знать, что наваррец не высунет носа из своей крепости, не рискнет снова стать нашим пленником или пасть жертвой Гиза. Впрочем, если он не желает приехать ко мне, я поеду к нему сама.
Я могу предложить ему корону. И какова бы ни была ее цена, он должен смириться с тем, что заплатит ее, и принять католичество.
Я позаботилась о том, чтобы похороны Эркюля прошли с необычайной пышностью. Когда гроб опускали в усыпальницу, Марго разрыдалась, однако через несколько дней уже принимала гостей в моем особняке, где почти до утра горели свечи и звучал веселый смех, опровергая драматичные притязания на вселенскую скорбь.
Наконец сорокадневный траур подошел к концу. Генриху и Луизе предстояло открыть двор в Лувре, и я отправилась в особняк, чтобы сопровождать Марго на празднества. Марго вырядилась в черное бархатное платье с огромным, выше головы, плоеным воротником, корсаж с разрезами на плечах почти целиком обнажал грудь. Жемчужные нити обильно обвивали ее шею, глаза были подведены, губы накрашены ярко-алой помадой.
— Ты похожа на шлюху, — осуждающе заметила я. — Сейчас же прикройся.
Марго сверкнула глазами и схватила какую-то полупрозрачную шаль. Набросив ее на плечи, она с независимым видом направилась к ожидавшей нас карете, предоставив мне ковылять следом.
В Лувре жарко пылали в канделябрах восковые свечи, заливая золотистым сиянием собравшихся придворных. В парадном зале оказалось не так многолюдно, как я ожидала; постоянная нехватка средств и сомнительное положение с наследованием трона побудили многих дворян укрыться в своих поместьях. И однако же, я, занимая вместе с Марго места на возвышении, заметила нескольких видных католических вельмож, которые прятали в бородах презрительные усмешки.
Напряжение, царившее в зале, было ощутимо, как дым, тянувшийся из каминов, и запах поданной к столу жареной свинины. Когда паж положил на мою тарелку порцию мяса, меня вдруг замутило, и я поспешно отодвинула угощение. Подняв взгляд на придворных, я заметила одинокую фигуру, стоявшую в тени под пилястрами, в алом плаще, наброшенном на широкие плечи.
И невольно вздрогнула, узнав Гиза.
Я не видела его с самой Варфоломеевской ночи. Под алым плащом на нем был темный бархатный камзол, туго облегавший мускулистый торс, белокурые волосы были коротко острижены на солдатский манер, худощавое лицо исполнено гордости. К тридцати пяти годам он обрел опасное сходство со своим покойным отцом, хотя излучал кипучую чувственность, которой был лишен Меченый. Я могла понять, почему моя дочь так тосковала по этому мужчине. И едва эта мысль промелькнула в моей голове, я искоса глянула на Марго.
Она откинулась в кресле, на губах ее играла улыбка. У меня бешено заколотилось сердце. Я краем глаза глянула туда, где сидели на возвышении Генрих и Луиза; королева в своем наряде была бледна и отрешенна, как тень, на ее запястье покачивались четки. Сын заметил мой неотступный взгляд и, проследив за ним, посмотрел туда же — над волнующимся морем придворных, в темноту под пилястрами. Он оцепенел, и кровь разом отхлынула от его лица.
Я принялась было за еду, но свинина показалась мне по вкусу ничем не лучше сухой щепки. Гиз все так же сверлил меня взглядом. Марго болтала с сидевшей справа от нее дамой, то и дело протягивая руку к графину, чтобы наполнить свой кубок, и притворялась, будто не замечает присутствия в зале своего бывшего любовника, хотя сама то и дело украдкой посматривала на него. Нечто соединяло их, и я всем существом чувствовала эту связь — не высказанное словами единение двух заговорщиков. Я подалась вперед, сдвинувшись на край кресла, и тут Генрих поднялся на ноги. Смерть Эркюля поставила под угрозу само продолжение рода Валуа, который правил Францией почти два столетия, и мы с Генрихом немало потрудились над его осторожной речью.
Облаченный в пурпурную мантию и корону с сапфирами, он заговорил с непринужденным изяществом. Голос его эхом разнесся по залу: он поведал собравшимся о своей скорби по ушедшему брату и о необходимости окончательно исцелить страну от разлада.
— И пускай помнят мои враги, — заключил Генрих, и я заметила, как взгляд его остановился на Гизе, — что в это нелегкое время я не потерплю никаких раздоров. Франция — вот что должно быть для нас превыше всего. А посему, — он указал на Марго, — я ныне объявляю мужа моей сестры, моего кузена и тезку Генриха Наваррского, прямым наследником трона — если он согласится на поставленные мной условия и до того времени, когда ее величество, моя супруга и королева, коли будет на то Божья воля, произведет на свет сына.
Придворные усердно захлопали. Генрих собирался уже сесть, но тут из тени выступил Гиз.
— Ваше величество, — произнес он таким звучным и повелительным тоном, что все, кто был в зале, замерли. — Мы не можем не радоваться вашей готовности ставить превыше всего нужды королевства, но, опасаюсь я, Франция ныне нуждается в более непреклонном решении, нежели выбор наследника.
Генрих застыл. Я поспешно встала:
— Господин мой герцог, мы только что объявили…
— Мадам, я не глухой, — перебил Гиз и целеустремленно зашагал к возвышению.
