Скользкий - Корнев Павел Николаевич (книга бесплатный формат txt) 📗
Я беззвучно выругался. Как только мы ломанемся вперед, о нас станет известно охране. Что ж, тут или пан, или пропал. Кто успеет первым. Придется выложиться на полную катушку.
Ничего, выложимся. Такую бы мотивировку нашим легкоатлетам на олимпиаде.
Все, хватит! Сосредоточься на деле. Вот снимут сейчас Хан и Мельников часового, и начнется веселуха. И зачем я в это дело полез? Надо было еще по дороге в Рудный линять. Спокойно, спокойно… Не было подходящего случая. Не трупы же после себя оставлять. Не было? А ночевка в подвале? Кто один два часа на посту стоял? Ну и куда бы я ночью пошел? Не пошел ночью — теперь получай по полной программе.
Напалм покопался в кармане и вытащил запаянный в целлофан желатиновый шарик.
— Это что? — спросил я, хотя прекрасно узнал дозу «Магистра».
— Допинг.
— Напалм, Лед, пошли! — Раздавшихся в голове слов хватило, чтобы я рванулся вперед и, продравшись через кустарник, вылетел на открытое пространство. Напалм выскочил вслед за мной.
Минус сорок.
Где-то у вагончиков раздается рев сработавшей охранной сигнализации.
Минус тридцать пять.
Караульный на вышке падает с простреленной головой.
Минус тридцать.
Сидевший на обрезке бревна часовой вскакивает на ноги и словно в замедленном кино наводит на меня автомат.
Минус двадцать пять.
Распластавшийся под навесом боевик открывает стрельбу в ответ на автоматные очереди из леса.
Хан и дядя Женя выскакивают из кустов сирени и бегут к вагончикам.
Минус двадцать.
Срабатывает «Ангел-хранитель» и мир вокруг становится уже привычно-серым. Автоматные пули фосфорными светляками совершенно бесшумно проносятся мимо.
Минус пятнадцать.
Выпущенная из снайперской винтовки пуля пробивает шею лежащему под навесом боевику.
Я на бегу патрон за патроном всаживаю в палящего по мне охранника. Мимо. Мимо. Мимо. Мимо.
Минус десять.
Григорий и близнецы выбегают на открытое пространство и несутся к вагончику, в котором исчезает протянувшийся от ветряка кабель, но распахнувший дверь охранник стреляет по ним из подствольного гранатомета.
Минус пять.
Взрывная волна сбивает близнецов с ног, оставшийся невредимым Григорий на бегу строчит из автомата. Выстреливший из подствольника мужик с пробитой грудью валится на землю.
Дядя Женя отшвыривает в сторону жезл «свинцовых ос», но тот полыхает оранжевым огнем почти у него в руке.
Я вываливаюсь из созданного «Ангелом-хранителем» защитного пространства в обычный мир и, рванувшись в сторону, продолжаю стрелять. Мимо. Мимо. Мимо.
Ноль.
Внутри ближнего к нам вагончика вспыхивает пламя и с воем рвется наружу, а превратившийся в факел караульный захлебывается криком и, оставляя за собой след из дымящейся травы, катится по земле.
Успели…
Грудь давно уже горела огнем и, сунув за пазуху руку, я без особого удивления выгреб оставшиеся от амулета чешуйки перекаленного металла. Хорошо еще, как Мельникова не поджарило, — тот вон вообще кисть заматывает.
С нашими что?
Один из близнецов склонился над неподвижным телом брата. Пошатывающийся Напалм зажал пальцами, меж которыми просачивалась тонкая струйка крови, нос и с непонятным выражением лица смотрел на полыхающее пламя. Хан и Григорий подбежали ко второму вагончику и, остановившись у двери, переглянулись. Я переключил рычажок предохранителя на стрельбу винтовочными патронами и, пытаясь отдышаться, поспешил к ним.
Дождавшись команды Григория, Хан перепрыгнул через распростертое тело охранника и заскочил в вагончик. Звякнуло стекло, кто-то вскрикнул. Обратно он вылетел куда быстрее и, к тому же зажимая пропитывающуюся кровью штанину. Григорий выпустил в дверной проем длинную очередь и заглянул внутрь.
— Мельников, быстрее! — осмотревшись, крикнул он. Дядя Женя, страдальчески морщась от боли в обожженной руке, подбежал к Конопатому.
Уже не торопясь, я подошел к вагончику и спросил у Хана:
— Ты как?
— Достал, собака! — Прошипев сквозь стиснутые зубы ругательства, он вытащил из кармана куртки индивидуальный пакет и начал бинтовать ногу.
— «Сидел козел на лавочке, считал свои козявочки», — все еще зажимая нос пальцами, Напалм прислонился к вагончику и сполз по нему на землю. Разжал пальцы, и тут же с носа сорвалась крупная капля крови. — Раз, два, три… Шестеро их было. Шестеро.
— Кого? — не понял я. Бредит, что ли? Перенапрягся или это «Магистр» ему так по мозгам долбанул?
— Людей. Там. — Пиромант кивнул на полыхавшие останки вагончика.
Не найдя что ответить, я лишь пожал плечами. Как там у близнецов дела?
Появившийся из леса Ялтин что-то втолковывал сидевшему над телом брата близнецу — Первому или Второму, с такого расстояния не разберу, — попутно накладывая ему на плечо жгут.
Покачав головой, я вслед за Мельниковым заглянул внутрь вагончика-лаборатории и сразу же почувствовал, как побежали по всему телу уколы от разлитой в пространстве магической энергии. Как они здесь работали только?
Все нутро вагончика было заставлено опутанной проводами аппаратурой. Свободного места осталось только на закуток у двери, узкий проход и тупичок с двумя стульями. На одном из стульев, запрокинув голову, сидел человек с перерезанным горлом.
Я не специалист, но чувствую, здесь нам ничего не обломится: оператор устранен, охрана мертва, оборудование большей частью раздолбано, документы, какие если и были, сгорели.
Рассеченные провода искрились, черный с неприятным запахом дым стелился по полу и огибал тела двух охранников.
— Лед, трупы вытаскивай наружу, — хрустнув усыпавшими пол осколками колб и микросхем, распорядился вовсе не показавшийся мне особо расстроенным Григорий. Что-то спросив у возившегося с вытащенным из сумки прибором Мельникова про показания сканера, он осторожно убрал в пластиковый пакетик недогоревшую стопку бумаг.
Внутри оборудования щелкнуло, дым повалил сильнее, а уколы магической энергии стали весьма ощутимы.
Сначала я вытащил охранника, на груди которого расплылось кровавое пятно, потом поволок второго. Этот на простого исполнителя походил мало: слишком холеный. Да и короткая сабля, которой он рубанул Хана, стоила на порядок дороже обычного оружия. «Крыло бабочки» — очень тонкое лезвие рубило и резало исключительно за счет магической энергии, закачанной в крупный самоцвет в навершии рукояти. Весьма специфическое оружие. Но об обязательной принадлежности владельца к Братству отнюдь не говорит. В последнее время оно стало слишком популярным не только у профессионалов, но и у определенного круга толстосумов. Этакий показатель крутизны и состоятельности. Этот явно не профессионал — иначе Хан так легко бы не отделался.
За последним трупом возвращаться не пришлось: его выволок из вагончика Григорий. Да, лихо оператору горло вскрыли — от уха до уха. Боялись, что лишнего расскажет? И правильно, думаю, боялись.
— Начинай, — поторопил Конопатый Мельникова. — Время…
— Как? — сунул тот ему под нос забинтованную кисть.
— Инструмент, — помрачнев, резко бросил Григорий.
— Держи, — дядя Женя протянул ему металлический штырь, заостренный с одной стороны и с капелькой рубина на тупом конце, и вытащил из сумки еще один точно такой же.
Странные штыри. Сразу и не поймешь — литые, кованые или полые внутри. И вроде как канавки ближе к острию начинаются.
Гриша перевернул труп владельца «крыла бабочки» лицом вниз и широко размахнувшись, с хрустом пробил штырем затылочную кость. С противным скрежетом железяка зашла в голову почти на две трети. Забрав второй «инструмент», Конопатый спокойно повторил эту процедуру с оператором.
Ничего не понимаю. Сразу пришло на ум еще одно частенько употребляемое Селиным выражение: «Все чудесатее и чудесатее». Лабораторию мы обнаружили. Всех перестреляли. Производство мозговертов остановили. Задание выполнено? Выполнено. Или у наших действий есть еще одна, скрытая от простых исполнителей цель? Что это за манипуляции такие? Зачем эти два патологоанатома-любителя черепушки крошат?
