Светорада Янтарная - Вилар Симона (список книг .TXT) 📗

– Неразумно будет, если русы сразу поймут, кто возглавляет катафрактариев. Не делай из Александра мишень для русских стрел.

Варда имел определенное влияние на кесаря. И хотя тот сперва упрямился, но все же согласился надеть простые доспехи катафрактария. Простые… У этих тяжеловооруженных всадников была лучшая пластинчатая броня, какую делали в Византии. Латы закрывали тело полностью, до самых щиколоток, шлемы были с нащечниками, а личины с прорезями защищали лицо. И когда этот блестящий отряд ехал по Месе в сторону укреплений Золотых ворот, от него, казалось, исходило сияние. Солнечные блики отражались на позолоченных щитах, на шлемах сверкали драгоценные камни, развевались пышные плюмажи, посверкивали острия длинных пик. Попоны коней тоже были обшиты рядами металлических, начищенных до блеска пластин, так что открытыми оставались только прорези для глаз и ноги. Мощная, несокрушимая сила во всем своем великолепии. Собравшиеся поприветствовать своих защитников ромеи громко восторгались ими, выкрикивали напутствия, благословляли. Какой блеск! Какая мощь!..

Однако русы, наблюдая за суетой на башнях Золотых ворот, поняли, что вот– вот что– то произойдет. Да и колокола в городе били особенно звонко, словно упреждая осаждавших, что для них готовится нечто новое. К тому же многие горожане неожиданно вышли на стены, будто ожидали какого– то особенного зрелища. И тогда в лагере русов запели рога, воины быстро похватали оружие, и, едва мощный отряд конницы ромеев появился из распахнутых створок ворот, их встретил такой рой стрел, что… Доспехи сохранили многим катафрактариям жизнь, как, впрочем, и лошадям, которые тоже были хорошо экипированы. Однако же русы, отличные стрелки, привыкли бить зверя в глаз, а потому даже в движущихся конников стреляли так, чтобы острое жало попало в прорезь, в неприкрытые металлом колени, в ноги лошадей, в их незащищенные ноздри. Животные были лучшей мишенью, поэтому русы разили в первую очередь именно их, сумев таким образом сдержать мощный наскок отряда.

Лошади катафрактариев взвивались на дыбы, опрокидывались. Ряды конников смешались, их только начавший убыстряться бег замедлился, а русы уже преградили им путь, выставив вперед острия своих копий. Вслед за лучниками заработали пращники и, раскручивая над головами пращи, начали метать камни. Оказалось, что для закованного в броню катафрактария, защищенного от стрел, тот же камень, брошенный из пращи, намного опаснее каленого жала стрелы. Камни оглушали железных всадников, сбивали их, наносили увечья. Русы же направили на конницу ромеев просто град камней, у конников выпадали из рук поводья, когда они пытались прикрываться щитами, а противники уже катили на них бочки с зажженной смолой, метали в них копья и сулицы, [157] били дубинами, наскакивали на всадников с такой яростью, что перед воротами произошла огромная свалка. Лошадям негде было развернуться, им перерезали сухожилия, добивали павших…

Так и не прорвавшийся сколько– нибудь вперед отряд вынужден был спешно разворачиваться. Катафрактарии возвращались, теряя людей и лошадей. И хотя ромейские лучники со стен нанесли немалый урон и русам (их тела просто устлали место битвы и путь отступления катафрактариев), именно русы чувствовали себя победителями. Ромеи же поняли: их отчаянная вылазка захлебнулась. До этого момента катафрактарии считались неуязвимыми, и тем болезненнее восприняли в Константинополе их поражение.

Александр был просто сражен неудачной вылазкой. Он даже не явился на совет в Лавсиак и остался молиться перед покровом Богородицы во Влахернском храме, хотя пребывание во Влахернах ныне считалось опасным из– за близкого соседства русов. Александр не был ранен, в отличие от Варды, которого русская стрела поразила в плечо и который все же пришел в Лавсиак, хотя его рука свисала на перевязи. На совете подавленные неудачей военачальники ничего не могли решить, терялись, и слово взял патриарх Евфимий. Он зачитал оставленное иным патриархом описание прежнего прихода русов под стены Константинополя:

– «…но и даже для многих многократно знаменитый и всех оставляющий позади в свирепости и кровопролитии, тот самый так называемый народ рос – те, кто, поработив живших окрест них и оттого чрезмерно возгордившись, подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне, однако, и они переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан». [158]

– Я сейчас зарыдаю! – бестактно прервал почтенного патриарха Варда. – Подумать только: «…переменили веру»! Что– то со стен Константинополя не видно ни хоругвей, ни крестов в лагере русов. Зато они просто беснуются во время битвы и приходят в ярость, едва завидев кровь врага.

– И что вы посоветуете, герой Фессалоник? – спросил у Варды кто– то из присутствующих.

Слова Варды о том, что, вероятно, стоит учесть, с каким противником они имеют дело, и все же попытаться выслушать, чего требуют русы, были встречены гулом неодобрительных голосов.

– Вас просто напугали эти варвары!

– Вы упустили свой шанс отличиться и теперь хотите, чтобы мы тоже потеряли мужество!

– Это вы во всем виноваты!

– Я отступил, спасая кесаря! – не выдержал Варда. – Я видел, каковы скифские орды в бою, и понял, что надо защитить самбазилевса! И что это за идея среди бела дня кидаться на бодрствующее воинство русов? Я ведь говорил, что надо дождаться темноты, а не бить во все колокола, когда катафрактарии ехали по Месе к Золотым воротам.

– Наши церкви благословляли вашу победу!

– Значит, не вовремя благословляли! – рассердился Варда и, несмотря на возмущенные голоса царедворцев, стал говорить, что их вылазка имела бы куда больший успех, если бы они совершили ее ночью или в предутренний час, когда русы почивают. Но ведь кесарь так желал славы! А в итоге весь город увидел, как атака непобедимых катафрактариев захлебнулась у самых ворот, едва не позволив русам проникнуть в город на хвостах своих лошадей!

Лев слушал все это, и по его щекам текли слезы. Он поднял руку, призывая к тишине.

– Нет великого блага в том, чтобы нас ослабляли раздоры, когда враг у ворот Константинополя. А вас, доместник Варда, я пощажу только потому, что наш брат вернулся целый и невредимый. Мы же должны молиться. Рано или поздно Господь найдет для нас подсказку, как защитить град, коему покровительствует Его небесная Мать.

И такая подсказка нашлась.

Через пару дней, когда Светорада вместе с Дорофеей возвращались после богослужения в величественной церкви Святой Ирины и пересекали Мангаврский двор, наставница неожиданно поймала руку княжны и указала ей на вестибюль Халки. Там за роскошной порфировой колоннадой они увидели препозита Зенона, за которым шли Ипатий Малеил и Глеб.

Светорада сперва обрадовалась, увидев Глеба, хотела кинуться к нему, но что– то удержало ее. Она не сразу поняла, что происходит, и, замерев на месте, просто наблюдала за ними. Ипатия она не видела уже давно, и ее поразил его вид. Он очень похудел и казался осунувшимся в своих темных одеждах монашеского кроя. Его лицо было хмурым, черные, сведенные в одну линию брови выделялись на фоне совершенно седых, почти белых вьющихся волос. Он их давно не стриг, и теперь они окружали его голову наподобие ореола. Отросшая борода, тоже очень светлая, делала Ипатия похожим на почтенного старца. Однако осанка его оставалась горделивой, и шел он стремительно, так что увлекаемый им за руку Глеб почти бежал следом, по пути вертя головой и дивясь окружавшему его великолепию. Мальчик тоже был в темном одеянии, а его кудри были спрятаны под круглой шапочкой, которую он придерживал рукой, чтобы она не слетела по дороге от быстрой ходьбы. Миг – и они исчезли в арке. Ощутив странное беспокойство, Светорада кинулась к боковому проходу, чтобы перехватить Ипатия. Но их не было на лестнице, и княжна заметалась, спрашивая встречных придворных, не видел ли кто из них Зенона и Ипатия Малеилов с кудрявым отроком.