Ведьмин Лог - Вересень Мария (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
– Идиот! – вскочила я.
В сапоге мерзко хлюпнуло, и я с остервенением стала сдирать обувку. Выплеснула из сапога пару капель, отжала носок и низ штанины, злясь на себя и Илиодора и понимая, что если мы и дальше будем так двигаться, то и к утру до могилки не дойдем.
В штанине под коленкой что-то неприятно шевельнулось, и по всей ноге кто-то пробежался лапками, противно трогая тут и там. Предчувствуя очередную неприятность, я стала осторожно задирать штанину и даже взвизгнуть не смогла, когда увидела на ноге полчище многоножек, длинных, с палец толщиной, лоснящихся. Они ползли деловито вверх, трогая усиками и меня, и товарок, цепляясь за ставшую от омерзения пупырчатой кожу бесчисленными лапками. Беззвучно раскрыв рот, я стала хлопать по ногам, скидывая многоногую гадость. Кивсяки и сколопендры звучно шлепались в болото, разбрызгивая тяжелые грязные брызги, тут же разворачивались и кидались на меня вновь с удивительным проворством и целеустремленностью. Их становилось все больше, а когда я глянула вокруг, то не заметила болота, только сплошной ковер скользких членистых тел.
– Илиодор! – визгнула я, понимая, что такого быть не может, но я их видела, чувствовала кожей, слышала ушами их беспрерывное шебуршание.
– Забавно, – склонился ко мне златоградец, потом глянул в мои вытаращенные глаза и понял, что ничего забавного я в этом не вижу, вздохнул и двумя пальцами брезгливо снял с моей ноги многоногую тварь, спросив: – Что ты видишь?
Я переборола себя, всматриваясь в ненавистное извивающееся тельце, с удивлением обнаружив, что это просто травинка гнется на ветру. Посмотрела на ногу и скрипнула зубами – она вся была в ряске. Илиодор понимающе улыбнулся:
– Прием, конечно, не новый – пугать человека его же страхами. Странно, что она на одной тебе сосредоточилась. Двоих пугать разумней, да и веселей.
– Кто ж тебя напугает, если ты и есть самый страшный, – проворчала я, заправляя штаны в сапоги и косясь на Илиодора.
Я его еще в начале путешествия предупредила, чтобы он не смел устраивать мне спектакли, кидаясь, как в прошлый раз, на Фроську. Он клятвенно заверил, что будет сама осторожность, а если станет совсем жарко, то вообще сбежит, бросив меня на растерзание Подаренке.
На тропке снова сидел волк. Я сгребла побольше грязи и швырнула в зверя. Илиодор посмотрел на меня, на волка и покачал головой.
– Только не говори, что ты его не видишь.
– Я?! Кого?! – сделал удивленные глаза златоградец.
– Его! – обвиняюще ткнула я пальцем вдаль. Ветерок лениво шевелил болотную траву, а куст, в который я угодила грязью, поник под ее тяжестью.
– Пойдем уж, – устало вздохнула я.
Илиодор пристроился рядом, всем своим видом давая понять, что желает сказать что-то важное, но если меня это не волнует, то приставать не будет.
– Хватит играть бровями! – не выдержала я. – Выглядишь глупо, прямо не чернокнижник, а дурачок деревенский.
– А как должен выглядеть чернокнижник? – сразу заинтересовался Илиодор.
Я невнятно огрызнулась, он вслушивался сколько смог, потом махнул рукой:
– Вообще-то заговор на страх очень опасен. Сейчас тебя еще что-то детское преследует. А дальше будет страшней.
– Я ничего не боюсь, – заявила я без особой уверенности, а он промычал что-то навроде «ну-ну» и зачем-то вынул саблю, я так и не поняла, кого он собирается ею пырять.
Невольно приотстав на шаг, я стала всматриваться в его спину. Чем дольше всматривалась, тем хуже мне становилось, чертова Фроська знала свое дело. Чтобы отвлечься, я стала напевать, сорвала один бледный болотный цветочек, другой, начала плести венок, получалось похоже на воронье гнездо, но стоило мне надеть его на голову, как в глаза ударил яркий свет. Я огляделась и поняла, что заснула, разморенная солнцем, в дровяном сарае за бабушкиным домом. Неподалеку Брюнхильда с хозяйским интересом рассматривала содержимое свинячьей кормушки, и морда у нее была ну прямо как у управляющей Лушки, недоуменно гадающей, отчего это поросята едят как не в себя и не толстеют? Чуть дальше, у коновязи, стоял чалый жеребец Круля Вельяминовича. Матушка вышла из-за угла дома в праздничном платье в зеленый цветочек, в платке с кистями, улыбнулась:
– Маришка, да ты что, уснула, что ли?
Я заморгала, обнаружив на себе сарафан, в который уж десять лет как не влажу, и те самые красные ботиночки, которые купила самостоятельно на деньги от первой благополучной аферы, которую мы с Ланкой провернули под строгим надзором бабули.
– Вы что здесь делаете? – пискнула я, не узнавая своего голоса.
Мама растерянно оглянулась на Круля:
– Мариша, ты здорова ли? – Она шагнула ко мне, протягивая руки.
Взгляд мой начал метаться по двору, когда я сообразила, что меня собираются увозить от бабули и Ланки обратно в город. Круль понял, что сейчас я дам деру, схватил веревку и бросился меня вязать, отталкивая мать.
– Не тронь! – завизжала я, отпрыгивая к поленице. – Не смейте, вы! Слышите?! – Ударилась спиной о шаткую стену из чурбачков и едва успела выставить локти, как все это хлынуло на меня деревянным водопадом.
– Совсем рехнулась?! – хлестнул меня по щеке Илиодор. Синий кафтан на его плече странно дымился, словно кто-то только что швырялся в него молниями.
Я замерла растопорщенная, как кошка, Илиодор оглядел меня неприязненно и, прежде чем отвернуться, буркнул:
– Рот закрой, а то ворона влетит, – и пошел себе.
Я догнала и виновато пошла рядом. То, что творилось вокруг меня, угнетало, но всего больше – обиженное молчание златоградца. Я подергала его за рукав, виновато поинтересовавшись:
– Это я тебя?
– Нет, знаешь ли, огнивом баловался, люблю на природе пошалить.
– Мужчина должен быть благороден, – укорила я его, – и все прощать даме.
Он хмыкнул по-бабулиному:
– А у меня еще прощалка не отросла как следует.
И тут, прямо из ниоткуда, на него прыгнул волк. Желтые зубы вцепились в ключицу, от удара жилистого тела Илиодор ухнул на спину, сразу уйдя с головой в топь. Зверь плясал на нем, терзая слишком плотный кафтан, золоченые пуговицы сыпались дождем, скрипели, не желая поддаваться зубам хищника, галуны. С перепугу я не нашла ничего лучшего, как ухватить за верхушку почти упавшую гнилую березку, которая давно уже сдалась и не цеплялась за болотину корнями, и с хеканием, как Митяй на празднике, когда дерутся стенка на стенку, ударила волка по хребту.
Гнилая береза рассыпалась трухой, Илиодора согнуло пополам, он сначала открыл рот, потом беззвучно выдохнул и какое-то время сидел, созерцая болотные красоты, а я стояла ошеломленная отсутствием всякого волка.
– Нет, ну-у… – Он задумчиво поводил в воздухе руками, потом заинтересованно спросил: – А у вас нет никаких ритуалов по приношению чернокнижников в жертву? Или это личное отношение?
– Прости, – прошептала я.
– Ну хоть бы поцеловала, что ли, – шмыгнул он носом, подставляя грязную щеку.
– В другой раз, – вильнула я, отодвигаясь на шаг.
– Значит, в жертву, – понимающе кивнул Илиодор, а я скуксилась:
– Ну потерпи, маленько уж осталось.
– Да я сам вижу, что «маленько», – отряхнул он штаны, гордо глядя вдаль и выражая всем своим видом превосходство чернокнижников над ведьмами. Как бы мы ни глумились, их не сломить.
– Может, мне глаза закрыть? – предложила я. – Никакая гадость мерещиться и не будет.
– Вообще-то страх живет в голове и сердце, так что идеальный вариант – это голову тебе оторвать и распотрошить, как лягушку.
– А мы еще и полдороги не прошли, – вздохнула я, оглядываясь вокруг.
– Даже боюсь представить, что нас ждет, – признался он, а я закусила губу, пытаясь вспомнить, чего же я еще боялась в своей жизни. Оказалось – многого.
Я боялась остаться без Ланки и бабули, я боялась, что не научусь колдовать. Потом боялась, что разучусь колдовать. Иногда я боялась, что не смогу из кошки перекинуться обратно в человека. А во время путешествий нам порой приходилось убегать от разъяренных мужиков, и я боялась, что бабулю сожгут на костре как ведьму. Еще я боялась, что от занятий ведьмовством стану такой же бородавчатой, как Августа, и боялась, что все ведьмы на самом деле несчастны, что они счастливыми быть не могут. И что после смерти меня будут мучить черти за то, что была ведьмой, если будут у меня дети, то каждого третьего придется отдавать им же, чертям. И чем дольше я вспоминала, тем больше вспоминалось. Страхи сыпались на меня как из худого мешка. Я вздрагивала, отмахивалась, прижималась к Илиодору, иногда получая от него вполне заслуженные плюхи, когда он замечал, что я «заснула» и кончики пальцев начинают искрить. Чем дальше мы шли, тем было тяжелее, мне буквально приходилось продираться сквозь собственные ужасы. На одной только Лысой горе я побывала трижды, наблюдая, как ведьмы то умирают страшной голодной смертью, то рвут друг друга на куски по той же причине, проклиная главным образом меня.