Шаг за черту - Рушди Ахмед Салман (электронная книга .txt) 📗

Тем временем в Соединенных Штатах экс-президент Клинтон оказывается под огнем критики за то, что простил беглого финансиста Марка Рича [255], между тем как его преемник, президент Буш, мямлит какие-то банальности по поводу политической двусторонности, откровенно склоняясь «вправо»; и это несмотря на то, что Буш, по сути, проиграл те самые выборы, которые выиграл лишь благодаря удачному ходу пресловутого Верховного суда; проиграл их во Флориде, где потерял около 25 000 голосов.

Да, аморальность вновь вошла в моду; ухмыляясь во весь свой слюнявый рот, она показывает нам, что жила и будет жить вечно, останется самой великой силой нашего времени; пусть ее гнали, пусть отвергали — с каждым годом границы ее империи неуклонно расширяются. Можно лишь восхищаться ее неисчерпаемой изобретательностью. То, что раньше казалось чистым и ясным, теперь густо вымазано вонючими слюнями, безнадежно оболгано, извращено и, словно невинность или райские кущи, потеряно навсегда.

Итак, отличительной чертой последних месяцев можно считать победоносное возвращение аморальности, причем не только в политике, где к ней уже привыкли, но и в спорте. «Практикуется ли подкуп на скачках?» — спрашивает британская пресса, а мы, если бы прислушались, услышали бы громкое ржание лошадей. Про бокс лучше не вспоминать. Бывший вратарь «Ливерпуля» Брюс Гробелар наконец-то уличен в продажности. Даже крикет, который всегда считался синонимом неподкупности, в наше время по уши вымазан в грязи. Что же касается атлетики, то здесь достаточно вспомнить «допинговую Олимпиаду»: четыре положительных допинг-теста у метателя ядра К. Дж. Хантера; положительный тест на псевдоэфедрин у золотой медалистки, гимнастки Андреа Радукан, а также странный комментарий Карла Льюиса по поводу положительного теста на нандролон у Линфорда Кристи: «Наконец-то его поймали». Итак, наши спортивные герои теперь столь же безнравственны, как и политики, но только ли теперь? Думаю, что они были всегда. Интересно, существуют ли на свете сферы, где играют по-честному? Реалити-шоу на телевидении? Литературные премии? Вступительные экзамены в университеты? Повышение по службе? Неужели мы еще не до конца выявили все возможные способы подкупа?

Добро пожаловать в третье тысячелетие! По словам американского романиста Томаса Пинчона, паранойя нагляднее всего проявляется в следующем: параноику кажется, что в окружающем его мире существуют некие тайные знаки, которые настолько ужасны, аморальны и противоестественны, что не поддаются самому дикому воображению; миром правит обман, призванный скрывать эту ужасную правду от нас, ничтожных людишек, которым очень хочется надеяться, что когда-нибудь мир начнет выздоравливать.

Реакцией одного из таких людишек на все вышеизложенное будет вот что: хочу подчеркнуть, что многие из нечистых на руку торгашей, о которых я рассказал, уже понесли или вот-вот понесут заслуженное наказание. Дюма находится под судом, Сирвен арестован, Фухимори подал в отставку, братьям Хиндайя, пока идет следствие, запрещено покидать пределы Индии, Клинтон ушел в историю, горе-спортсменов отстранили от соревнований. Кажется, все в порядке.

Но у параноиков на этот счет свое мнение. Если обо всех преступлениях прошлого мы узнаём только сейчас, говорят они, то когда же мы узнаем о нынешних преступлениях? Неужели все наши «невинные» тоже виновны, только еще не пойманы за руку? Слова Пинчона открывают перед истинными параноиками следующие возможности: денно и нощно ломать голову над тайными знаками мира: признав собственную несостоятельность, опуститься до тяжелой, нудной, энтропической работы и, наконец, впасть в ярость и разнести все к чертовой матери.

Когда-то у меня был знакомый, которого постоянно мучило одно желание — громить общественные туалеты, чтобы потом писать на обломках разные высказывания. «Если унитаз нельзя заменить, его следует уничтожить». Теперь я начинаю кое-что понимать. И даже вспоминаю, что в дни своей длинноволосой, бунтарской юности чувствовал то же самое.

Крадущаяся забастовка, затаившаяся опасность

Считается, что без Голливуда Лос-Анджелес был бы просто маленьким приморским городишкой вроде Феникса. В этом году, когда неумолимо приближается время забастовки актеров и сценаристов, над Лос-Анджелесом нависла серьезная угроза и в самом деле превратиться в глухое, дремучее захолустье. Судя по слухам, киностудиям эта забастовка выгодна, актерам — нет, хотя их представители и выступают с довольно жесткими заявлениями. А что же сценаристы? А сценаристы — это, в конце концов, всего лишь писатели, умеющие одно — писать. Телекомпании активно готовятся затопить экран разнообразными реалити-шоу — это ведь дешево! это популярно! это как глоток свежего воздуха! — чтобы заткнуть дыры, образовавшиеся в результате Великой забастовки. В воздухе пахнет неприятностями и витает ощущение чего-то неизбежного. Ходят слухи, что скоро встанет вся голливудская киноиндустрия. (То есть, может быть, встанет, а может, и нет.)

И вот, в самый разгар полной неразберихи из-за надвигающейся катастрофы, кинематографическое сообщество, забыв обо всем на свете, живет ожиданием ежегодного фестиваля под названием «кто-кого-любит-больше», где интересы большого бизнеса искусно замаскированы под смотр личных творческих достижений. Закончен сезон лоббирования. На город больше не обрушивается град видеозаписей «на ваше усмотрение». Рок-звезды больше не исполняют импровизации в домах престарелых в надежде получить лишнюю пару голосов в конкурсе на «Лучшую песню». Приближается другое голосование. Грядет «Оскар».

Кино — это культура Лос-Анджелеса. В конце каждой недели толпы киноманов устремляются в кинотеатры точно так же, как миланские любители оперы устремляются в «Ла Скала». Лос-Анджелес — город страстных поклонников кино. Такого нет нигде в мире (кроме Индии). Правда, иногда раздражает, когда во время демонстрации фильма «Неукротимые сердца» детина с вылезающей из джинсов здоровенной задницей, взвизгивая от восторга при виде Пенелопы Крус, причитает: «Боже, как она красива! О, о, сейчас он в нее влюбится! О господи, сейчас что-то случится!» — или когда пятилетний малый все время, пока идет фильм «Изгой», пристает к родителям с вопросом: «Мам, ну когда этот волейболист заговорит?» (Примечание: игра в волейбол, которую демонстрирует Уилсон, — лучшее, что есть в этом скучнейшем фильме. И почему бы Уилсону не номинироваться на «Оскар» за лучшую мужскую роль второго плана? Скандал да и только.)

Восторг, с которым жители Лос-Анджелеса смотрят кинофильмы, потрясает. Никогда не видел, чтобы западная публика смотрела новую картину так, как это делали зрители, собравшиеся в кинотеатре «Ла Бриа». Шел кинофильм «Крадущийся тигр, затаившийся дракон». Даже по стандартам Лос-Анджелеса в зале творилось что-то невообразимое. Зрители понимали, что стали свидетелями невероятного события — появления великой классической ленты, и были не в силах сдержать своего восторга. Тому, кто считает, что со временем домашние кинотеатры вытеснят общественные, следовало бы присутствовать на этом показе.

Те же зануды, что облили грязью «Крадущегося тигра», назвав его уступкой современному ориентализму, типично западным подходом к теме Востока, увидели бы в том кинозале людей стольких разных национальностей, сколько проживает их в самой Америке; там были и корейцы, и китайцы, и испанцы, что же касается афроамериканцев, то они намного превосходили по численности всех желчных противников ориентализма, которые тоже наслаждались кинофильмом, но, видимо, по другой причине. Акира Куросава и Сатьяджит Рей собирали на родине — в Японии и Индии — меньшую аудиторию, чем коммерческие произведения их современников, но от этого фильм «Семь самураев» не кажется нам менее достоверным, а слезливые мелодрамы бомбейских киностудий «более индийскими», чем шедевры Рея. Да, конечно, на Джеки Чана продают массу билетов; да, «Крадущийся тигр» следует давно сложившимся законам фильмов о боевых искусствах. Но фильмы Джеки Чана — это просто забавные мультики, в отличие от прекрасного эпического полотна Энга Ли, ставшего настоящим открытием.