Виноградник Ярраби - Иден Дороти (книга жизни txt) 📗

— Это правда: больше я уже сюда не приду.

Она смотрела на него с тоской. Гилберт провел рукой по глазам.

— Наверное, я был слишком оптимистичен, когда воображая, что могу сделать счастливыми сразу двух женщин. На деле все оказалось не так просто. После вас я не в состоянии был идти к Юджинии, в этом-то вся беда. А ей, как видно, было далеко не все равно, хотя она никогда об этом не говорила.

— А теперь сказала?

— Конечно нет. Юджиния! У нее слишком тонкая натура. Мне приходится догадываться, что она думает. А я долгое время не очень старался догадываться.

— Гилберт, вы хороший человек! — воскликнула Молли, повторив уже когда-то сказанную фразу.

Он слабо улыбнулся:

— Какой у вас изумительный, прямой характер, без всяких этих выкрутасов! Если бы у Юджинии был такой... впрочем, тогда я, вероятно, не находил бы ее столь очаровательной. Мне надо немного загладить мою вину, Молли. Вы способны это понять?

Она кивнула. Ей и так все было слишком понятно.

Ситуация знакомая — она где-то на обочине, без права претендовать на что бы то ни было...

Юджиния вгляделась в лицо Ноукса, и ее передернуло от выражения сострадания, которое она на нем прочла.

— Сколько он протянет? — выдавила она из себя.

— Шесть месяцев. Девять. Может быть, год. Он дьявольски упорный борец.

— Пусть он переживет еще один сбор винограда, — сказала она молящим голосом, чувствуя, как ей больно сдавило горло.

— Посмотрим. Только не надо об этом молить Бога, Юджиния. Не пытайтесь во что бы то ни стало поддерживать в Гилберте жизнь — это не будет добрым делом.

— Какое счастье, что вы не уехали в Англию, Юджиния!— сказала Мерион — Мерион, с ее желтым лицом, будто обтянутым морщинистой свиной кожей, и с ее трагическими глазами.

— Я знаю. Но чем я сейчас могу ему помочь? Гилберт не хочет сдаваться, вы знаете. Он будет притворяться здоровым до самого конца.

— Я бы сказала: будьте с ним как можно больше. Сколько бы он ни разглагольствовал и ни орал, он так же сильно влюблен в вас, как и в тот день, когда вы сюда прибыли. Я никогда не забуду этого дня. Он не мог дождаться, когда разглядит ваш корабль через головы собравшейся толпы. Он с рассвета был на берегу с подзорной трубой.

Лицо Юджинии исказила гримаса боли.

— Хотелось бы мне, чтобы ваши слова были правдой. Но это не так. Гилберт давно уже меня не любит.

— Я в это не верю! — воскликнула Мерион. — Он боготворит землю, по которой ступает ваша нога. Вы бы только видели, какими глазами он следит за каждым вашим движением!

— О да, он действительно восхищается мной, — признала Юджиния. — Я для него нечто вроде идеальной кукольной женщины. Вначале я не знала, как быть женой, которой муж был бы доволен. Я была молода и слишком уж целомудренна. А потом... что-то произошло, и Гилберт в этом смысле перестал испытывать ко мне какие-либо чувства.

— Разве вы не могли как-нибудь это преодолеть? — мягко спросила Мерион.

— А вы бы смогли? — Теперь Юджинии пришлось довести до конца грустную исповедь. — Имея мужа, который вдруг предпочел спать в разных комнатах, который приходил бы к вам из чувства долга, необходимости, или вежливости, или какого-либо другого принципа, которым он любит оперировать, мужа, который испытал облегчение, когда ему сказали, что надо избежать рождения еще одного ребенка, потому что это давало благовидный повод держаться подальше. Могли бы вы преодолеть подобную ситуацию? Я не смогла. Я почувствовала, что все внутри меня как бы замерзло. Я никогда не была способна пойти туда, где мне не рады, — с горечью добавила она.

Мерион опустила глаза, не желая, чтобы Юджиния прочла ее мысли. Гилберт Мэссинхэм, этот чувственный дьявол! Кого же он тайком посещал? По ее мнению, подобного рода брак мог кончиться только таким образом.

И все-таки он оказался отнюдь не неудачным, поскольку Гилберт находил удовлетворение в каком-то другом месте, а под внешней холодностью Юджинии никогда не скрывались вулканические страсти.

Однако, вглядываясь в эти красивые удрученные глаза, она вдруг почувствовала, что вовсе не так уж уверена в легендарной холодности Юджинии. Что за таинственное событие оттолкнуло, по утверждению Юджинии, от нее Гилберта? Не может быть, чтобы оно как-то связано со старой сплетней об ирландском художнике. Ведь тогда никакого серьезного скандала не произошло. Или все же произошло? Быть может, Юджиния, с ее болезненно обостренной чувствительностью, долгие годы страдает от угрызений совести?

— Я его потеряла, — грустно призналась Юджиния. — И виновата в этом сама.

— Да к черту такие выражения — «я его потеряла» и прочее в этом роде. — Язык Мерион заметно огрубел под воздействием местных нравов. — Он всегда вас любил. Существует множество самых разных видов любви. Почему бы вам не попытаться проявить вашу собственную любовь к нему? Еще не поздно.

Но как Юджиния могла выразить столь долго подавляемое чувство к человеку, который был всегда раздражен? Синие глаза Гилберта горели горьким негодованием на судьбу — чувством, в котором он не хотел признаться. Он не выносил сочувственных взглядов и заботливого отношения к его нарастающей слабости. Он настаивал на том, что сам будет наблюдать за работой на винограднике и набрасывался с руганью на всякого, кто пытался ему в этом помешать. Он даже ругал Джемми, обвиняя его в том, что тот запустил погреб. Джемми недостаточно часто поворачивает бутылки на полках и неаккуратно вносит нужные записи в инвентарные книги. Расхаживая вокруг, Гилберт повторял, что, не будь его поблизости, Ярраби давно бы уже рассыпался на куски, но этот день, слава богу, еще не наступил.

— Он сердится не на меня, а на Бога, — говорил Джемми горько рыдавшей Аделаиде.

— Я тоже сержусь, — говорила сквозь слезы Аделаида. — Я перестала молиться.

— Ну что вы, милая! Вы должны молиться за хозяина.

Даже Юджиния вызывала у Гилберта временами острейшее раздражение, хотя он постоянно стремился быть в ее обществе.

— Почему вы не отвечаете мне тем же, когда я груб с вами? Почему это вы считаете, что обязаны быть такой святошей?

— Коли бы я увидела вас снова встающим среди ночи, чтобы проверить, не начался ли мороз, вы бы убедились, что я далеко не святоша.

— Но вы ведь достаточно долго были женой винодела, чтобы понимать, какую опасность представляет мороз в это время года.

— Я знаю только, что, если мороз начнется, Джемми и Том примут необходимые меры. С сегодняшнего дня вы возвращаетесь в нашу постель.

Гилберт бросил на нее быстрый взгляд:

— Вы сказали — «нашу постель».

— Да, сказала. Она и есть наша постель. Или вы забыли?

Он медленно покачал головой:

— Нет. Но я боюсь, что помешаю вам спать, Джинни. В последнее время я плохо сплю.

— Я тоже. Мы сможем разговаривать.

Это было началом нового этапа в их жизни. В темноте легко было говорить доверительно.

— Я в последнее время часто спрашивал себя: может, я в самом деле неуклюже с вами обошелся, Джинни?

Этот вопрос вызвал у Юджинии почти непреодолимое желание раскрыть свою столь долго оберегаемую тайну. Ей пришлось прикусить язык, чтобы ради облегчения совести не разбить свой образ, сложившийся в сознании Гилберта и столь для него дорогой.

— Я знаю, что чувствительные женщины не слишком ценят эту сторону брака, — продолжал Гилберт, совершенно неправильно истолковав ее молчание. — Но я был сильным, крепким малым в то время. Мне и надо было быть таким, чтобы справляться с ссыльными.

— Я никогда не могла забыть о ссыльных. Особенно после того ужасного случая в нашу брачную ночь. — Это признание Юджиния могла сделать совершенно спокойно. — Думаю, я была жертвой полученного воспитания. Для молодой леди в Англии оно вполне подходило, но в этой стране требовалось побольше практического опыта и гораздо меньше изысканности.

Его рука тяжело лежала на ее груди.

— А мне как раз и нужна была ваша изысканность. Разве вы до сих пор не поняли? — Он начал потихоньку ругаться себе под нос. — Я справлюсь с этой проклятой покалеченной спиной. Она не возьмет надо мной верх.