Наваждение (СИ) - Мурашова Екатерина Вадимовна (читать книги бесплатно .TXT) 📗
– Грешна я и грех мой на потомстве моем! – на евангельский манер выла Фаня.
– Окстись! Какое потомство? – с тревогой в голосе вопросила Софи. – Я что, еще не все знаю?
– Не все, матушка-благодетельница, ох, не все…
– Тогда утри нос и рассказывай! Егорка, дай ей вон утирку… И воды поднеси…
В монастырь Фаня попала беременной. Из-за особенностей семейной жизни молодой попадьи в отцовстве никаких сомнений не возникало – отцом будущего младенца мог быть только Карп Платонович Загоруев, егорьевский урядник и возлюбленный Фани. Две предыдущих, от отца Андрея, беременности Фани оканчивались неудачно – младенцы умирали почти сразу после рождения. Этот же, плод греховной связи попадьи и урядника, появился на свет прямо в келье – здоровым и крикливым. В качестве особой милости (и за изрядную мзду, заплаченную, как не удивительно, отцом Андреем) матушка разрешила Фане кормить и держать при себе младенца почти до года. Потом его навсегда разлучили с матерью и отдали на воспитание в крестьянскую семью, в одну из дальних деревень Ирбитского уезда. Перед сим актом Фаня написала умолительное письмо к своим батюшке и матушке, просила их приютить внука. Попадья Арина Антоновна была согласна всею душой, и готова была увидеть во внучке последний смысл своей жизни, но отец Михаил воспротивился категорически, и написал в ответ, что дочери у него больше нет, а священнику растить плод греховной связи – значит множить мировые скорби.
Сказать, что Фаня была в отчаянии, потеряв не только мир, но и долгожданного сына (которого нарекла, как и следовало ожидать, Карпушей), значит не сказать ничего. Несколько раз за эти годы она всеми правдами и неправдами добиралась до глухой деревни, где жил сыночек. Сначала Карпуша радовался ей, потом перестал узнавать, а последние два раза – убегал и, видимо, наученный своими воспитателями, кричал издалека: «Шлюха! Шлюха чернорясая! Убирайся, откуда пришла!»
В хозяйстве подросшего Карпушу использовали почти как раба. Он ходил в обносках, был худ, как щепка, всегда грязен. Постоянно получал от хозяев колотушки и затрещины. Впрочем, надо признать, что родные дети в этой семье видели не намного больше добра и ласки…
Мать-настоятельница прекрасно знала про все Фанины терзания и попытки увидеть сына.
– Забудь! – сказала она Фане. – Ты была женою и дочерью священника и согрешила. Теперь твой жребий – до конца жизни замаливать свой грех. И не вздумай бежать из обители. Сына тебе никогда не отдадут – я так распорядилась. Матерью такие, как ты, быть не могут. А ему сиротой горемычным жить – тоже расплата за твои грехи.
Рассказывая все это, Фаня непрерывно плакала. Егорка, глядя на нее, тоже заревел, размазывая слезы по грязным щекам.
– Так! – подытожила Софи, выслушав всю историю до конца. – Стало быть, ребенка придется красть, да потом еще и уговаривать, что его мать – не чудовище и не исчадие ада. Замечательно! Мало мне Людочки…
– Софья Павловна, наверное, не надо Карпушу оттуда забирать… – всхлипнув еще раз, но вполне внятно сказала Фаня. – Мать-настоятельница права: ребенок мой грех искупает. Я ведь долго глядела на него, как добиралась, издалека-то…
– И что же?
– Я думаю, что у него с головкой… Ну, вот как у Егорки, к примеру… Маленьким-то он как все был. А потом… Не разумеет он, чего ему по годам-то положено. Может, ударили когда по голове, или сам упал… Куда же его в город-то везти? Что он там?
– Угу, – сказала Софи. – Еще, значит, один, головкой скорбный…
Фаня снова тихо заплакала. Егорка обнял ее, прижал голову беглой монашки к своей груди.
– Я сам без матки, без отца вырос, – неожиданно сказал он. – Дюже плохо. Но у нас хоть Манька была, а потом Соня еду и игрушки давала…
– Фаня, а ты-то как? – спросила Софи, накручивая на палец локон.
– Да у меня-то, окромя Карпуши, и нет ничего в этом мире… Другого-то мне уж не родить… Я бы с ним в деревне жила…
– У меня в Петербурге была подруга, – задумчиво сказала Софи. – А у нее был мальчик, тоже… ну, не слишком здоровый. Но она его любила, как любого другого, и он ее любил… Тебе, Фаня, сейчас все одно уезжать надо. Карпуша тебя к себе не подпустит, да и воспитатели его предупреждены. А дальше… В общем, поглядим…
Егорка вздохнул.
– Я бы мог его к себе взять, скотину пасти, – сказал он.
– Скотину пасти он и у себя в деревне может, – резонно возразила Софи. – И… мы сегодня есть будем? Мне ехать пора…
Фаня утерлась и молча вернулась к прерванному делу: подавать на стол.
Глава 30
В которой Софи устраивает судьбу мальчика Карпуши и беседует с заинтересованными в нем людьми
– Ты знаешь, Вера, я тебе вот что сказать хочу: мне, пожалуй, твои связи среди охотников-самоедов и прочих в тайге все же понадобятся… – Софи смотрела прямо перед собой и решительно хмурила брови.
– На что же вам? – удивилась Вера. – С Григорием Павловичем вроде бы все по порядку обошлось…
– Дело не в Грише. Надо… ребенка одного из таежной деревни украсть.
– Ребенка?! – еще более поразилась Вера. – Неужели вам детей мало? Вы ж их не любите. Скажите спасибо, что Марья Ивановна Люду у себя приютила. А не то – что б вы с ней делали-то? Куда ж вам еще дети? Да к тому же – краденые?
– Ну… я не то, чтоб вообще всех детей не люблю, – нерешительно возразила Софи. – Мне вот, например, твоя Стеша очень нравится. И Матюша тоже…
– Нашли ребятенка! – рассмеялась Вера. – Матвей! Да он вас на полголовы выше и в плечах шире вдвое…
– Ну все равно. Тот мальчик, которого надо украсть, тоже не маленький. Ему… ему лет восемь должно быть…
– Да что ж за мальчик-то, объясни толком, Софья Павловна! – не выдержала Вера.
– Фани-монашки сын. От урядника Загоруева, – отрапортовала Софи. – Зовут – Карпуша. Живет в крестьянской семье. Фаню признавать не хочет. По непроверенным данным – слабый на голову.
– Ну и зачем он вам? Или – Фане? – резонно осведомилась Вера. – Пусть себе живет, где живет, раз так сложилось…
– Но ведь у Фани других-то детей нету, – объяснила Софи.
– Д-да, – промолвила Вера и почесала огромную башку подсунувшейся к ней собаки. – Украсть-то – не задача. А дальше-то с ним что делать?
– Ну, потом я его как-нибудь… приручу… – не слишком решительно предположила Софи. – У меня с Джонни опыт есть. А после… отвезу в Петербург и Фане отдам. Или в деревне же поселю. Она его хоть навещать сможет, когда захочет… Ну, ты ведь мне поможешь?
– Знаешь, Софья Павловна, – вдруг заметила Вера. – Это очень хорошо, что тебе никогда не доводилось, ну просто в голову не приходило, в какую-нибудь веру обращать. Ну хоть кого…
– Про тебя то же можно сказать! – тут же отпарировала Софи.
– Я в Господа нашего Иисуса Христа верую! – с достоинством заметила Вера.
– Ну конечно. В Христа. Разумеется, – сказала Софи и внезапно показала Вере язык. Верина псина удивленно пошевелила светлыми треугольными бровями и тоже вывалила пятнистый язык из огромной пасти. Вера засмеялась.
– Вас ведь Карп Платонович зовут? – Софи испытующе рассматривала грузного, высокого, сохраняющего остатки былой статности мужчину в темно-зеленом мундире с оранжевым кантом. Под ее взглядом он ежился и, казалось, сдерживал желание почесаться. – А я – Софья Павловна Безбородко, или Софи Домогатская, как меня здесь знают…
– Наслышан. Премного наслышан. Очень приятно, – сказал Карп Платонович и внимательно посмотрел на свои руки, словно раздумывал над тем, куда бы их приспособить.
– Это я уж не знаю, что вы наслышаны, и что вам приятно, – отрезала Софи. – Буду с вами прямо по делу говорить. У меня теперь на руках ваш сын и тезка, Карпуша…
– Что?! – Карп Платонович вскочил, машинально запустил руку под воротник и остервенело заскреб ногтями шею. – Что вы говорите такое, Софья Павловна?!
– То и говорю, что есть. Аграфена Боголюбская была вашей любовницей, забеременела и родила от вас сына. Теперь ему около восьми лет. Что вас в этом удивляет, позвольте узнать? Обыкновенное дело, уж я-то знаю…
