Слава, любовь и скандалы - Крэнц Джудит (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Надин тратила совсем мало наличных и только там, где это могли заметить. В самой модной парикмахерской, где она бывала практически ежедневно, она давала щедрые чаевые. Если жена греческого судовладельца или принцесса могут себе позволить экономить на этом, обычная мадам Дальма этого не могла.
Обычная мадам Дальма… Надин встала и прошлась по гостиной. Почему, ну почему, она вышла замуж за бедного мужчину? Уже в который раз задавала она себе этот крайне неприятный вопрос. Почему мать не предупредила ее? Почему ей позволили совершить подобную глупость? Да, она была увлечена Филиппом, но ведь кто-то мог остановить ее? Дальма оказался еще и дураком, неспособным завершить ни одной сделки за семь лет их совместной жизни.
Когда-то Надин, безусловно, любила его. Иначе как объяснить, почему она так распорядилась деньгами, которые оставила ей мать? Кейт умерла от рака четыре года назад, и Надин получила куда более значительное наследство, чем могла рассчитывать. Половину состояния она потратила на замок в Нормандии, поддавшись на уговоры Филиппа и исполнив его давнюю мечту о собственном доме. Он отказывался бросить эту затею, хотя им не хватало денег на реставрацию и замок оставался непригодным для жилья. Филипп утверждал, что не может расстаться с ним, и потом, скоро у них будет очень много денег.
Любовь к Филиппу… Наверное, она существовала, иначе почему бы Надин позволила ему выкупить еще и долю в новом ночном клубе, который должен был составить конкуренцию клубу Жана Кастеля. Кастель каждый вечер отказывал сотням клиентов, так что еще одно подобное заведение было просто необходимо.
Филипп и его партнер не сомневались, что знают всех, кого требуется. Все эти вечно скучающие дети, которыми представлялись им завсегдатаи ночных клубов, отправлялись на поиски развлечений часов в одиннадцать вечера. Но Дальма и его компаньон не ведали, что им не нужен никакой другой клуб, кроме привычного, дорогого, знакомого Кастеля. Через год Филипп вышел из дела, потерпев колоссальные убытки.
Да, либо Надин в самом деле любила его, либо не видела дальше своего носа. После провала затеи с ночным клубом Филипп вел себя так, словно во всем была виновата Надин. Он дулся, сердился, ныл, наказывая Надин за то, что она не могла дать ему еще денег. Муж стал слишком ленивым, чтобы тратить на нее свое очарование.
Надин запечатала конверты, в которые она разложила чеки, и отнесла их в спальню. Она возьмет их с собой к Альбену, оттуда их отправят в понедельник. Зачем покупать марки, когда ее секретарша может послать все с общей почтой? Надин распахнула огромный шкаф в спальне и принялась внимательно изучать свой гардероб. На миллион франков платьев, обуви, шляп, мехов, белья, и за все это она заплатила своей гордостью. А теперь приходится еще оплачивать и услуги химчистки…
Прошло уже много лет с тех пор, как Надин поняла, что она ненавидит Жана Франсуа Альбена. Она не могла вспомнить, когда именно она осознала, что представляет собой не лучшего друга великого кутюрье, не его музу, а всего лишь высокооплачиваемую, уважаемую, хорошо одетую няньку для хнычущего, слабого, в высшей степени эгоистичного, часто жестокого вечного ребенка, обладавшего одним-единственным талантом, который так высоко ценили окружающие.
Они оба разыгрывали фарс, не позволяя себе вслух произнести неприятную правду. Но в противном случае Надин потеряла бы престиж и возможность даром одеваться в великолепные наряды. Альбен, когда его увлечение Надин прошло, выяснил, что шикарная, высокомерная женщина очень ему полезна. Теперь он требовал от нее, чтобы она водила его нервных афганских борзых к ветеринару, нанимала и увольняла прислугу, рассылала благодарственные письма, встречалась за обедом с его самыми богатыми и при этом совершенно невыносимыми клиентками, избавлялась от его любовников на одну ночь, которые становились чересчур навязчивыми, покупала ему гашиш и была в его распоряжении сутки напролет.
Этим вечером Надин предстояло сопровождать Альбена от одной группы гостей к другой на рауте по случаю его собственного дня рождения, на который он отказывался идти, несмотря на то, что у нее ушли недели на подготовку. В душе ее бушевала ярость. Альбен просто невыносим, ей ненавистен даже звук его голоса, но эта работа дает единственный источник доходов «завидной паре Дальма». И этого заработка едва хватает на их насущные нужды, он не покрывает счетов за цветы, подобных тому, который она только что оплатила. С тех пор как затея с ночным клубом провалилась, супруги жили в основном на то, что Надин брала в долг у Этьена Делажа, дилера ее отца. Кто еще одолжил бы ей денег в расчете на смерть великого Мистраля?
Надин бросилась на кровать и принялась мечтать. Мистраль умирает. Она получает наследство. За его картины ей дадут… дадут… очень много! Она даже представить не могла точную сумму. Разумеется, она не сможет продать все сразу же, потому что тогда цены немедленно упадут. Но несколько миллионов франков окажутся в ее распоряжении, чтобы заплатить долги и не отказывать себе ни в чем. От Альбена она уйдет в самый неподходящий для кутюрье момент, перед самым выпуском коллекции. Она выгонит Филиппа, унизив его так, что он не посмеет даже заикнуться об их разрыве перед своими друзьями. Она купит себе огромный особняк на Левом берегу, его оформит Дидье Аарон в классическом стиле, который не будет иметь ничего общего с сиюминутными модными тенденциями. И она наконец начнет жить. Надин Мистраль, наследница великого художника, займет принадлежащее ей по праву место в самом сердце парижского светского общества.
Но до этого благословенного дня ей все еще нужно быть мадам Филипп Дальма, лучшим другом Жана Франсуа Альбена. Никакие орхидеи в фарфоровых кашпо не обеспечат ей места в списке приглашенных без их протекции. Она сможет одержать победу как одинокая женщина, только если станет богатой одинокой женщиной. Ничего, она подождет. Господи, ну сколько еще может прожить старик?
29
Фов потянулась. Как хорошо! Потягиваться так же приятно, как есть, слушать музыку и целоваться, сонно подумала она. Хвала господу, даже нищий имеет право как следует потянуться спросонок.
Она повернулась на другой бок и потянулась к Бену, но его в постели не оказалось. Фов открыла глаза и оглядела темную спальню, потому что она впервые просыпалась в его квартире. Неужели еще ночь? Куда он мог пойти? Фов немного подождала, но Бен так и не появился. Она встала, подошла к окну и раздвинула шторы.
От яркого солнца мартовского нью-йоркского утра она зажмурилась. Легкие облачка неслись высоко над городом. В чуть приоткрытую створку проникал холодный воздух. Фов нырнула обратно под одеяло и стала думать, что бы ей предпринять. Можно позвать Бена. Можно снова заснуть или найти свою одежду, потому что на ней ровным счетом ничего нет, и отправиться чистить зубы. Первым делом зубы, решила Фов, подхватила с пола покрывало и завернулась в него, потому что ее вещей в спальне не оказалось.
В ванной комнате она обнаружила записку, надетую на тюбик с зубной пастой:
«Дорогая!
Я вышел купить что-нибудь к завтраку. Вернусь как только смогу. Я люблю тебя.
Бен».
Ну разве это не мило с его стороны, подумала она, оглядываясь в поисках зубной щетки. Настоящий хороший завтрак — царский, чувственный, эротичный — это единственно верный способ начать воскресное утро в городе. Ладно, его щетка лучше, чем ничего. Фов быстро приняла душ, вытерлась еще влажным полотенцем Бена и надела чистый, но старенький махровый халат, который он оставил на крючке. Да, сугубо холостяцкое жилище.
Фов вышла в гостиную. Бен еще не вернулся. И сама комната оказалась не просто пустой, в ней царила атмосфера ледяной обезличенности. Она ни на минуту не усомнилась в том, что декоратор, оформлявший рабочий кабинет Бена, поработал и над его квартирой. Фов увидела те же барселонские кресла — есть ли хоть в одной квартире другая пара, или это карается законом? — и идентичные кофейные столики из стекла и металла. Ковер, как и кресла, был, определенно дорогим, и его подбирали к занавескам, но заброшенные растения на подоконниках выглядели так, словно их выбирали за их способность к выживанию в экстремальных условиях. Да и литографии на стенах не демонстрировали личного вкуса хозяина.
