Порою блажь великая - Кизи Кен Элтон (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Он ринулся к этой разложенной постели, не чуя ног в своем сомнамбулическом марш-броске (На полпути к морю, совершенно одинокий на голом песчаном поле, маленький мальчик сгинул…), взобрался на гребень дюны — и разочарован: Что чаял я здесь обрести, средь бела дня, посреди этой абсолютно безжизненной песчаной пустоши? (сгинул — в тесной и затхлой тьме, сгинул, провалившись под землю, в черное безлунье!)
За дюнами, где начинался пляж, серебрилась на солнце груда бревен, некой абсурдной деревянной стеной отделяя морские владения от сухопутных. Я перебрался через нее, раздумывая, чем бы занять себя в этот час, пока Вив не явится… Выйдя на пляж, он надеется, что ужас, навеянный дюнами, отпустит, — но тот вцепился намертво, преследует Ли, повиснув обрывком черных клочковатых туч, шипит и потрескивает в нескольких футах над головой. «Отходняк», — убеждает он себя. И ничего больше. Просто переключи мозги. Давай, приятель, ты же можешь наплевать на маленький дурацкий отходнячок… Чтобы скоротать время, я швырял камешки в батальоны птиц-перевозчиков, стоявших неподвижно у кромки воды, клюв по ветру — точно маленькие флюгеры на тонком шесте. Потом нарыл розовопанцирных песчаных крабов, метал их в чаек, носившихся над берегом. Разворошил кучу бурых водорослей и наблюдал разыгравшийся вследствие этого переполох в мире насекомых. Носился по пенистой полосе прибоя, сколько хватило моих бедных просмоленных легких; вступил в ожесточенное соревнование с чайками — кто кого перекричит; закатав брюки и приторочив ботинки к поясу, шлепал по воде, пока лодыжки не распухли и не онемели… но каждое пропетое им слово, каждый прыжок и жест представлялись ему частью ритуала, что вызывает из глубин земли некое жуткое страшилище, ритуала, который невозможно прекратить, ибо каждое действие, целящее задержать рывок страшилища к успеху, оказывалось частью некой подсознательной церемонии, для этого успеха необходимой. И чем ближе подбирался он к кульминации этого океанического таинства, тем яснее становилось, что вся его неистовая физкультура на берегу — просто пародия, калька с детского озорства. Неудивительно, что у меня такой раздрай в психике — как иначе-то? Я ж на всех парах спринтую вспять. Готовлюсь к прыжку в утробу. Вот и все. Да еще отходняк. Вот и все… (Кое-как оправившись от падения, маленький мальчик попробовал шевельнуться. Посмотрел прямо наверх и убедился, что в круглой дыре высоко над головой видны звезды, а когда смолкал ветер, завывавший в утесах к северу от устья Ваконды, слышались сердитые шлепки океана, разгневанного тем, что дыра в земле увела у него из-под носа верную добычу.) и чтобы это побороть, мне нужно только найти в этой музыке нужный мотив. Он лихорадочно оглядывает немелодичный берег… и тут на глаза мне попалось первоклассное приключение: машина, застрявшая в песке на пляже, в четверти мили к югу, почти у самого мола, где мы с Вив договорились встретиться. И было что-то очень знакомое в общих контурах и раскраске той машины, в самом деле знакомое. Первоклассный способ скоротать время, если я не обознался. (Мальчик лежал в огромной трубе. Трубе, уходящей в землю. «Адский дымоход», — догадался мальчик, вспомнив, как папаша Генри предостерегал от этих дьявольских дыр в дюнах, куда так легко угодить по беспечности. «Прямиком в ад!» — припомнил мальчик и заплакал.)
Итак, я опустил штанины, надел ботинки и заспешил по пляжу. Угадал: та самая тачка с моими «самаритянами». Мой добрый приятель шофер стоял и безмятежно курил, с полным безразличием к плачевному виду своей машины, увязшей в песке, брошенной на произвол набегающих волн. Увидев меня, он вздохнул. Пачка сигарет закатана в рукав пуловера «Дэйгло», руки — в задних карманах «левайсов». Следы колес, вихляющие по песку, поведали, как было дело: миновав станцию береговой охраны, они спустились на пляж, исполненные дрянного пива и готовности к подвигам. Катались туда-сюда, все ближе к океану, дразнили прибой, презрительно швыряли песком в его сверкающие зубы, словно тот был каким-нибудь задохликом-очкариком. И попались. Доски и ветки, торчащие из-под колес, свидетельствовали об ожесточенности и тщетности попыток высвободиться. Безнадега: песок держал крепко. Теперь же поднимался прилив, и пришел черед океана повеселиться, с палаческой медлительностью подбираясь все ближе и ближе. Следы ног на пляже говорили: кто-то побежал за помощью, но если эта помощь не подоспеет в ближайшие минуты — будет поздно. С каждым глумливым шлепком воды о правый борт машины она увязала в песке все глубже. Еще пять минут — и пена защекочет днище. Десять — и прибой улыбнется в дверь. А через полчаса волны с триумфальным ревом ворвутся в моторный отсек, обласкают проводку коррозийной солью, промочат зебровые чехлы, вышибут стекла и сыграют в мохнатые кости, болтающиеся под зеркальцем заднего вида. А через час — смоют машину, как игрушечную. Безропотное смирение, явленное машиной, трогает Ли. Стоическая мудрость металла. Ему бы этакое спокойствие! (Ветер разыгрался над дюнами. Он задувал в трубу, стенал отрывисто и пронзительно — мифический кларнет ветра, равняющийся на метроном прибоя в каком-то другом мире. Мальчик перестал плакать; решил, что труба не может быть «дымоходом дьявола»: слишком холодно для Ада.) Такое же спокойствие и безропотность: колеса завязли в гостеприимной могиле, и луна полна, как полный финиш… Он подходит прямиком к машине…
Водитель заметил меня, но ничего не сказал.
— Эй, дружище, — окликнул я, — какие косяки? — Скажи «какие проблемы», молча заклинает мальчика Ли. — В чем засада? — Скажи, «в чем дело», молит Ли истово, как и обреченная машина. Пожалуйста, скажи что-нибудь мирное! Я остановился. Его команда, стоявшая в десяти ярдах посреди россыпи личных вещей приговоренной — домкрат, запаска, одеяла, клюшки для гольфа — медленно переводит глаза с меня на вожака.
— Мистер Стэмпер! — замурлыкал он в брешь океанского рева. — Вы прибыли как настоящий герой. Говорят, все вы, Стэмперы, герои. Итак, вы принесли нам лопату? Или цепь? А может, вызвали буксир? Вы, случаем, не вызвали нам буксир, мистер Стэмпер? Подмога в пути?
— Вряд ли. Я просто бродил по пляжу, наслаждался одиночеством. — Встревоженный его приторно-ядовитым тоном, я смекнул, что дело может обернуться несколько большим приключением, нежели я готов был снести. — Ладно, не хворай! — бодро сказал я и хотел уж пойти дальше. Ли стоит, смотрит поверх плеча в «Дэйгло» на буй, жалобно стонущий в темных волнах. (Порой до слуха мальчика доносились сирены у входа в бухту и рокот дизелей с трассы… но со временем он посвятил все свое внимание испещренной звездами монетке неба над головой: вроде бы она посветлела с одного краешка…) Но когда я проходил мимо, он протянул веснушчатую лапу, остановил меня, тронув за плечо. Он не повернул головы, смотрел по-прежнему чуть в сторону; его розовую щеку украшали пылающие стигматы прыщей. Когда он заговорил, я заметил решительную перемену в его тоне, по сравнению с нашей предыдущей встречей. Тогда в нем была жестокость — но теперь что-то обратило ее в настоящую ненависть.
— Эй-эй, мистер Стэмпер! Куда это вы? Мы же вам недавно подали руку помощи? Вы не против подсобить нам?
— Конечно, — бодро, солнечно. — Чем могу быть полезен? Позвонить насчет буксира? Я как раз следую курсом на цивилизацию… — Я неопределенно ткнул в сторону города. — Пришлю кого-нибудь.
— Да не, не то. — «Дэйгло» зашуршал. — Мы уже послали позвонить. Вы б нам по-другому подсобили, а? Ну вы же Стэмпер, и все такое?
Его пальцы ласково теребили мою куртку.
— Конечно! — воскликнул я. — Конечно, сделаю все, что в моих силах, но…
На сей раз — слишком бодро, слишком солнечно. Я нервно рассмеялся, и пальцы стиснули мою руку.
— Вы несомненно чему-то очень рады, мистер Стэмпер. Чему же вы так радуетесь?
Я пожал плечами, уже понимая, что какой бы ответ ни дал, он будет однозначно неверным… Стайка песчанок проносится над головой, будто листья, подхваченные ветром, и Ли с безучастным интересом наблюдает, как они, закружившись в резком развороте, блестками света опускаются разом на кромку берега в нескольких ярдах от машины. И немедленно приступают к работе. (Да! воскликнул мальчик. Свет! Теперь он был уверен… откуда-то сверху, прямо на краю его пятнышка неба: свет! Божественный свет! и звезды меркли перед его шествием по небу, таким невыносимо медленным… Но свет приближался, он остановится прямо над его ямой, для него одного! «Спаси, Отец Небесный, Боже! Ты можешь, я знаю. Помоги мне…») Поэтому я зарекся что-либо говорить, но из меня снова прорвалось это нервное хихиканье.
