Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Синицин Игорь Елисеевич (читать книги txt) 📗
– Разве вы не знаете украинского языка? Ведь работаете вы на Украине!
Сама постановка вопроса была правомерна. Руководящие кадры в национальных республиках должны были или владеть основным местным языком, или хотя бы стремиться к этому. Но решать проблему следовало бы не в такой грубой и хулиганско-ультимативной форме.
Реплика Хрущева в Киеве нашла отклик не только в сердцах украинских националистов, тайно боровшихся за «незалежность Украйны», но и дала сигнал всем партийным комитетам, которые существовали в национальных республиках, всем так называемым национальным кадрам: не рекомендуется говорить на языке межнационального общения, каким был в Советском Союзе русский язык, а переходить надо на язык господствующей в республике нации. Так, в Грузии, Армении и некоторых других республиках СССР посыпались требования отменить русский язык как государственный. Более того, в Грузии, например, решили сделать государственным только грузинский язык, а в автономных республиках Грузии – Абхазии, Аджарии, Южной Осетии – запретить официально общаться не только на русском языке, но и на языках этих малых народов.
Хрущев пошел еще дальше. Он изменил порядок изучения языков в школе. До его новации в средних школах союзных республик изучали два языка. В качестве государственных выступали русский язык, как язык межнационального общения в СССР, и местный язык, которым не всегда владело даже большинство коренного населения республики. Хрущев потребовал сделать в школах основным язык коренной национальности, а русский язык преподавать факультативно, то есть только по желанию родителей. Тем самым он противопоставил язык межнационального общения языкам крупных народов, входящих в СССР, а национальные культуры общесоюзным культурным отношениям.
Первыми откликнулись партийные руководители республик СССР. Они стали тайно поддерживать националистические движения, изгонять или принижать русские кадры. А ведь эти кадры во многих национальных республиках, бывших еще недавно на уровне феодализма, принесли им знания и на основе русского языка возможности выхода в мировую культуру и науку.
Что же делал ржавый паровоз, стоящий на Старой площади в Москве? Он шипел, пускал пары и свистел в поддержку своего импульсивного и непредсказуемого машиниста – первого секретаря ЦК КПСС, но ничего не предпринимал против националистических проявлений в партии и государстве. Видимо, именно во времена Хрущева начался все расширяющийся паралич в организме правящей партии. Он продолжался и при Брежневе. В докладах и речах высших руководителей КПСС звучали соловьиные трели о морально-политическом единстве советского народа, о великой дружбе народов и взаимообогащении культур.
В то же время конкретные факты межнациональной розни и ущемления прав малых народов не находили осуждения в ЦК КПСС. Местные партийные князья чувствовали себя в полной безнаказанности. Из-за этого к концу 60-х годов обострились и продолжали усугубляться проблемы армяно-азербайджанских отношений, немцев Поволжья, турок-месхетинцев, крымских татар, евреев, желающих уехать на постоянное жительство в Израиль.
К сожалению, Андропов, хорошо знавший всю опасность положения, не сумел добиться от ЦК КПСС, Суслова, Брежнева и политбюро в целом принятия внятных и хотя бы ограниченных первоначальных решений национальных проблем. Ему активно мешали и местные партийные князьки, которые дешевым националистическим популизмом желали укрепить свою власть в республиках. Так, например, в рамках партийных и государственных решений о реабилитации целых сосланных при Сталине малых народов, под давлением Москвы, Украина согласилась принимать в Крым двести – триста семей крымских татар. Руководители совхозов и колхозов Крыма радовались тому, что получили приток трудолюбивой и квалифицированной, непьющей рабочей силы.
Но тут партийное руководство Украины приняло ни с кем не согласованное решение: через Керченский пролив крымских татар снова стали насильно вывозить в Краснодарский край РСФСР. Начавшийся рост доверия к власти после встречи Андропова с представительной делегацией крымских татар было подорвано партаппаратчиками Украины. Экстремистские лидеры крымских татар вновь обратились за помощью к Западу.
Другая проблема возникла с большой группой немцев, так называемых немцев Поволжья. На Волге, в регионах нынешней Саратовской и Волгоградской областей, до войны существовала их автономная республика. После начала наступления Гитлера на СССР 22 июня 1941 года Сталин приказал всех русских немцев, в том числе и из таких городов, как Москва и Ленинград, силой переселить в Казахстан и Сибирь. Но после войны, когда были восстановлены права многих народов, выселенных с мест постоянного проживания, – чечено-ингушей, карачаевцев и других, – этнические немцы почему-то были исключены из списка пострадавших от произвола. Тем не менее многие немцы, но не те, которые жили до войны в Поволжье, а городские жители больших городов, в явочном порядке вернулись к своим прежним очагам. Однако в Казахстане оставалось еще более миллиона немцев Поволжья, которые даже не учитывались советской статистикой как национальная группа на территории Казахстана и Алтайского края. Вопрос об автономии немцев в Поволжье так и не решался, как не решен он и до сих пор. Главная часть вины за это лежит на тупоголовых партийных руководителях как в ЦК КПСС, так и Волгоградской, Саратовской областей и Казахстана. Так, партийный босс Казахской союзной республики Кунаев, личный друг Брежнева, всячески саботировал принятие решения о возвращении немцев Поволжья на Волгу. Кунаев боялся, что с отъездом миллиона немцев Казахстан лишится на целине самых трудолюбивых работников. А партийные руководители в Саратовской и Волгоградской областях не хотели отдать хотя бы часть земли старательным немцам-хлеборобам потому, что тогда в условиях соревнования с местными колхозами и совхозами всем станет очевидна слабая организация, низкая культура труда и быта того населения, которое распространилось на земли бывшей республики немцев Поволжья и не хотело чуть потесниться ради восстановления справедливости в отношении репрессированных людей. Более того, партийные боссы и советские начальники даже подстрекали местных жителей против желавших возвратиться в родные места русских немцев, используя приемы чуть ли не антифашистской спецпропаганды военных времен.
Такая недальновидная позиция советских руководителей привела к тому, что среди немцев поднялись массовые требования о выезде из СССР в ФРГ и ГДР. Теперь вопрос был поднят на международный уровень, а национальная политика правящей партии в Советском Союзе сводилась к постоянным повторам заявлений о «морально-политическом единстве советского народа» и «расцвете наций при социализме». В КПСС перестала существовать политика в отношении наций и народностей в том виде, в котором должна была проводиться, то есть при анализе реальной ситуации, принятии принципиальных решений, предвосхищающих негативные проявления. Ее разрушили Хрущев, Брежнев и политбюро. Когда Андропов писал записки в ЦК КПСС, в которых предлагались кардинальные решения для проведения в рамках национальной политики конкретных мер в пользу репрессированных народов, предотвращения массовых отрицательных явлений, «добряк» Брежнев, его верный слуга Черненко и друзья-маразматики в политбюро, партийные бонзы на местах игнорировали предложения Андропова и КГБ. Так политическим карликам было легче жить.
Вместо принятия решений Центральный комитет мариновал аналитические записки КГБ по национальным проблемам и требовал от спецслужб усиления карательных мер против наиболее острых националистических проявлений и недовольных людей в национальных республиках. В этом было не только отсутствие политики, но и банальная партийная интрига. Многие в ЦК КПСС очень хотели компрометации Андропова, превращения его из политика в жандарма, спихивая на КГБ решение тех проблем, которые повседневно рождали сами.
К еще более страшным последствиям – политическому терроризму на националистической почве с многочисленными и кровавыми жертвами – привела «куриная слепота» ЦК КПСС и ЦК Компартии Армении, не желавших видеть в упор подрывную деятельность экстремистов из подпольной во времена СССР партии дашнакцутюн. В 1977 году в Москве произошли события, которые на двадцать с лишним лет предвосхитили действия чеченских взрывников-террористов: были подорваны три взрывных устройства. Два из них – на Никольской улице, тогда улице 25-го Октября, и в магазине на площади Воровского. Третий фугас бандиты взорвали в метро между станциями «Измайловская» и «Первомайская».
