Мемуары сорокалетнего - Есин Сергей Николаевич (полные книги .txt) 📗
В этот же год она, Нонна, уехала из деревни с Сашей, А через полгода к ним в город прикатила и Зинка. Устраиваться по лимиту. Опостылело ей в деревне. А ведь с Костей собиралась жить в родной деревне всю жизнь. «Не могу, — говорила, — без нашей речки, клуба, без морковки с грядки». Новорожденным телятам радовалась, в теплые мордочки их целовала. Говорила: «Я девка деревенская, в городе жить не смогу». Без денег приехала, самочинно, родня от наследства любимое чадо не отпускала. Нонна тогда очень робко обратилась к Галине Платоновне: «Можно у нас моя школьная подруга немножко поживет?» Галина Платоновна только спросила: «А вшей она нам не напустит?» — «Да что вы, Галина Платоновна, деревня сейчас совсем другая. Мы с Зиной десятилетку вместе кончали. Она устраиваться приехала по лимиту». — Хорошо, пусть живет, — сказала свекровь, — спит пусть в столовой на диване. Но гостит пусть не больше двух недель. Так своей подруге и передай».
Уже за три дня Зинаида обшарила весь город, все разнюхала, разузнала и составила себе план. «Лучшего места, чем место дворника для приезжей деревенской девушки нет, — шептались они вечерами в кухне. — Дворникам сразу комнату дают на первом этаже. Буду пробиваться». Зинаида-то и разведала ЖЭК, где они сейчас вместе работают. А до этого, она, Нонна, работала уборщицей в двух школах. Но в том ЖЭКе сидел тогда другой очень молодой и горячий Гришенька. Крутил, крутил этот Гришенька Зинаиде мозги и нервы. А так Зинаиде хотелось отдельной комнаты и прописки, что она и согласилась на главное условие этого Гриши: отпраздновать свое новоселье с ним вдвоем. «Да как же можешь, Зинаида? — спрашивала в ужасе Нонна, когда на четырнадцатый день гостевания, уже оформившись на работу, Зинаида собирала свои вещички, чтобы ехать в свою комнату. — Ты же Костю любишь». — «Ну и что — любишь… Любила. Ты что, думаешь, у меня после Кости этот мордоворот из ЖЭКа первый?» — «Да ты пожалуйся на него! Разве на него управы нет?» — «А какой толк? Управа найдется, а эта управа разве так быстро на работу меня оформит? Вот пропишусь через неделю, и тогда я этого новосела спроважу. Я теперь ничего не боюсь».
Зинаида признавалась: ей приятно, что на нее глядят посторонние обжигающим взглядом, на улице заговаривают, когда идет она своей ленивой, разболтанной походочкой, чуть волоча по асфальту сабо. А ей, Нонне, все это к досаде, с Сашей они на всю жизнь. Для нее, Нонны, все остальные мужчины и не существуют, она очень стесняется. Иногда даже Саша ворчит: «Да что ты, Нонна, как маленькая девочка, все закрываешься, прячешься. Я ведь тебе муж. Из постели сразу в халат, никогда не позовешь в ванную спину тебе потереть. Умру, а своей жены в чем мать родила не увижу». Так важным кажется ей, Нонне, что происходит между ней и Сашей, что она об этом ни с кем поделиться не может, а в бухгалтерии в обеденный перерыв женщины часто рассказывают про то тайное, что у них бывает с мужьями. Нехорошо. Как же можно рассказывать, как первый раз поцеловались, как пришли к бабушке, как выпили в тот же день по рюмочке, как бабушка ушла из своего дома на всю ночь до утра к своему двоюродному брату, дяде Егору.
У нее до сих пор сердце холодеет, когда она вспоминает слова: «Я очень хочу, Нонна, чтобы вы были счастливы»— и как оказал это Саша! Тут Нонна и выдавила из себя: «Надо, Саша, идти нам с вами к бабушке». Они весь день оттягивали этот момент, работали допоздна, пока совсем не стемнело, потом отнесли инструменты вправление, в каморку, которую для этого выделили, а уже потом Саша, видно, решился: «Ну, пойдем, Нонна, к бабушке».
Бабушка к этому времени переделала всю домашнюю работу по огороду, задала корм поросенку, подоила корову — бабушка любила жить по старинке, как ее с детства приучили, чтобы все в доме было свое, натуральное, — сидела бабушка и смотрела по телевизору пляски и песни. Они с Сашей вошли в дом через летнюю половину, потом по половичку, раскатанному от порога, по зимней, где у бабушки в углу работал голубой экран. Бабушка в этот момент была увлечена искусством и ничего не слышала, что происходило у нее за спиной. Нонна осторожно дотронулась рукой до ее плеча. «Это ты, Нонна? — спросила бабушка. «Это мы с Сашей». — «С каким еще Сашей?»— бабушка повернула голову, стала вглядываться в Сашин силуэт, но после яркого экрана с трудом различала. «Да выключи ты эту балаболку, да свет засвети, ничего не видно!» Нонна щелкнула кнопкой, телевизор погас, подошла к двери и тронула выключатель на стене. В избе засветилась стосвечовая лампочка под старым желтым абажуром. «Значит, это вы с Сашей, — бабушка наконец-то разглядела парня, которого привела внучка, но старые ее глаза все вглядывались и вглядывались в него. — И зачем ты его привела?» — «Бабушка, — сказала Нонна, набрав побольше в легкие воздуха, — мы с Сашей…» И тут Саша, видимо, решил, что самое тяжелое дело должно быть мужским, перебил Нонну и сказал, вернее, закончил фразу: «Мы решили пожениться». — «Как так пожениться?» — удивилась бабушка. «Ну, расписаться», — разъяснил Саша.
Как же засуетилась бабушка при слове «расписаться». Будто сдуло ее с места. Залетала, как молодая, и в погреб, и ловить уже сонных кур, и оглянуться они не успели, как на столе через час уже целый пир. А во время этой суматохи, пробегая через комнату, бабушка торопливо снимала с Саши дознание: и где живет, и сколько лет, и кто родители, и не будут ли родители против женитьбы. «Да что вы, бабушка, — говорил Саша, — мама в мои дела не вмешивается и против не будет, а отец у меня умер, он старше мамы был на пятнадцать лет». — «Горе-то какое, — говорила бабушка, а на лице ее никакого горя не отражалось, потому что, по всему было видно, Саша ей нравился и она радовалась за внучку. — А в каких папаша твой, Саша, был чинах?» — «В Советской Армии он служил генералом». И это, как потом узнала Нонна, было правдой. «Какой важный был человек!» И тут же, сообразив, какую выгодную партию делает внучка, бабушка снова полетела в погреб за какой-то заветной банкой грибов.
Нонна знала, отчего так суетится бабушка, и на минутку ей стало страшно за себя. Ее мать, которую она даже и не помнила, в свое время говаривала: «Любовь, любовь!» — и уехала из колхоза вслед за настырным вербовщиком резать сайру куда-то на Курильские острова. Уехала, и словно ножом ее отрезало от родной деревни. Только через два года появилась она на два дня, чтобы передать своей матери годовалую кроху, в метриках которой в графе «отец» стоял прочерк, и «любовь, любовь» погнала ее обратно, как перелетную птицу, в далекие восточные края. Первые годы она еще писала изредка бабушке, сообщала, что вроде ее обожатель собирается смилостивиться над ней, расписаться и удочерить свою родную дочь, а потом что-то, видно, перекосилось, и снова оказалась Ноннина мать на Курилах, и дальше бабушке только пришло известие: погибла ее дочь после неудачно сделанной местной умелицей хирургической операции — в больнице, куда ее потом привезли с кровотечением, ничем уже помочь не смогли. Магическим поэтому для бабушки было слово «расписаться». Так боялась она, что и любимая внучка может пострадать из-за черствого и эгоистического мужского сердца.
А потом они втроем сидели за столом, кипел самовар, и на чистой холщовой скатерти стояли и грибы, и мед, и горшок топленого молока, и только что сваренная курица, и бабушка, пододвигая к весело уминающему все подряд Саше то одно, то другое, все выспрашивала и выспрашивала своего внезапного гостя. А когда обнаружила, что намерения его серьезны, предприняла вдруг крутой и решительный маневр. Бабушке так сильно, видимо, хотелось поскорее увидеть правнучка, а времени у нее оставалось немного, как она предполагала, потому что своего часа не дано знать никому, и вот от этой торопливости бабушка и выдвинула совершенно фантастический план. «А чего тянуть, — наверное, думала бабушка, — молодость время горячее, еще натворит что-нибудь этот внезапный жених с хорошим аппетитом, ишь как молотит, уедет в город, надавав обещаний, а потом ищи-свищи ветра в поле». — «А чего тянуть, — сказала внезапно бабушка, — дядя Егор, мой свойственник, как-никак председатель сельсовета. Он вас и окрутит заместо попа. Я сейчас к нему сбегаю, печать у него дома, ключ от сельсовета в кармане, а?» — «А чего, действительно, тянуть, — вскинулся тут и Саша и внезапно покраснел. — Я согласен. А вы, Нонна?»— и пристально посмотрел на будущую жену. А что она могла ответить? Разве могла выдохнуть хоть какое-нибудь слово? Она только опустила глаза и тоже густо, как перед этим Саша, покраснела.
