Дом на городской окраине - Полачек Карел (читать книги регистрация txt) 📗
— Женщина! — патетически вскричал он. — Ты что это себе позволяешь? Оскорблять больного человека! Не выводи меня из себя, сердце-то у меня некудышное. Будь в тебе больше благородства, ты бы жалела меня из-за моих больных глаз. Я уже и читать-то не могу, круги перед глазами. Это мне-то за мое благодеяние, за то, что я принес себя в жертву…
— Какое еще благодеяние? Какая жертва?
Тесть воздел руки и обратил глаза к потолку.
Загубили, — надсадно хрипел он. — Замучили… Она хочет свести меня в могилу. Запомни, ты меня оскорбила! О, тяжким будет твой предсмертный час!
— Ну ладно же, — мстительно добавил он, надевая башмаки, — я ухожу… навсегда. Больше ты меня не увидишь. Пойду, куда глаза глядят. Сниму каморку… и там окончу свои дни.
— То-то я отдохну, — бросает теща.
— Так, так, — бормочет тесть, упиваясь своим унижением, — стало быть, все в порядке… Я вам больше не нужен. На что я годен? Можете выгнать меня из дому. Ну я пошел, не буду мешать…
— И так поступает со мной она? — сокрушается он, уходя. — Эта женщина? А ведь мне сватали другую, невеста — одно загляденье! Дочь хозяина распивочной. Стройная, богатая, добрая, порядочная… И где только были мои глаза. Рехнулся я что ли, что женился на этой бабе?
Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом. Ветхий дом содрогнулся. Из-за приоткрытых дверей высунулись головы жильцов. Теща выскакивает на лестницу и кричит, перегнувшись через перила: — Анна дала тебе от ворот поворот, потому что ты на меня зарился. Вот так! — И она заперла дверь изнутри на ключ.
Тесть сидит на лестнице, сжавшись в комочек, и причитает: — Люди добрые! Люди добрые! Взгляните на меня! Собственная жена выгнала меня из дома… На старости лет остался без крыши над головой… О-о-о! Она хотела меня убить, сжальтесь надо мной…
Портной Сумец выбежал на лестницу с висящим на шее сантиметром.
— Что такое, что случилось? — сочувственно спрашивает он, помогая старику подняться. — Не принимайте близко к сердцу. Все образуется. Пойдемте к нам, я угощу вас кофе. У каждого из нас есть свои огорчения…
Тесть с трудом поднимается и говорит слабым голосом: — Спасибо вам, пан Сумец. Я знаю, что вы на моей стороне. Но мне уже ничем нельзя помочь. Настал мой последний час. Она, — таинственно шепчет он, озираясь, — она хочет меня отравить… Я это знаю доподлинно… Вот, идут, видите? Они с ней заодно, погубить меня хотят.
По лестнице поднимаются чиновник с женой.
— Ступайте, полюбуйтесь, чего вы добились, — говорит тесть срывающимся голосом. И он уходит.
— Куда это он направился? — испугался чиновник.
— В кафе, — сухо бросает жена.
— А что… О чем это он говорил?
— Да они поругались. Ты что, не знаешь их?
Злобой веет изо всех углов. «Тик-так, тик-так», — жалобно тикают часы. Теща не отвечает на приветствия. На плите с сухим треском рухнула груда немытой посуды. В воздухе колышется тоскливая затхлость. У двери горбится рыжая кошка, норовящая шмыгнуть на лестницу. Ибо она любит покой, мирную обстановку, и ненавидит домашние свары.
— Убирайтесь отсюда! — топнула ногой теща при появлении супругов. — Видеть вас не желаю! Из-за вас все мои беды. Чтоб духу вашего здесь не было!
Супруги невозмутимо поворачиваются в дверях.
— В таком случае пойдем в кино, — решает жена.
Теплый вечер, и жизнь на улицах бьет ключом. На перекрестках столпотворение. Бегущая световая реклама возвещает: «Мод развернула письмо, грудь ее бурно вздымалась; о том, что было дальше, вы узнаете, прочитав роман». Огромная лампочка «Осрам» мигнула и зажглась красным светом, мигнула — и залила всю округу мертвенно бледной синевой. Женщины, ощущая за спиной присутствие мужчин, задерживаются перед витринами магазинов. У входа в кондитерскую жмется старуха, кланяется, как заводная, и словно шелест осиновых листьев на осеннем ветру, слышится ее бормотанье: — Дай вам Бог здоровья, милостивая пани, дай вам Бог здоровья, милостивая пани! — Возле столика, на котором задумчиво восседает прикрепленный цепью ястреб — перепелятник стоит мужчина, обмотанный зеленым шарфом, и выкрикивает: — «Главный выигрыш — сто тысяч! Завтра или никогда!»
Супруги Сыровы прогуливаются по городу.
Супруга улыбается, погруженная в свои мысли.
— Он сказал, — говорит она, — что осенью мы сможем переехать. Все будет готово к первому октября.
— Осень уже не за горами, — подхватывает чиновник.
— Нам повезло, что хозяином у нас будет полицейский. Он не обманет.
— Он понимает, что ему светит пенсия. И будет охранять нас от воров.
— Он такой заботливый, такой рассудительный!
— Мне он тоже нравится. Мы будем жить в добром согласии.
— А она, — сказала супруга с плохо скрываемым самодовольством, — называла меня «милостивая пани».
— Вот уж это ни к чему! — с жаром воскликнул чиновник. — Я такого раболепства не потерплю. Я хочу быть с ними на равных. Я постараюсь сделать так, чтобы они забыли о нашем превосходстве. С простыми людьми я хочу общаться по-братски. — Он на минуту задумался, а затем сказал: — На досуге займусь сад овод ствоим. Раздобуду специальную литературу, основательно ее проштудирую. Ах, я уже предвкушаю! Буду рыть, копать, мускулы у меня нальются, щеки покроются бронзовым загаром.
И он распрямился, словно ощущая в своих жилах приток свежих сил.
Жена думала про себя: «Это хорошо, что он станет работать в саду. Не надо будет нанимать человека. И на зелени сэкономим».
Когда они вернулись домой, тесть был уже в постели. Он курил, его круглую голову прикрывал черный ночной колпак.
Из-под перины на соседней кровати торчали завитки седых волос.
— А я тебе говорю, — пф, пф, пф, — что отлично помню тот момент, когда подцепил эту болезнь, — продолжает тесть начатый разговор.
— Неужто? — дивится теща.
— Мне было, — пф, пф, пф, — лет тринадцать. Стою я у забора и вдруг чувствую, как на меня пахнуло каким-то ядовитым ветром. И конец. С той поры я такой квелый… В чем только душа держится…
— Куплю себе растирание, — говорит седой завиток. — Гедвичка выписала мне рецепт.
Супруги Сыровы пожелали старикам спокойной ночи и прошли в свою комнату.
— Он даже не спросил, как я себя чувствую, — посетовал тесть.
— Не обращай на него внимания. Он еще хуже, чем она. Та всегда была к нам внимательна.
Раздеваясь, чиновник говорил: — А знаешь, как я оформлю клумбу? По краю, в первом ряду высажу темно-синие крокусы, во втором — желтые миниатюрные гиацинты, а посередине — тюльпаны…
Чиновник скользнул под холодную перину. — Или так, — продолжал он, — в первый ряд я могу посадить мускарий или сциллы, затем — розовые гиацинты…
— А где будет морковь, савойская капуста, сельдерей? — прервала его жена.
— Погоди, все будет… А еще я хочу вырастить аконит. Но с ним нужно осторожно! Это ядовитое растение…
Супруга улеглась и погасила свет.
— А многолетники… Вот погоди, когда ты увидишь многолетники…
— Отстань, что-то я сегодня устала.
— Многолетники, многолетники, — бормотал чиновник, обнимая супругу.
— Многолетники… — испустил он долгий вздох, перелезая обратно на свою постель.
— Я единственный из всего класса знал, что венерин башмачок по-научному называется cypripedium calceolus…
И он уснул.
Глава шестая
На горушке за городской чертой закипели строительные работы. Обнаженные до пояса мужчины, стоя в ямах, выбрасывают на поверхность землю, — она летит, описывая дугу. Женщина с повязанным на голове платком размешивает дымящийся известковый раствор. Кирпичи позванивают на телегах; округа оглашается криками возниц, ноги которых обмотаны портянками. Груды песка привлекли ватагу голопузой ребятни. Среди строительного люда шныряет черная лохматая собаченка с хвостом — завитушкой наподобие часовой пружины. Собака радуется оживлению и суете. Видно, у нее нет хозяина, поскольку всяк ею помыкает. Откуда она взялась на стройке, никто не знает. Точно и ее вместе с работягами наняли в качестве подсобной силы. До этого она, бездомная, скиталась по деревням, на собственной шкуре испытывая суровость сельчан. Теперь же исполняет обязанности сторожа и гордится тем, что уже не болтается без дела, а занимает прочное место в общественной иерархии. И собака преисполняется решимости быть услужливой, внимательной к строительному люду, но зато грубой и свирепой со всеми, от кого не разит известкой. По ночам, когда стройка пустеет, черная собака бегает вокруг будки, где хранится строительный инвентарь. При малейшем шорохе она упирается в землю передними лапами, навострив уши, отрывисто и сердито лает. Свои обязанности сторожа она исполняет явно с чрезмерным усердием, жаждая похвалы от начальства.