Совершеннолетние дети - Вильде Ирина (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Костик словно только и ждал этих слов. Схватил Дарку за руку, закружил вокруг себя, бросил музыкантам: «Играйте!» — и подтолкнул ее вперед, как заведенную.
Что было дальше, Дарка помнит смутно. Знает только, что ринулась вперед, растопырив руки, как бы ловя кого-то. Костик пятился от нее, а она догоняла его, выбрасывая ноги то вправо, то влево, всякий раз проделывая все более причудливые коленца. Она почти теряла сознание, разгоряченная, отчаянная. Рядом кто-то давился смехом. Орыська и Софийка делали ей непонятные знаки. Мама пробралась поближе и тоже старалась жестами обратить на что-то Даркино внимание, что-то объяснить, исправить, но музыка уже схватила Дарку в крепкие объятия и теперь не так скоро отпустит. Все — мама, Софийка, Орыська — лишь мелькают перед глазами, как телеграфные столбы за окнами вагона. Дарка, кажется, забыла, как ее зовут.
Внезапно музыка смолкает.
Мама уже рядом с дочкой.
— Побойся бога, Даруся, как ты плясала!.. В коломыйке парень идет впереди, а девушка за ним… Зачем же ты вышла, когда знаешь, что не умеешь?..
Мама недовольна ею. Мало того — ей стыдно за дочь. Мама, верно, уже раскаивается, что устроила вечеринку и разрешила дочери играть роль взрослой. Да что говорить, Дарка осрамилась перед всеми! Гости это понимают, но корректно, вежливо молчат. Только Орыська то ли сдуру, то ли по злобе говорит громко, так, чтобы слышали все:
— Разве ты не видела, что над тобой смеются? И выделывает, и выделывает кренделя ногами… Данко сжалился над тобой, остановил музыкантов… а то ты до сих пор отплясывала бы… Ха-ха-ха!..
На этом удовольствия для Дарки кончились. Все, что происходило после этой злополучной коломыйки, ее уже абсолютно не интересовало. Она глядела на все, словно читала неинтересную книгу, и думала о своем. Не обижало даже то, что сын директора все время увивался вокруг гостьи — Орыськи, хотя именинница она, Дарка. Когда Ляля (она и тут провозгласила себя главнокомандующим) захотела танцевать вальс, Данко попросил отца поиграть вместо него на скрипке, а сам галантно поклонился Орыське, и она поплыла с ним в вальсе, точно белая лебедка. Ну и пусть! Ну и пусть! Он прав! Орыська хоть знает, где у коломыйки «голова», а где «хвост».
Равнодушно глядит Дарка на то, как Данко настраивает гитару, подлаживаясь под Орыськин голос. Сейчас та запоет. В комнате наступает тишина, даже мужчины за ломберным столиком на минуту отрываются от карт, чтобы послушать, как поет Орыська.
Ну и пусть! Такова уж справедливость в мире — вдобавок к красоте природа наградила Орыську еще и голосом. Пусть поет, а эти бараны слушают ее, выпучив глаза, Дарке совершенно все равно!
— Дайте тон! — просит Орыська, будто она действительно так уж хорошо разбирается в музыке.
Данко вынул из кармана камертон:
— А… а… а!..
Орыська вытерла платочком руки, прижала их к груди, как настоящая певица, и чистым, глубоким голосом запела:
Что толку от слов мамы, будто Дарка здоровее, умнее, добрее Орыськи, когда у всех от восторга горят глаза при виде анемичной, злой, глупенькой Орыськи! А она пела:
и все верили, что Орыська, оставаясь одна, и впрямь поглощена серьезными размышлениями. На Дарку нашло такое отупение, что не было сил крикнуть: «Ведь это же все обман! Люди добрые, опомнитесь! Она и наполовину, на треть не чувствует того, о чем лгут ее голос и глаза. Кто-то бесстыдно обманул вас, когда сказал, что глаза — зеркало души. Не верьте этим глазам!»
Но о чем говорить, когда все потеряли голову, начиная с молодой певицы. Сын директора в телячьем восторге, не сводит с нее глаз. Пусть, пусть! Дарка хорошо знает, как ей поступить, — вот только досидит с ними вечеринку, а потом и на порог никого не пустит из этой «братии». Уж она постарается сдержать слово.
Целую неделю после этой вечеринки Дарка не выходила за ворота родного дома. И Орыська тоже не забегала к ней. Только передала подруге, что очень занята: «Ведь мы (то есть «братия») готовимся к концерту».
Дарка знает — все они собираются по вечерам на станции, встречают черновицкий поезд. Пусть так! Дарка и не подумает искать случая встретиться с ними. Сегодня, правда, она выйдет к поезду, но лишь для того, чтобы взять для папы газету прямо из почтового вагона. Дарка любит время от времени делать отцу такие сюрпризы.
Она издали замечает на перроне красное пятно — это Лялина кофточка. Ее, словно планеты — солнце, окружают белые мужские рубашки. Данко стоит чуть в стороне. Он не один, рядом с ним Орыська. Ее свитер переброшен через его руку.
«Как я глупа… как я еще глупа…» — бичует себя Дарка и выходит на железнодорожное полотно, держась в тени привокзальных складов. Здесь вечером почти никто не ходит.
И вдруг Дарка слышит за собой чьи-то шаги. Они все быстрее, все ближе. Кажется, этот кто-то уже совсем рядом, стоит ему только протянуть руку, и он схватит Дарку за косу. Впрочем, она ни чуточки не боится. Дарка не удивилась, а лишь несказанно обрадовалась, когда знакомый голос крикнул:
— До каких пор я буду гнаться за вами, Дарка? — Данко и впрямь запыхался. — Ай-ай, какая вы… Пока мы узнали вас, вы уже скрылись. Ляля велела мне догнать вас.
«А, значит, это Ляля приказала?..»
— Не надо было догонять… Я все равно не вернусь.
— Почему?
— Потому, что вы мне не компания… — резко отвечает Дарка.
Данко не ожидал такого ответа. Он растерялся от грубого тона. Юноша не привык, чтобы так отвечали на вежливый вопрос.
— Вы сердитесь на меня, а я не знаю — за что. Между тем… я хотел вас видеть. Лялю уговаривал зайти, вытащить вас из дому, но у нее все нет времени из-за этого Стефка… Всякий раз вроде бы идем к вам, а застреваем у Подгорских. Нехорошо, правда? Но почему вы сами не показываетесь?
— Вы там концерт готовите. Куда мне… Вы все такие музыкальные… — Она хорошо знает, что этого не надо говорить. Могут подумать, что она жеманится, словно поповна. И потом — что она хочет этим сказать? Вызвать сочувствие Данка? Боже мой, как все плохо! Как скверно, что Дарка часто поступает не подумав и только позднее понимает, что этого не следовало делать!
— Вы кого имеете в виду? — с достоинством спрашивает Данко, подчеркивая своим тоном, что он старше Дарки не только годами. — Может быть, вашу подружку Орыську? Ну и что из того, что у нее прекрасный голос? Вы думаете, голос — это все? Вы так думаете?
Смешно! Конечно, Дарка так не думает!
Над прудом поднимается туман. Деревья, дома по ту сторону ручья — все словно за синеватой завесой. Чудесно пахнет свежей росой. На небе появляются первые звезды. Мерцающие, холодные, они вспыхивают огнями то тут, то там в синеве.
— Я не люблю подчиняться Ляле… Она хотела бы всеми командовать. Но сегодня я сразу послушался и побежал за вами. Хорошо я поступил?
Дарка уклоняется от прямого ответа:
— Вы старше меня. Если говорите, что хорошо, значит, хорошо.
— То, что я старше, не имеет никакого значения. Почему вы не хотите понять, о чем я?..
Дарка молчит. Это для Данка лучшее доказательство, что она отлично понимает его.
— Почему вы не показываетесь на репетициях? Вам не хотелось бы выступить в концерте?
Что за вопрос? Разумеется, Дарка очень хотела бы выступать в концерте, но в ее понимании концерт — это лишь вокальные номера, а для этого у нее нет абсолютно никаких данных.
Она молчит, а Данко ждет ответа, повернув к ней лицо.
Сколько же можно так молчать?
— У меня нет слуха, — говорит она наконец, отлично осознавая, что обесценивает этим себя в его глазах.
— Совсем нет слуха?
Что на это можно ответить? Можно только понуриться и молчать. Тем более, что об этом уже говорилось…
