Рассказы о пилоте Пирксе. Непобедимый - Лем Станислав (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Волнующие переживания несколько улеглись, когда подошла пора сдавать экзамен профессору Меринусу, которого за глаза называли Мериносом. По правде сказать, Пиркс почти не боялся этого экзамена. Он всего лишь три раза наведывался в Институт навигационной астродезии и астрогнозии, где у дверей аудитории курсанты караулили выходящих от Мериноса товарищей не столько для того, чтобы отпраздновать их успех, сколько чтобы разузнать, какие новые каверзные вопросики придумал Зловещий Баран. Такова была вторая кличка сурового экзаменатора. Этот старик, который в жизни не ступал ногой не то что на Луну, а даже на порог ракеты! – благодаря своей теоретической эрудиции знал каждый камень в любом из кратеров Моря Дождей, скалистые хребты астероидов и самые неприступные районы на спутниках Юпитера; говорили, что ему прекрасно известны метеориты и кометы, которые будут открыты спустя тысячелетие, – он уже сейчас рассчитал их орбиты, предаваясь своему любимому занятию – анализу возмущений небесных тел. Необъятность эрудиции сделала его придирчивым к микроскопическим знаниям курсантов.
Пиркс, однако, не боялся Меринуса, потому что подобрал к нему ключик. Старик пользовался собственной терминологией, которой в специальной литературе никто другой не применял. Пиркс, движимый врожденной сметливостью, заказал в библиотеке все труды Меринуса и – нет, вовсе он их не читал – попросту перелистал и выписал сотни две мериносовских словесных уродцев. Вызубрил их как следует и уверился, что не провалится. Так оно и случилось. Профессор, уловив стиль ответа, встрепенулся, поднял лохматые брови и слушал Пиркса, как соловья. Тучи, обычно не сходившие с его чела, рассеялись. Он словно помолодел – ведь он слушал будто самого себя. А Пиркс, окрыленный переменой в профессоре и собственным нахальством, несся на всех парусах, и, хотя полностью засыпался на последнем вопросе (тут нужно было знать формулы, и вся мериносовская риторика не могла помочь), профессор вывел жирную четверку и выразил сожаление, что не может поставить пять.
Так Пиркс укротил Мериноса. Взял его за рога. Куда больше страха испытывал он перед «сумасшедшей ванной» – последним этапом накануне выпускных экзаменов.
Когда дело доходило до «сумасшедшей ванны», не помогали никакие уловки. Курсанты являлись к Альберту, который числился обычным служителем при кафедре экспериментальной астропсихологии, но фактически был правой рукой доцента – его слово стоило больше, нежели мнение любого ассистента. Он был доверенным лицом еще у профессора Балло, вышедшего год назад на пенсию на радость курсантам и к огорчению служителя (ибо никто так хорошо не понимал его, как отставной профессор). Альберт вел испытуемого в подвал и в тесной комнатке снимал с его лица парафиновый слепок. Полученная маска подвергалась небольшой операции: в носовые отверстия вставлялись две металлические трубки. На этом дело кончалось.
Затем испытуемый отправлялся на второй этаж в «баню». Конечно, это была вовсе не баня, но, как известно, студенты никогда не называют вещи подлинными именами. Это было просторное помещение с бассейном, полным воды. Испытуемый – на студенческом жаргоне «пациент» – раздевался и погружался в воду, которую нагревали, пока он не терял ощущение температуры. Это было индивидуально: для одних вода «переставала существовать» при двадцати девяти градусах, для других – лишь после тридцати двух. Когда юноша, лежавший навзничь в воде, поднимал руку, воду прекращали нагревать, и один из ассистентов накладывал ему на лицо парафиновую маску. Затем в воду добавляли какую-то соль – но не цианистый калий, как всерьез уверяли те, кто уже искупался в «сумасшедшей ванне», – кажется, простую поваренную соль. Ее сыпали, пока «пациент» (он же «утопленник») не всплывал так, что тело его свободно держалось в воде чуть пониже поверхности. Металлические трубки высовывались наружу, и он мог свободно дышать.
Вот, собственно, и все. На языке ученых этот опыт назывался «устранение афферентных импульсов». И в самом деле, лишенный зрения, слуха, обоняния, осязания – присутствие воды скоро становилось неощутимым, – уподобленный египетской мумии, «утопленник», скрестив руки на груди, покоился в состоянии невесомости. Сколько времени? Сколько мог выдержать.
Как будто ничего особенного. Однако с человеком начинало твориться нечто странное. Конечно, о переживаниях «утопленников» можно было почитать в учебниках по экспериментальной психологии. Но в том-то и дело, что переживания эти были сугубо индивидуальны. Около трети испытуемых не выдерживали не то что шести или пяти, а даже и трех часов. Но игра стоила свеч – направление на преддипломную практику зависело от оценки за выносливость: занявший первое место получал первоклассную практику, совсем не похожую на мало интересное, в общем-то даже нудное пребывание на различных околоземных станциях. Невозможно было предсказать, кто из курсантов окажется «железным», а кто сдастся: «ванна» подвергала нешуточному испытанию цельность и твердость характера.
Пиркс начал неплохо, если не считать того, что без всякой нужды втянул голову под воду до того, как ассистент наложил ему маску; при этом он глотнул добрую порцию воды и смог убедиться, что это самая обыкновенная соленая вода.
После того как наложили маску, Пиркс почувствовал легкий шум в ушах. Он находился в абсолютной темноте. Расслабил мускулы, как было предписано, и неподвижно завис в воде. Глаза он не мог открыть, даже если б захотел: мешал парафин, плотно прилегавший к щекам и ко лбу. Сначала зазудело в носу, потом зачесался правый глаз. Сквозь маску, конечно, почесаться было нельзя. В отчетах других «утопленников» о зуде ничего не говорилось; по-видимому, это был его личный вклад в экспериментальную психологию. Совершенно неподвижный, покоился он в воде, которая не согревала и не охлаждала нагое тело. Через несколько минут он вообще перестал ее ощущать.
Разумеется, Пиркс мог пошевелить ногами или хотя бы пальцами и убедиться, что они скользкие и мокрые, но он знал, что с потолка за ним наблюдает глаз регистрирующей камеры; за каждое движение начислялись штрафные очки. Вслушавшись в самого себя, он вскоре начал различать тоны собственного сердца, необычно слабые и будто доносящиеся с огромного расстояния. Чувствовал он себя совсем не плохо. Зуд прекратился. Ничто его не стесняло. Альберт так ловко приладил трубки к маске, что Пиркс забыл о них. Он вообще ничего не ощущал. Но пустота становилась тревожащей. Прежде всего он перестал ощущать положение собственного тела, рук, ног. Он помнил, в какой позе лежит, но именно помнил, а не ощущал. Пиркс прикинул, давно ли он находится под водой, с этим белым парафином на лице. И с удивлением понял, что он, умевший без часов определять время с точностью до одной-двух минут, не имеет ни малейшего представления, сколько минут – или, может, десятков минут? – прошло после погружения в «сумасшедшую ванну».
Пока Пиркс удивлялся этому, он обнаружил, что у него уже нет ни туловища, ни головы – вообще ничего. Совсем так, будто его вообще нет. Такое чувство не назовешь приятным. Оно, скорее, пугало. Пиркс будто растворялся постепенно в воде, которую тоже совершенно перестал ощущать. Вот уже и сердца не слышно. Изо всех сил он напрягал слух – безрезультатно. Зато тишина, наполнявшая его, сменилась глухим гулом, непрерывным белым шумом, таким неприятным, что хотелось заткнуть уши. Мелькнула мысль, что прошло, наверное, немало времени и несколько штрафных очков не испортят общей оценки: ему хотелось шевельнуть рукой.
Нечем было шевельнуть: руки исчезли. Он даже не испугался – скорее, поразился этому. Правда, он читал что-то о «потере ощущения тела», но кто бы подумал, что дело дойдет до такой крайности?
«По-видимому, так и должно быть, – успокаивал он себя. – Главное – не шевелиться; если хочешь занять хорошее место, надо вытерпеть до конца». Эта мысль поддерживала его некоторое время. Сколько? Он не знал.
Потом стало еще хуже.
Темнота, в которой он находился, вернее темнота-он-сам, заполнилась слабо мерцающими кругами, плавающими где-то на границе поля зрения, – круги не светились, только смутно белели. Он повел глазами, почувствовал это движение и обрадовался. Но странно: после нескольких движений и глаза отказались повиноваться…
