День непослушания - Щепетнов Евгений (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Когда Настя осторожно пересекла придорожную канаву, каждую секунду ожидая подвергнуться нападению Нагайны, она почувствовала этот запах – сладкий, противный, не похожий ни на что в мире. А потом увидела ЭТО.
Собака. Она висела на ветке здоровенной березы – белая, большая… Настя не знала, какая это порода, – просто собака, и всё. Какой-то мерзавец повесил ее в проволочной петле, и широко открытые глаза пса смотрели на мир с ужасом и удивлением: «Как? Почему? За что ты со мной ТАК?!»
Висела она давно и уже начала разлагаться. По трупу ползали белые черви, копошась в пасти, выползая из носа. И запах. Это был запах падали – ужасный, выворачивающий наизнанку.
Настя страшно завизжала, и через несколько секунд, будто чертик из коробочки, появилась мама, разъяренная, встрепанная, потерявшая по дороге одну из туфель. В руках она держала непонятно откуда взявшуюся бейсбольную биту, и лицо мамули выражало полную готовность разбить башку кому угодно – тому, кто покусился на ЕЕ дочь. Все, что принадлежит маме, неприкосновенно. И только она может ЭТО терять, рвать, разбивать или шлепать по заднице. Больше – никто!
Настя была выругана, притом матерно (мамочка никогда не скупилась на выражения), потом обласкана и уведена подальше от несчастной собаки, в другие, совсем не страшные кусты.
А потом они уселись в машину и поехали дальше. Мама была непривычно спокойна, отрешена и только иногда искоса поглядывала на Настю, будто проверяла, на месте та или нет. Настю тогда, честно сказать, удивило, с какой скоростью и яростью мама бросилась на ее защиту, не зная, кто обидел ее дочку и сколько обидчиков спряталось в кустах. Инстинкт, наверное. Какая бы она ни была мать, все-таки мать. Львицы за своего ребенка порвут! Но при том при всем вполне могут его и сожрать.
Тот же самый запах. Не очень сильный, но… противный. Очень противный!
Настя попыталась сесть… получилось со второго раза. В первый раз она просто свалилась на подушку, задыхаясь от бессилия и не видя ничего вокруг. В глазах – красно-черная пелена, будто кто-то закрыл их ладонями.
Но все-таки получилось. Спустила ноги с кровати, дождалась, когда красные круги перед глазами перестанут тошнотно вертеться, осмотрелась. Она дома. Ну… дома у бабушки, конечно. Не в подмосковном коттедже мамочки, подаренном то ли третьим, то ли пятым ухажером. И которого та благополучно послала подальше, когда на горизонте нарисовалась более выгодная партия.
Возле постели – табурет, на котором лежит белое полотенце, стоят какие-то темные пузырьки, и на одном из них Настя прочитала надпись «Асептолин». Как ни странно, она знала, что в таких пузырьках аптеки продают спирт – для протирания места укола и для разведения водой выпивохами. Нормальный такой этиловый медицинский спирт. Тридцать рублей пузырек.
Рядом с пузырьком – пакет со шприцами, коробки с ампулами, вата, ну и всякая такая хрень, которая нужна больному и не нужна здоровому (если не считать спирта). Вокруг – никого. Бабули нет.
И что бы это значило? Ее, Настю, не отвезли в больницу, бабушка не бегает вокруг, ощупывая лобик и ставя градусник. Как так?! Почему?! Странно и непривычно. А то, что непривычно, то и пугает. И запах! Этот запах!
Настя сумела встать и по стенке побрела в кухню. Ей ужасно хотелось пить. Ужасно! Ощущение такое, будто кто-то взял да и выжал ее, как половую тряпку. Досуха выжал!
Шаг, еще шаг, еще… почти на ощупь, благо что расположение комнат в квартире Настя прекрасно знала. А потом Настя грохнулась, споткнувшись о кучу тряпья, лежащую за углом. Ей так показалось – куча тряпья. При падении больно, со всего размаха ударилась головой о стену и, похоже, на некоторое время потеряла сознание.
Когда взгляд Насти сфокусировался и она начала видеть, первое, что возникло перед ее глазами – лицо бабули. Оно было странно-синим, а еще – землистым, глаза смотрели сквозь Настю, как если бы та была стеклянной.
А потом Настя увидела муху. Здоровую такую, зеленую, с блестящим брюшком. Муха вылезла из приоткрытого рта бабули и уселась на губе, деловито потирая лапки, вытягивая хоботок и поводя фасеточными глазами.
И тогда Настя закричала. Страшно, захлебываясь криком, хрипя и содрогаясь, как раненый зверь!
– А-а-а… ххх… А-а-а!
И потеряла сознание.
Следующее ее пробуждение было ужасным. Ей приснился сон, в котором все умерли. Все! Весь мир! Мама, бабушка, Арнольд. Они ходили по улицам – страшные, мертвые, черно-землистые зомби. Хорошо, что можно проснуться и ничего такого не будет! Сон – он на то и сон, чтобы проснуться!
Настя открыла глаза, и тут же взгляд ее уперся в бабушкино лицо. Мухи уже не было, а из уголка открытого рта мертвой бабули протянулась ниточка то ли слюны, то ли крови – темная такая и, наверное, липкая. На полу маленькая лужица этой жидкости, и от бабушки ужасно пахло. Падалью, как от повешенной собаки.
Настя всхлипнула, судорожно отползла от трупа, уперлась спиной в стену и так замерла, тяжело дыша и борясь с приступами тошноты.
Сидела минут десять, пока наконец-то не начала работать голова.
Итак, что делать? Налицо смерть бабушки. Она была старенькой, так что по большому счету ее смерть не так уж и странна, ведь ей было уже… сколько? Пятьдесят? Пятьдесят пять? Шестьдесят? Настя привыкла считать ее старушкой, а ведь бабуля была вполне крепкой, даже болела редко!
Так. Что делать? Звонить! Куда? Сто двенадцать! Пусть они решают! Бабуля умерла, кто-то должен позаботиться о ее мертвом теле! Потом позвонить мамочке, и… мамочка все решит. С ее-то энергией – да она всех тут на уши подымет! Раком поставит!
Настя с усилием поднялась, держась за стенку, и пошла назад, в свою комнату, стараясь не смотреть на бабулю и удивляясь своему поведению. Ведь она сейчас должна рыдать! Выть от горя! А внутри все сухо. Слез нет. И только глухая тоска, жжение, будто глубоко-глубоко горит огонек. Бабули нет. Совсем нет! Настя одна. И нужно быть сильной!
Медленно, враскоряку добралась до окна, распахнула его пошире, пустила уличный воздух, чтобы не чувствовать этого сладкого запаха тлена. Пусть проветрится квартира. Так же медленно добралась до своей комнаты, нашарила айфон. Набрала номер МЧС. Пошел гудок. Один, другой… десятый… двадцатый… все. Отключился. Еще раз набрала. Еще. Еще.
Нет. Не берут трубку! Тогда в «Скорую помощь». Набрала… гудки… гудки… гудки. Срыв!
Куда еще?! В полицию! Вот! Набрала. Гудок… гудок… гудок… срыв! Да что за хрень такая?! Что это?!
Набрала номер матери. И тут же зло фыркнула. Недоступна мамочка, черт подери! Надо искать помощь, идти к людям. В ЭТОМ идти?
Оглядела себя. Несвежие, пропитанные потом трусики, майка того же состояния. Отвратно! Смыть с себя пот и засохшую блевотину, одеться. Потом на улицу, искать помощь. К соседям надо идти.
Потащилась в ванную. Теперь это удалось сделать быстрее, даже за стены почти не цеплялась. Шаталась, конечно, но ничего, шустро дошкандыбала. Открыла воду, пощупала… черт! Горячей воды нет! Похоже, что отключили на лето. Придется мыться холодной! Брр!
Стащила с себя белье и, повизгивая, стуча зубами, встала под струи ледяной воды. Тут же выскочила, схватила мыло, шампунь – пару минут мылилась, затем снова влезла под душ. Быстро смыла мыльную пену, ставшую буквально черной от грязи, схватила полотенце, висевшее на крючке, яростно растерлась, ощущая, как кровь наполняет застывшие мышцы и разогревает кожу. Вышла из ванной, аккуратно повесив полотенце на веревку. Стараясь не коситься на бабушку, пошла одеваться.
Проходя мимо зеркала, осмотрела себя с ног до головы и невольно удивилась: ожидала увидеть изможденную, худую, как анорексичка, девицу, но в зеркале вполне себе крепенькая, спортивная девушка без малейших признаков истощения. Ну так… может, чуть-чуть и похудела, но не настолько, чтобы это бросилось в глаза кому-то, кто с ней незнаком. Даже интереснее стала, сбросив пару-тройку килограммов.
Нормально! Как говорил слесарь-сантехник, который ремонтировал бабушке смеситель в ванной: «С пивом потянет».
