Танец с огнем - Мурашова Екатерина Вадимовна (читать книги без регистрации .TXT) 📗
– Не странно, – ответил Илья. – Странно, что вы спрашиваете. Наталье Александровне хочется ребенка. А я… Как будто вы не знаете, что я не только девочку, всю кровь до последней капли отдал бы с удовольствием…
– Поверьте, я искренне уважаю людей искусства, – поморщился Осоргин. – но все-таки в нравах богемы есть что-то неистребимо позерское…
Барыня Наталия Александровна не пыталась заменить Кате мать. Да она бы и не смогла – Катя это знала с самого начала и не жалела о невозможном.
И по Илье она не скучала. Тем более, что виделись часто – считалось, что девочка должна встречаться с приемным отцом, и тот приезжал в Синие Ключи, а иногда и Наталия Александровна возила ее в Торбеево… где, впрочем, эти двое совсем не были заняты ею, а только – друг другом. Смотрели картины, пили чай на террасе, ходили гулять. Их тайна продолжала выплетать узелки и петли – одни и те же, снова и снова.
Девочка смотрела и запоминала все молча и тщательно.
И потом пришел день, когда Наталия Александровна, по-прежнему молодая и прекрасная, вдруг умерла, оставив двоих мужчин в пустых усадьбах, разделенных рекой.
Старинный барский дом открылся взгляду, когда дорога сделала крутой поворот, и расступились густые липы. Это был самый что ни на есть классический барский дом – с толстыми колоннами, галереей над парадным входом и вензелем на фронтоне. Надежность и традиции, и память о бесчисленных предках, впитавшаяся в камни фундамента. Но после смерти Натальи Александровны все в нем понеслось кувырком. В Синих Ключах появилась певунья-цыганка, а в Торбееве – новый хозяин, который…
– Иван Карпович, батюшка! Да куда ж вы с непокрытой-то головой, напечет!
Сибирский золотопромышленник, купивший когда-то усадьбу под Калугой, дабы иметь покойное пристанище на старости лет, теперь наслаждался последствиями удачной сделки. В летнем шлафроке и войлочных шлепанцах, задрав на лоб очки, он энергично пересекал цветник, с целью, очевидно, навести ревизию в оранжерее. За ним, переваливаясь, поспевала грузная старуха с пледом и чесучевой шляпой. Она первой заметила приближающуюся телегу и уставилась на нее острым взором, как часовой с крепостной башни.
– Это кого ж леший несет? Нешто молочник? Да нет, не молочник… А батюшки!.. – и застыла, едва не выронив свои пожитки.
Горничная, когда-то стелившая постель молодой жене Ивана Карповича, и эта самая молодая жена моментально узнали друг друга.
Иван Карпович остановился, посмотрел. Взявшись обеими руками за очки, утвердил их на переносице и посмотрел снова.
Телега остановилась поодаль. Невысокая полноватая дама в льняном платье с шитьем, хоть и измявшемся за дорогу, но не утратившем столичного шика, шла от нее неторопливо, той особенной, переливчато-плавной походкой восточных женщин, привыкших носить на голове корзины и кувшины с водой. Такой походки он не знал прежде, может, потому и не понял сразу, кто это. И только когда старуха за его спиной пошевелилась и пробормотала:
– Ах ты, Господи, пресвятая Богородица… – оживился и просветлел лицом.
Особого удивления, впрочем, не выказал. Как будто происходило именно то, чего он и ожидал.
– Илья Кондратьевич! – позвал, возвысив голос. – Поторопись, братец, гости у нас. Катенька приехала!
Екатерина Алексеевна остановилась в воротах и смотрела, как к хозяину из глубины сада идет высокий худой старик, седой и лысоватый, с карандашом за ухом, на ходу вытирающий тряпкой измазанные краской руки.
– И вольно ж вам меня дергать, только-только свет поймал…
И вдруг умолк… и, уставясь на гостью, радостно заулыбался.
– И впрямь Катенька. Живая-здоровая.
Она почувствовала, что улыбается тоже.
Время остановилось… а потом – двинулось назад, сперва медленно, но все быстрее и быстрее, наматывая годы, как нитку на веретено – прочь, прочь… Чужие тайны и страхи, свои обиды, пустые ожидания, боль, отчаянные и безнадежные попытки сорваться с обочины, хоть как-нибудь – нелепо, криво, да только по-своему! Прочь, прочь…
Расплакалась громко, по-бабьи, навзрыд. И ничего, что эти два старика смотрят, они все понимают…
Илья шагнул вперед и прижал к себе крепко, как в детстве, когда она разбивала коленку или у нее болело ухо. «Тихо, тихо, тихо…»
Она затихла.
Иван Карпович, украдкой вытирая глаза, раздавал распоряжения.
Очень скоро багаж Екатерины Алексеевны был внесен в дом и распакован, стол накрыт, а она сама, троекратно поцеловавшись со старой горничной, умывшись и приведя себя в порядок, с кружкой малинового морса в руке рассказывала хозяину и старому управляющему о столичных новостях. И выслушивала о новостях местных, важных не менее.
О будущем не говорили. Пока всем троим, немолодым уже людям, хватало и прошлого. Воспоминаний, которые у Ильи Кондратьевича, например, просто дымом клубились в глазах. Вопроса, надолго ли она приехала, никто и не подумал задавать. Возможно, они считали, что сейчас это неуместно. А, может, просто не сомневались, что – навсегда.
Глава 27,
в которой рождаются Любовь и Агафон, и умирает Камилла Гвиечелли
– Камиша, ты понимаешь, что твое положение требует неустанного врачебного наблюдения? – Лев Петрович и Мария Габриэловна с почти нескрываемым ужасом смотрели на лежащую на кровати молодую женщину.
Огромные глаза с высокой подушки и, прикрытый легким одеялом, холмик живота посередине фигуры. Все, больше ничего нет.
– Я не хочу его видеть.
– Ну давай мы пригласим другого врача. В конце концов, соберем консилиум…
– Кому это нужно? Мне – нет. Вам? Но зачем семье лишняя огласка? После того, что случилось с Луизой, везде будут обсуждать еще и моего ребенка…
Камиша стала другим человеком. Это видели все. От мягкости, всепрощения и всеприятия не осталось и следа. Смирения тоже как не бывало. Семейный врач говорил, что это не удивительно – на последней стадии ее болезни часто наступают психические изменения.
– Основное мое психическое изменение, – усмехалась Камиша, которая по-прежнему баловалась угадыванием того, о чем вроде бы не должна была знать. – Это нежелание его тут видеть ни под каким соусом!
– Можно позвать того, кому ты доверяешь.
– Любочки нет, Луизы нет… Отца моего ребенка вы на порог не пустите, – спокойно рассуждала Камиша. – Разве что вот Аркадий Андреевич… Он еще Любочке советы для меня давал, она все делала и мне лучше становилось… Но согласится ли он? – это же, как я понимаю, совсем не его специальность…
К Аркадию Андреевичу Арабажину, разузнав его адрес, поехали в старинной карете – целой делегацией.
Держательница меблированных комнат была весьма впечатлена манерами гостей и после поделилась со старшей из сестер Зильберман:
– В кое-то веки к Аркадию Андреевичу приличные люди… А то ведь ходит не пойми кто – то бедняки какие-то, а то и вовсе – неблагонадежные…
– Ну, у врача доля такая – лечить всех подряд, – философски заметила Зильберманиха. – Болезнь она ведь сословий не разбирает.
Аркадий был немало шокирован рассказом Осоргиных, но старался не подавать виду. Согласился сразу же поехать с ними и осмотреть Камишу немедленно. По дороге молчал и перебирал что-то в докторском чемоданчике.
Камиша лежала в странном месте – напротив высокого окна, в окружении старых зеркал. «Она сама так захотела, – шепнул Лев Петрович. – Иногда разговаривает с ними. Никто уже не знает, что она там, в этих зеркалах видит.»
Больше всего Камилла напоминала прозрачный месяц на голубом еще небе, взошедший прежде заката солнца. После окончания осмотра Аркадий не понял лишь одного – как она еще жива.
Это недоразумение Камиша разъяснила сама:
– Мне очень хочется моего ребеночка родить, – улыбнулась она молодому врачу. – Как вы думаете, Аркадий Андреевич, это может получиться? Все говорят – нельзя, но что они понимают в таких делах… Ведь правда?
