Идущие в ночь (СИ) - Васильев Владимир Николаевич (список книг .txt) 📗
А, Тьма, вот уж где нет ни крупицы железа, так это в нашем бродячем пне. Вот незадача-то… Со Стражем Руд не сильно повоюешь…
Корняга мелко-мелко задрожал, но даже я почувствовал, как что-то старое, ржавое и рыхлое отозвалось в нем, где-то в самом сплетении корней. Я облегченно вздохнул, а Страж, секунду поколебавшись, решил, что этого все же достаточно. Лязгнув, как оброненый на каменный пол нож, он исчез в каменном разломе. Туда же порхнули и птицы; секундой позже скрылись пауки, беспорядочно перебирая тонкими звенящими лапами, а последним ушел недовольный пес. Чем он остался недоволен – уж и не знаю, но перечить хозяину своему не посмел. И на том спасибо.
– Уф! – сказал я с облегчением, когда все закончилось, и Страж убрался по каким-то своим загадочным рудным делам глубоко под землю. – Слава тебе, синяя корова, отбрехались…
Словечки из запаса любимых выражений Унди сами собой срывались с языка в минуты облегчения и расслабленности, да и в минуты наивысшего напряжения тоже.
Я обернулся к Корняге.
– Скажи на милость, деревяшка! В тебе-то он что нашел? Ты же пень-пнем, откуда в тебе железо?
– У меня гвоздь в корнях. Старый, правда, и ржавый весь… От пива, кажется, ржавый.
– Гвоздь? Тьма поперек, откуда в тебе гвоздь? Да еще железный?
– Люди, – уклончиво ответил Корняга. – Не в лесу же я его заработал?
То ли история была неприятной, то ли Корняга не нашелся, чего соврать, но углубляться в подробности он не стал. Да я и не допытывался. Интересная, однако, у нашего тихони-пня была молодость! Впрочем, что я знаю о корневиках? Еще меньше, чем о вильтах, и гораздо меньше, чем о хорингах. Собственно, только то и знаю, что понял из общения с Корнягой. К тому же, у меня сложилось впечатление, что лихая молодость у нашего пенька еще далеко не закончилась.
– Ну что, госпожа Тури, – обернулся я к карсе. – Похоже, одну причину, почему Лю нацепил на нас ошейники, я уже выяснил и нашел ее весьма убедительной. Поди попробуй угадать, в чей день мы бы столкнулись со Стражем Руд? Вот он и заставил носить ошейники обоих.
Но что-то мне подсказывало, что если это и причина, то не единственная. Не шли у меня из головы поиски хорингами Ведущего и бусина, зашитая в кожу ошейника. И у меня зашитого, и у Тури.
Итак, веха железа…
Хм. Я прислушался к себе, к непонятному чувству, которое вело меня в У-Наринну. И оно возражало.
Нет. Вовсе не пройдена веха железа. Страж к ней не имеет никакого отношения. Просто тут где-то недалеко от поверхности проходит богатая жила, вот он и является путникам, чтоб проверить, кто они. Рудокопов он даже допустил бы к породе. Меня просто не тронул, потому что я люблю железо и пользуюсь им, а, значит, жила частично предназначена и для меня.
Эх-ма! Попадись все диковины пути в моем родном мире, где-нибудь поближе к Юбену, я б такое дело затеял! Клянусь Тьмой и Небом – границы Диких земель сильно отдалились бы на запад!
Но сначала нужно отработать память. Я покосился на висящий в зените Меар и пустил Ветра галопом.
Впереди смутно маячил одинокий пологий холм, а на самой макушке его чернела каменная плита. Десять монет против одной, что там есть надпись!
Корняга зашевелил корешками, хватаясь за ремни курткоштанов, а карса лениво потрусила следом. Еще один шаг к У-Наринне. Еще один шаг.
Кажется, мы успеваем. Если в ближайшие дни не произойдет ничего особенно неприятного. Хотя неприятности имеют обыкновение случаться именно тогда, когда способны наиболее сильно повредить. Так что повременим с беспочвенными радостями и победным громом военных труб.
Конь впечатывал подковы в гладь залитой синим днем равнины. Стена из скал осталась позади. Да здравствует скорость и оба Ветра – один свободный, второй друг!
Холм медленно полз навстречу, словно панцирь исполинской черепахи. Ветер рысил так ровно, что я почти не подпрыгивал в седле. Плита на вершине холма из черной медленно обращалась в темно-серую.
В гору Ветер пошел тяжелее – спасибо Стражу, я сообразил, сколько в нас железа, а оно весит, известное дело, немало! Но Ветра это задерживало не слишком. Кажется, я уже упоминал, что говорил Унди (упокой Тьма его нетрезвую душу!) по поводу доброго скакуна.
На вершине я соскочил на гладкую, омытую многими дождями и облизанную терпеливым временем землю. Корняга немедленно сполз с плеча и заскрипел корешками, разминая их. Камень косо высился совсем рядом, глядя плоской стороной на север. Как я и полагал, на нем была выбита какая-то надпись, но письмен подобных я никогда прежде не встречал. Они были не похожи на письмо людей из-за Юбена, на затейливые сплетающиеся узоры-буквы хорингов, на старинную клинопись Хадаса. Правда, угадывалось нечто общее с полустертыми знаками на стенах пещер северных варваров, но сами варвары разучились писать и читать еще до прихода первых ледников, а секрет древних знаков давно утратили. Неудивительно, что до сих пор никто не разгадал смысла тех надписей.
Боюсь, что камень, серой тушей застывший передо мной, так и останется немым. Те, кто научил его говорить, явно не позаботились научить хоть кого-нибудь слышать его слова.
Я тупо таращился на несложные закорючки, гадая, что же они могут означать.
– Три монеты! – неприятный голос заставил меня вздрогнуть. – Всего лишь три монеты, и я расскажу тебе, что написано на камне.
Обладатель неприятного голоса был стар, морщинист, бородат, а росту в нем случилось не больше, чем в Корняге.
– А с чего ты взял, будто я отдам тебе деньги? – осведомился я подозрительно. Всегда ненавидел попрошаек! Хотя это чучело явно пытается изобразить, что продает знание, истинная его природа от меня не укроется: попрошаек я нутром чую за добрую милю.
– Если ты хочешь знать, что здесь написано – отдашь, – уверенно сказал карлик. На чем могла зиждиться его уверенность, я пока не понимал.
– А с чего ты взял, будто я хочу это знать? – тем же неприветливым тоном задал я второй вопрос. Однако карлика было трудно смутить.
– Раз стоишь здесь, значит, тебе предначертано выбрать один из путей. Пока не прочтешь надпись, ты его не выберешь. А пока не заплатишь, не прочтешь.
Вот как! Интересные веники. Не слишком ли много тебе известно, а, недомерок?
У меня, безусловно, имелись три монеты. У меня имелось куда больше трех монет, да к тому же я мог расплатиться и не монетами, а самоцветами, или, там, пряностями. Но потому все это у меня и не переводилось, что я не спешил делиться своим кровно заработанным с разными пронырами вроде этого.
– Послушай, борода, – я сменил тон на выдержанно-миролюбивый. – Неужели я похож на человека, у которого есть целых три монеты?
– Ты похож на человека, – нагло ухмыльнулся карлик, – у которого есть целых сто тридцать семь монет в кошеле на дне вот этого двумеха, тридцать монет рассыпным серебром в другом кошеле – в сумке, шестьдесят три самоцвета в шкатулке рядом с первым кошелем, в двумехе, по тридцать четыре меры хадасского перца и корицы…
Я невольно разинул рот. Тьма! Да я сам не знал, сколько именно у меня осталось монет!
– …я уж не говорю об оружии и мелких, но ценных безделушках, которыми можно расплатиться, – закончил карлик. – Так что не пудри мне мозги, уважаемый.
– М-да, – протянул я. – Может, ты заодно знаешь, как меня зовут?
– Нет, – спокойно ответствовал карлик. – Это мне ни к чему.
Но ухмылка и не подумала сойти с его самодовольной бородатой рожи.
– А теперь меня послушай, грамотей, – я резким движением схватил его за ворот и рывком приподнял в воздух. – Сейчас я возьму нож, который тебе так по нраву. Вот этот, хадасский. И вспорю тебе брюхо. А потом затолкаю тебе кишки в глотку. Идет?
Карлик изумленно мигнул.
– Но… я же тогда не расскажу тебе о надписи!
Я рассмеялся. Далась ему эта надпись! Путь к У-Наринне я и так видел яснее ясного. С холма на юг, а потом отклониться к востоку немного. Всего и делов-то, что прислушаться к себе.
