Музейный роман - Ряжский Григорий Викторович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt, .fb2) 📗
Она выдохнула и распахнула глаза.
— Боже праведный… — прошептал классик. — Боже, Боже мой… никто ещё не клал так русским слогом, чтоб с пронзительной такою и ясной силой. Я уж после, коли не будешь против, в альбому свою занесу строки сии.
— Разумеется, — с готовностью подхватила она просьбу великого. — Так почему вы здесь, так и не ответили?
— А-а, ты всё об том же интересуешься. Так не в силах просто отказать я милейшему моему Александру. Он, видишь ли, о столь грандиозном помышляет, что любое моё расхожденье с ним, и более того — несогласие, самого меня не только не украсит, а ещё и сделает несчастливцем. Я, к слову сказать, ведь и сам того желал неимоверно, чтоб в историю сию как угодно вписаться — кем бы либо, чтоб только попасть на полотно да закрепиться в веках персоной своею, скромным изображеньем её. Открыто вам скажу, милая барышня, и даже безо всякой недосказанности, как сам же в недавней повести своей и назначил: «Вся картина та была мгновенье, но — то мгновенье, к которому вся жизнь человеческая есть одно приготовленье…» [10]
— Красиво сказано, — согласилась Ева, — просто великолепные слова. Теперь, по крайней мере, понятно, почему вы здесь. Это вы, Николай Васильевич, будто не только пером своим, но и самим собою, плотью своей, изображением вашим сам дух полотна наполнить желаете. Чтобы углубить русское искусство как только возможно, какое бы оно ни было, верно? Масло, карандаш или же написание гусиным пером.
— Верно, милая, — довольно заулыбался Гоголь, — дивнéй и не сотворишь предположенья, о каком сказала. Мне б такое и в голову не залетело, хотя и не совру: приятные слова, согревающие, и нисколько не раздражительные для уха, не льстивые. Милая, милая у Сашеньки родственница, завидую ему, другу моему любезному… — Внезапно указал пальцем на её ногу. — Что, побаливает, подвернулась, поди, некстати, ножка-то? Тут ландшафты неровные, каменные больше, так что нужно осторожней, милая.
— Да нет, Николай Васильевич, — отозвалась Ева, — то не подвернула я, это хромота моя виной всему, родовая травма, так уж сложилось у меня.
— Э-э, сие дело небогоугодное, — сокрушённо покачал головой классик, — но коль уж хрома ты, Евушка, от чрева матери, то и проси его же об одолжении. Догони по-всякому, как только сумеется тебе, да и проси, проси, не останавливай намеренья своего.
«Вот тебе, Лёва, и квантовый компьютер, — подумала Ивáнова вне всякой связи с новым положением, в котором невольно очутилась, — как только оказываешься меж двух близких тебе людей, так непременно будто в клещах побывала между Царем Небесным и непонятным квантом. Про Бога, с какого боку ни помышляй, всё же куда как понятней. Как и про личное своё, если уж на то пошло, ведьминское».
— Я ещё спросить хотела у вас, — она снова обратилась к Гоголю, придав лицу просительный вид, — где бы мне его самого найти, Александра Андреевича, а то, я смотрю, погода начинает ухудшаться, и боюсь, как бы дождь не занялся. А мы ведь с ним так и не пообщались.
— Так, считай, уж и сыскала, — ободряюще хохотнул Николай Васильевич, — во-о-он он там, центр композиции саморучно подправляет, в шляпе серого колеру да с посохом, — присел который, меж нашим Иоанном, не упомню, как звать его, прости Господи, и другим, какой в морковном чепце, с бородкою небольшою такой, зришь?
— Зрю, — живо отреагировала Ева, — очень даже зрю теперь, дорогой вы мой. Спасибо. И пошла я, Николай Васильевич, надеюсь, встретимся ещё с вами.
Тем временем погода совсем переменилась, и, скорей, в нехорошую сторону. Откуда-то с востока наехала слабая туча, которой никто не ждал, и пока Ева беседовала с классиком — другом художника, туча та заметно расползлась, набрав неживого тёмного веса. Свет же, что к моменту явления Евы местному натурщицкому народу поливал округу так, что слепил и застил глаза, сильно поубавился, перекрытый наступающей на всех грозовой облачностью.
— Pausa di venti minuti! E qualcuno — ottenere infine, Mario, ho bisogno che sarà molto presto! [11] — внезапно выкрикнул мужчина в серой шляпе, поднявшись во весь рост.
То был Ивáнов. Тот, которого искала и нашла ведьма Ивáнова с подачи своего сострадательного мужчины с кристально чистою душой и небезукоризненно девственным прошлым.
— Александр Андреевич! — крикнула она ему. — Прошу вас, не исчезайте, пожалуйста, мне очень нужно с вами поговорить.
— Что такое? — удивился тот, обернувшись и в недоумении уставившись на незнакомку. — Это чья ж вы будете, барышня? Откуда здесь?
— Я Ивáнова, — быстро произнесла она, чтобы сразу же завладеть вниманием художника. — Ева Ивáнова, из Москвы. Николай Васильевич на вас указал — сказал, вы со мной непременно поговорите.
— Миколаюшка прислал? — тут же смягчился художник. — Ну, прошу, сударыня, прошу. В таком случае выслушаю несомненно нужду вашу, всенепременно.
— Не знаю даже, с чего начать, Александр Андреевич. — Ева немного смутилась, но сразу же продолжила: — Дело в том, что я знаю ваших родственников, я с ними встречалась в Обнинске, с сестрой вашего покойного внука. Или нет, я бы даже сказала, правнука, это ещё нужно подсчитать. Он, как и вы, тоже Александр Андреевич. А она, получается, внучка. Или нет. Тоже правнучка ваша. Анна Андреевна. И внучка у них, Сашенька. Тоже Ивáнова. Психолингвист, закончила МГУ.
— Может, воды? — вежливо поинтересовался ещё один классик и крикнул, не оборачиваясь: — Ehi, dare acqua a qualcuno, signora non si sente! [12] — И вновь обратился к ней: — Так, стало быть, в Обнинске встречались, говорите? Любопытно б знать, где же именно таковое местоположение?
Принесли воду в латунном стакане. Ева сделала большой глоток, поставила на землю.
— Лучше? — участливо осведомился Ивáнов. — Отпустило маленько, милая? Такое нередко перед грозой случается, будто всю голову вашу непомерной тяжестью обжимает и давит после, давит, давит нестерпимо.
— Я понимаю, — с печалью в голосе произнесла она, — вы меня, верно, за душевнобольную принимаете, а только поверьте, я говорю вам чистую правду, нисколечко не приукрашиваю. Просто я… как бы это сказать… просто я немного не отсюда, я как бы зашла нечаянно и точно так же уйду, вам от меня никакого беспокойства не будет. Но… — она посмотрела на него с надеждой, — быть может, что-то посоветуете сами?
— В каком рассмотрении, милейшая?
Еве показалось, что внезапно и тон его, и всё расположение, с которым поначалу встретил её, разом куда-то откатились. Да иначе и быть не могло, подумала она, кто он и где я. В смысле, откуда. И вообще, коли встать на его место и вслушаться в эту мою ахинею, то мало не покажется, ни по какому.
Внезапно подул ветер… такой же свежий, как и тот, прежний, однако на этот раз он уже не нёс с собою скупого аромата пустыни. Сам дух его переменился, насыщая окрестность влагою и отметая всё остальное, ещё недавно щекотавшее ноздри.
Облака расступились, воды местного Иордана, что чуть поодаль от пейзажного расположения художественной группы отворачивали в сторону тугой излучиной, вспенились, забурлили. Быстрые сумерки, неслышным гулом пролетев над голубыми горами, заиграли складками тёмно-синего плаща, нежно коснулись суровых, выщербленных временем камней. По склону холма, едва касаясь стопами земли, шёл Марио, исчезнувший натурщик. Он никуда не спешил и ни на что не взирал, сохраняя невозмутимый покой. Он просто шёл к людям, которые ждали избавления, каждый своего.
— Signore, chiedo a tutti i posti! — дважды хлопнув в ладоши, громко объявил Ивáнов. — Fare composizione, controlliamo per l’equilibrio dei personaggi! [13]
Никто, однако, не двинулся с места, включая замершего на своём пятачке Гоголя. Со своей точки Еве хорошо было видно, как тот застыл, приложив руки к груди, как чуть приоткрыл рот и как неотрывно глядел он на бородатого, худощавого Марио.
