Будущее - Глуховский Дмитрий Алексеевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
— Не хочу ничего слушать!
— В Гамбурге есть люди, которые возьмутся вытащить нас отсюда. Кьяра знает их. В Небесных Доках. Немного мутные люди, конечно, — перевозят сюда нелегалов из России, но это единственный вариант. Проблема одна...
— Заткнись!
— За мной будут следить. Уже следят. Все передвижения секут. Поэтому и комм я тебя просил выключить. Если они поймут, что Кьяра и Чезаре — со мной, что мы едем в Гамбург... Мы можем ничего не успеть. Надо, чтобы ты взял их и поехал первым.
— Я?!
— Если что-то случится... По пути или в Доках... Что она сможет сделать? Кто-то должен их защищать. Вдруг Эл попытается... Вы отправитесь первой лодкой, когда границу пройдете, Кьяра даст мне сигнал. В Доках вечный бардак, за тобой никто не смотрит, вы проскочите! Я просто хочу быть уверен, что с ней все в порядке, что она в безопасности, прежде чем двину сам. Через сутки буду с вами.
— С вами? С кем это — «с вами»?
Базиль протягивает мне бутыль — почти пустую.
— Давай уедем отсюда. Уедем, Ян. Уедем?
...Воет бур, уничтожая берлинский Кино-Паласт; через пару дней тут будет грандиозный котлован, в него установят опоры «Нового Эвереста», нальют озеро эластичного цемента. Но пока что все здесь — обнаженный наполовину тряпичный экран, уставшая бронзовая люстра, осколки хрусталя на покореженном паркете, стоп-кадр Тосканы и бутылка «Картеля» на нас двоих.
Качаю головой:
— Они тебя найдут. Будет трибунал. Ты не убежишь от них, Базиль. Они тебя не отпустят. Женщина... На это они еще могут закрыть глаза. Раз, другой... Но дезертирство...
— Ты ноешь, — отвечает он мне. — Давай поровну допьем, тут всего ничего осталось.
И мы осушаем черную бутылку. Я уже не чувствую вкуса.
— В Кодексе сказано, что служба в Фаланге — дело добровольное. Каждый имеет право...
— Работа у якудза — дело добровольное! Ты слышал, чтобы хоть кто-то уходил со службы?! Я не поеду. Нет. Я не поеду.
Базиль пьяно вздыхает:
— Значит, придется мне одному рискнуть, раз ты зассал.
— При чем тут «зассал»?! А?! При чем тут это?! Что я буду там делать, в твоем Панаме?! Тут у меня работа, дело, смысл! Карьера идет!
— Карьера! — хмыкает он.
— Да, карьера! Я, между прочим, зам звеньевого!
— Еще сто лет — и станешь звеньевым! И вместо куба два на два на два у тебя будет куб три на три на три!
— Почему это еще через сто?!
— Слушай, парень... Мне кажется, ты все это слишком всерьез воспринимаешь. Слишком веришь во все это.
— Что? Что — это?!
— Все! Бессмертных, Фалангу, Партию... — Он, не удержавшись, рыгает. Меня это оскорбляет.
— Если бы не Партия, перенаселение бы... Фаланга — единственный ее оплот. Все общество, вся идея вечной молодости... — Белый шум перекрывает мои мысли.
— Я же говорю, не надо к этому так серьезно относиться! Вечная молодость, перенаселение, вся эта пурга. Знаешь, система стоит, пока все в нее верят. Они больше всего боятся, что люди задумаются.
— Не о чем тут думать! Впервые за всю историю! Человечества! У нас есть вечная молодость!
— Тебе-то на хрена вечная молодость?
— Это благо!
— Это бла-бла-благо. Хочешь трудиться акушером всю жизнь? Достойная мужика работенка: бабам аборты делать. Мечта, а не работа!
— Это не работа, а служба. Мы служим обществу. Служим!
— Объездить мир. Воевать за латинских повстанцев, угнать одномоторный гидроплан, груженный оружием, вместе с единственной дочкой какого-нибудь диктатора, влюбиться в нее, бросить все и жить на острове в Тихом океане, где слыхом не слыхивали о перенаселении. Или осваивать вместе с китайскими чистильщиками радиоактивные джунгли Индии, отстреливать саблезубых тигров и спускать все свои сумасшедшие заработки на простую девчонку из Макао, которой врешь, что ты — иностранный принц! Или...
— Ты о чем вообще?
— У меня еще есть десятка три сценариев того, как тратить нашу молодость. Мы побыли уже акушерами, парень, может, хватит? Или тебе тут все на самом деле нравится? Как остальным ребятам?
— При чем тут — нравится или не нравится? У нас есть миссия!
— Да ну, брось! И какая?
— Мы защищаем право людей на вечную жизнь!
— Точно. Все время забываю. Отличная миссия.
Он берет бутылку и зашвыривает ее в глубину зала; чуть промахивается мимо упавшей люстры.
— Не понимаю, — Я сплевываю на пол. — Ради чего всем рисковать?! Жизнью ради чего рисковать?! Ради какой-то бабы! Ради клоунессы! Ради воздушной гимнастки?!
— Да потому что воздушные гимнастки вообще единственный смысл этой жизни! Какая без них жизнь — так, существование. Как у гриба или у инфузории какой-нибудь. Все остальные, парень, — от мухи до кита — только любовью и живут. Поиском и борьбой.
— Борьбой?
— Любовь, парень, — это борьба. Борьба двух созданий за то, чтобы стать одним!
— Ты пьян.
— Это ты пьян. Я как стекло.
— Я не хочу бороться. Я не хочу быть одним целым с другим созданием. Шеей своей ради этого рисковать?! Хера!
Базиль смотрит на меня сочувственно, треплет по плечу — и ставит диагноз:
— Значит, ты — гриб, парень. Значит, я гриб.
Обидно.
Мы немного молчим, потом я не удерживаюсь:
— Где ты ее вообще нашел-то?
— В купальнях познакомился.
— Нам же нельзя! Это же запрещено!
— Запрещено, — кивает он. — Ну и что?
— Ну и... И как там?
— Взгляд любопытный один девы прекрасной и юной стоит того, чтобы выговор в дело себе получить. Прикосновение втайне в чаше с бурлящей водою стоит всех штрафов на свете. А за ее поцелуй? С плеч моих рвите погоны. Под трибунал меня, сволочь. Лишь об одном сожалею — не нагрешил на расстрел.
Я сморкаюсь.
— А она... Кьяра твоя... Она правда такая... Особенная? Девятьсот Шестой улыбается:
— Кьяра любит длинные свободные платья — стесняется того, что полнеет. А у меня от ее живота, от бедер ее — голова кругом. И от ее историй — из Индокитая, из Панама, из Африки... Часами могу слушать. Что тебе еще о ней рассказать? Хочешь, познакомлю просто? У нее и подруги есть. Знаешь, там, в новостях, какие кадры встречаются!
— Изыди, сатана, — отвечаю я ему.
— Сам ты сатана! — обижается он.
— Это все всерьез, Базиль! Это все по-настоящему! Очнись! Это твоя жизнь!
— Вот! Жизнь! Жизнь, понимаешь? А не прозябание это. Лучше так — чиркнуть и сгореть, зато почувствовать что-то! Ну! Ты со мной?!
Я смотрю на Тоскану и понимаю: вот оно. Мой второй шанс. То, что я хотел сказать ему, когда нам было по двенадцать, он сейчас говорит мне: «Давай сбежим! Ты и я — вместе мы можем это сделать!»
— Не знаю, — мямлю я. — Не уверен. Мне надо подумать. Давай на следующей неделе выберемся куда-нибудь... Возьмешь текилу свою... Да хоть и эти холмы отыщем... Пикник... И все спокойно обсудим, а? Я не могу так. Не могу так быстро.
— А я не могу ждать. Еще чуть-чуть — и они меня прихлопнут. Надо сейчас. Если ты не поможешь вывезти Кьяру, мне самому придется. Одной я ей ехать не дам.
— Идиотский план!
— Извини, не было времени выдумать получше. Еле нашли этих типов в Доках...
— Ты не сможешь сбежать. У вас ничего не получится.
— С тобой...
— Нет. Нет. Я поговорю с Элом. Тебя простят, Базиль. Ничего тебе не сделают. Отправь свою бабу одну. Пусть едет в свой Панам. Останься с нами. Пожалуйста, Базиль. Я тебя прошу. Не делай этого. Не надо.
— Не могу. У меня выбора нет, — говорит он. — Я не могу без нее. Мне придется. Хотя бы не говори им ничего, ладно?
— Ладно.
Грохот и вой снаружи стихают — как будто Дворец кино передумали сносить.
— Жалко его будет, — говорю я. — Дворец. Ничего не останется ведь. И не вернешься уже сюда.
— Он уступит место прекрасной башне на тысячу ярусов, — возражает Базиль. — Да и потом, считай, мы его только что увековечили: мы-то с тобой его будем помнить всегда, так? А ведь мы бессмертные!
Может быть, если бы я помог ему бежать, он был бы сейчас жив. Купался бы со своей Кьярой в Тихом океане, играл бы в футбол с ее сыном или колесил с ними по всему Байкостал-Сити на кабрио. А может, расстался бы с ней и отправился в Южную Америку, воевать за каких-нибудь повстанцев, потому что влюбился бы в красавицу дочь вождя тамошней революции.
