Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Кард Орсон Скотт (электронная книга TXT) 📗
Дети собрались и приготовились идти. Новинья тоже сделала несколько шагов к воротам, но остановилась и посмотрела на Эндера. В ее глазах светилась безмолвная просьба.
– Сейчас, – ответил он. – Через минуту.
Она тоже последовала за епископом через ворота, вверх по склону холма, в собор.
Месса только началась, когда епископ увидел, что в двери собора входит Голос. Он остановился на мгновение, потом отыскал глазами Новинью и ее семью. Всего несколько широких, уверенных шагов – и он уже сидит рядом с ней. На том самом месте, где усаживался Маркано в те редкие дни, когда его удавалось затащить на утреннюю мессу.
Потом внимание епископа снова вернулось к богослужению, а через несколько минут, опять взглянув в ту сторону, Перегрино увидел, что рядом с Голосом сидит Грего. Епископ подумал об условиях договора – девочки все ему очень подробно и хорошо объяснили. О значении смерти свинкса по имени Человек, правду о гибели Пипо и Либо. Теперь все становилось ясным, куски головоломки начали сходиться, образуя картину. Молодой человек по имени Миро лежит парализованный в своем доме, а его сестра Кванда ухаживает за ним. Новинья, некогда потерянная, вернулась, нашлась. Ограда… Как долго ее темная тень лежала на душе и разуме тех, кому пришлось жить в ее пределах! Теперь это чудище мертво, неподвижно, безобидно, даже невидимо. Перестало существовать.
Это было чудо. Хлеб, превращавшийся в его руках в плоть Христову. Как неожиданно мы осознаем, что в нас есть частичка плоти Господней, – в тот самый час, когда тверже всего уверенность, что мы сотворены только из грязи и глины.
18
Королева Улья
Эволюция не дала его матери ни канала, чтобы рожать, ни груди, чтобы кормить. А потому маленькое существо, которое позже получит имя Человек, не могло покинуть чрево своей матери иначе, как пользуясь зубами. Он и его маленькие родичи поглотили ее тело. Человек был самым сильным и подвижным, он успевал съесть больше всех, а потому становился еще сильнее. Человек жил в полной темноте. Когда его мать исчезла, стало нечего есть, кроме сладкого сока, который тек по поверхности его мира. Он еще не знал, что вертикальная плоскость на самом деле не плоскость, а стенки дупла огромного пустотелого дерева и что жидкость, которую он пил, – сок этого дерева. Не знал он также, что теплые существа, много больше его самого, – это старшие свинксы, уже почти готовые покинуть темноту дерева, а копошившиеся рядом малыши – его младшие братья, появившиеся на свет несколько позже его. Его занимали только три вещи: еда, движение и возможность видеть свет. Время от времени вместе с ритмом, которого он пока еще не мог понять, тьму раздвигал внезапный свет. Да, каждый раз все начиналось со звука, источник которого он не мог обнаружить. Потом дерево начинало дрожать, сок больше не тек из щелей – вся энергия дерева уходила на то, чтобы изменить строение ствола, раздвинуть древесину и кору и пропустить внутрь поток света. Когда в мире появлялся свет, Человек тут же терял чувство направления и снова начинал слепо тыкаться в стены, пытаясь найти сладкую жидкость.
И наконец пришел день (в то время почти все теплые создания уступали ему в размерах и ни одно не было больше его), когда Человек оказался достаточно сильным и быстрым. Он добрался до отверстия, прежде чем оно захлопнулось, перекинул свое тело через край смыкающейся щели и впервые в жизни ощутил мягким брюхом жесткую, шершавую кору дерева. Он почти не заметил этой новой боли – свет ошеломил его. Свет был всюду, и вовсе не серый, как раньше, а ярко-желтый и еще зеленый. Много секунд, несколько минут, Человек не мог оторваться от этого зрелища. Потом снова почувствовал голод, но здесь, на внешней стороне материнского дерева, сок тек только в складках коры, откуда его намного труднее добыть. Внутри все существа были маленькими, и их легко было оттолкнуть с дороги, а здесь все большие, и Человеку не удалось пробиться к лучшим местам кормежки. Новые вещи, новый мир, новая жизнь – он боялся ее. Позже, когда он научится говорить, он вспомнит свое путешествие из мрака к свету и назовет его переходом от первой жизни ко второй, от жизни в полной темноте к жизни в сумерках.
Миро решил покинуть Лузитанию. Взять корабль Голоса и все-таки отправиться на Трондхейм. Возможно, на суде ему удастся убедить людей Ста Миров не начинать войну против Лузитании. В худшем случае он станет мучеником. Его будут помнить, его история разбудит многих, он поможет своим. Хоть так. Что бы с ним там ни случилось, хуже, чем здесь, не будет.
В первые несколько дней, после того как он перелез через ограду, Миро быстро выздоравливал. К рукам и ногам вернулась чувствительность, он научился немного управлять ими. Достаточно хорошо, чтобы передвигаться короткими, неуверенными шагами, как старик, чтобы самостоятельно двигать кистями рук, чтобы покончить с этим унижением – уткой. Но потом прогресс замедлился, а спустя еще пару дней и вовсе прекратился.
– Вот оно, – сказал тогда доктор Навьо. – Мы добрались до уровня необратимых повреждений. Тебе страшно повезло, Миро, ты можешь ходить, способен говорить. Ты остался целым человеком. Ты ограничен в своих возможностях примерно так же, как очень здоровый столетний старик. Я был бы страшно рад сказать тебе, что твое тело снова станет таким, каким было до того, как ты полез на ограду, что к тебе вернутся сила и координация двадцатилетнего. Но я безумно счастлив уже потому, что мне не придется говорить тебе, что ты останешься на всю жизнь прикован к постели – к пеленкам и кормлению с ложечки, к тихой музыке и размышлениям о том, куда подевалось твое тело.
«Ну что ж, – думал Миро, – я благодарен. Мои пальцы сжаты в бесполезные кулаки, мой голос звучит хрипло и невнятно, я сам не могу разобрать слова. Я рад, что я совсем как столетний старик. Я с удовольствием проживу столетним еще восемьдесят лет».
Как только стало ясно, что Миро не нуждается в постоянном уходе, семья разбежалась по своим делам. То, что происходило в эти дни, было слишком важным и увлекательным, чтобы неотрывно сидеть с искалеченным сыном, братом, другом. Он все прекрасно понимал и сам не хотел, чтобы они сидели при нем. Он желал быть с ними, но не дома. Работа ждала его. Наконец-то ограда снесена, отменены законы. Теперь можно задавать свинксам вопросы, которые так долго мучили его.
Сначала он пытался работать с помощью Кванды. Она приходила к нему каждое утро и каждый вечер и писала свои отчеты на терминале, установленном в гостиной дома семьи Рибейра. Миро внимательно читал доклады, задавал вопросы, выслушивал рассказы, а она тщательно запоминала, что он хотел бы спросить у свинксов. Через несколько дней такого обмена он заметил, что хотя каждый вечер Кванда и приносит ответы на вопросы, но тем дело и ограничивается. Она не пробует разобраться, уточнить значения, ведь ее мысли заняты собственной программой. А потому Миро перестал диктовать ей свои вопросы и соображения. Солгал, сказав, что куда больше заинтересован в том, что делает она, что ее направление важнее.
На самом деле он просто не хотел видеть Кванду. Знание, что она его сестра, принесло страшную боль, но Миро не сомневался: если бы решал он один, то плюнул бы на все табу, взял ее в жены и ушел в лес жить к свинксам, если бы возникла такая необходимость. Но Кванда была верующей и принадлежала к общине. Она не могла заставить себя нарушить этот универсальный, по ее мнению, закон. Она горевала, когда поняла, что Миро – ее брат, но сделала все, чтобы забыть поцелуи, шепот, обещания, шутки, смех, прикосновения рук…
Ему тоже лучше забыть. Только он не мог. При каждой встрече ее сдержанность приносила ему новую порцию страданий. Она была так вежлива, так добра. Он ее брат, калека, она всегда будет ласкова с ним. Но любовь ушла.
Невыносимое сравнение – Кванда и мама. Новинья любила своего мужчину, продолжала любить, несмотря на все барьеры, отделявшие их друг от друга. Но возлюбленный матери был человеком, а не беспомощным полутрупом.
