В тисках Джугдыра - Федосеев Григорий Анисимович (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
– Не надо, – ответил старик спокойно. – Если утром я не увижу солнца, значит конец, пора Улукиткану отправляться к своим прадедам. Тот, кто ел жирное мясо, не захочет жевать сыромятный ремень. – Старик на минуту задумался. – Неужели тут на Чайдахе оборвется мой след? Куда ты один пойдешь без меня? Место глухое, тайга, незнакомому человеку трудно выпутаться из нее, а до жилухи далеко, ой, как далеко!…
– Зачем ты думаешь об этом, Улукиткан?! Допивай чай и ложись спать, отдохни. Что бы ни случилось с тобой – мы будем вместе.
Тяжелый вздох вырвался из его груди. Не надеялся старик на меня, на мой опыт. Да и горько было ему сознавать свою беспомощность.
Шел двенадцатый час. В таинственной тиши ночи слышны были шаги оленей, собиравших по берегу прошлогодние листья тальника. За перекатом тихо гоготали перелетные гуси. Еле уловимый ветерок лениво перебирал густые кроны елей. А вокруг лежала дикая необъятная глушь, лесные дебри…
Догорал костер, старик, отодвинув от себя чашку, собрал с колен хлебные крошки и бросил их в рот.
– Где спать будешь? – спросил я.
– У огня. Пусть тело греется, немного остается моих костров в тайге, – ответил он и, добравшись на четвереньках до багажа, стал на ощупь искать свою постель. Сердце мое сжалось от боли…
Я положил на угли недогоревшие поленья. В чаще пугливо ухнул филин, за рекой проскрипела старая лесина.
Сон откачнулся от меня. Плохо спал и Улукиткан. Он часто ворочался, затяжно стонал и что-то бормотал на родном языке. Но усталость все же овладела мною, и события дня оборвались…
Когда я проснулся, в небе гасли Стожары, но еще было темно. У огнища, прикрытого холодным пеплом, сидел старик. Поношенная дошка, загрубевшая от ветра, снега и костров, туго обтягивала его сгорбленную спину. Маленькая голова с взлохмаченными волосами безвольно опустилась. Босые ноги были влажны от изморози. Улукиткан, видимо, забыл про ночь, не замечал холода, тяжелое раздумье о приближающейся горькой и неизбежной развязке целиком захватило старика.
Я стал вылезать из спального мешка. Старик, услышав шорох, устало приподнял голову. Его лицо стало еще более сумрачным. Складки тревоги стянули нависшие брови. Напрасно искал он меня открытыми глазами. Они были почти белые, словно что-то внутри разлилось и затуманило зрачки.
– Почему ты не спишь, Улукиткан? – спросил я его.
– Сон хорош зрячему, а слепому думать надо, что делать дальше.
– Что делать? Поживем тут на Чайдахе дня три, может, твои глаза поправятся, и тогда уйдем своей дорогой, – ответил я, стараясь придать голосу как можно больше бодрости.
– Нет, уходить надо от этих мест. Один день нельзя задерживаться… Ты разожги костер, садись рядом, есть большой разговор.
Вспыхнул огонь. Я сходил с чайником за водою. В долине стоял предрассветный покой, только недалеко шумливо плескался перекат да где-то за береговым лесом мелодично позванивал колокольчик на олене.
От костра потеплело. На скулах старика блеснула загорелая кожа. Он смотрел на огонь мутными глазами, тускло отражавшими отсвет красного пламени. Глубокие морщины вспахали лоб.
Я присел к костру и стал готовить завтрак. Улукиткан устало приподнял голову, с трудом раскрыл рот.
– Слушай старика, хорошо слушай. Я уже не человек, упавшей скале не подняться. Часто у Улукиткана не оставалось оленей и все пожитки помещались в котомке. Я не унывал, не завидовал даже тем, у кого были стада оленей, лабазы с добром, нарядные чумы. Я был богаче всех, мое богатство – здоровье. Оно мне давало мясо, одежду и спокойный сон. Я не боялся пурги, перекатов, холода, меня не держала тайга. Здоровому человеку и горе кажется радостью. И вот Улукиткан потерял глаза, и у него не стало ни рук, ни ног, ни воли. Однако, я не должен бросить тебя здесь на Чайдахе, так далеко от людей. Такого закона нет в тайге. Смерть меня подождет. У Улукиткана есть память и слух, они помогут нам добраться до устья Джегормы, к своим. Это мой последний аргиш [56], и тогда я спокойно отправлюсь к прадедам. Мы пойдем прямо на заход солнца. Дорога будет длинная, тяжелая: горы, стланики, дурные речки. Под ногами не будет тропы. Солнце покажет нам путь, птицы, деревья, ветер помогут не заблудиться. Итти надо скорее. Неровен час, может догнать худая погода: дождь, туман. Тогда как поведешь аргиш?
– Не получилось бы хуже. Места мне незнакомые. Как бы совсем не затеряться. Не лучше ли вернуться на вчерашнюю стоянку и догнать своих, – перебил я его.
– Что ты, оборони бог! Тот путь даже зрячему в первый раз не пройти, пропасть можно.
– Но ведь наши пошли?
– Лиханов два-три раза ходил там, хорошо проведет, а мы пойдем тут. Не бойся, человек в нужде море переплывет, – ответил он, расстегивая дошку и грея у огня костлявую грудь.
В его хриплом голосе прозвучала такая уверенность в успехе, что и мои сомнения рассеялись.
Мы молча пьем чай. С реки льется прохлада. Даль прикрыта тьмой. Нет-нет, да и блеснет зарница.
– Уже утро, слышишь, дыргивки [57] летят, – сказал он, не отрываясь от чашки и прислушиваясь к шелесту крыльев пролетавшей стайки птиц. – Сегодня обязательно хороший день будет, река внизу шумит, надо торопиться.
– Сейчас допью чай и пойду за оленями, а ты маленько усни.
– Сон убежал от меня, как олень от выжженных мест. Пока ты ходишь, надо бы вьюки наладить, да видишь, как случилось: руки здоровые, а работу найти не могут, ноги есть, а куда итти, не знаю. Худо слепому, кругом худо.
Он разогнул спину, помял икры, подсунул на ощупь в огонь головешки. Его побелевшие, без зрачков, безжизненные глаза бесцельно смотрели в пространство. Костра он уже не видел…
Алел восток. В безоблачном небе одна за другой гасли звезды. Ветерок чистый, прохладный тянулся в просвете леса и, шевеля чащу, будил в ней пернатых музыкантов. С гор веяло спокойствием и глубоким миром.
Непривычному человеку трудно в тайге разыскать оленей. Не любят они кормиться на одном месте. Даже сплошные заросли ягеля не могут «спутать» ноги этим животным. Разбредутся олени по полянам, по чаще, и не так просто собрать их.
Более двух часов я потратил на поиски оленей и все же одного не нашел.
– Эко беда! – досадовал старик. – Олень без следа не ходит, как не нашел? – И, поднявшись, он нетвердыми шагами подошел к животным.
Олени были связаны друг с другом. Старик поочередно ощупал у каждого рога, спину, уши и в раздумье почесал за ухом.
– Самого старого нет, – сказал он грустно. – Много лет этот орон ходил со мною по тайге, а теперь, видать, не хочет – кому нужен слепой Улукиткан?
Старик перевязал всех оленей по-своему в том порядке, как они шли вчера.
– Помни: нужно за сильного привязывать слабого, за слабого – опять сильного, и так всех, тогда хорошо ходи, – пояснил он.
Затем Улукиткан положил седла на оленей и сказал, чтобы я запомнил, какое из них на каком олене лежит. Помог вьючить. Все это он делал на ощупь, но быстро. Руки его не утратили прежней ловкости. Только глаза теперь не следили за работой, они с печальным безразличием смотрели в пространство.
– Огнище не забудь залить водой, как бы пал не пошел.
Через час караван был готов тронуться в далекий, не известный мне путь. Улукиткан снял колокольчик с своего седового оленя и надел его на мать Майки, идущую последней в связке.
– Так буду слышать, все ли олени идут сзади, не потерялся ли какой.
С сутулых хребтов на тайгу сползал тяжелым маревом туман. А за ним томилось в огненном накале солнце. В долине тишина.
Старик подал мне свою закоченевшую руку. Откинув назад Голову, от смотрел невидящим взглядом в небо. Солнечные лучи текли в его открытые глаза. Весенний ветерок ласково взмахивал над нами невидимыми крыльями, как бы пытаясь согнать с лица слепого безысходную скорбь.
– Покажи, где сейчас живет солнце? – спросил, наконец, он, но сейчас же поправился – Однако, мне пора забывать его, зачем беззубому думать о костях?
