Дом на городской окраине - Полачек Карел (читать книги регистрация txt) 📗
Портьера раздвинулась, появился необычайно высокий человек с невероятно широкими плечами, искусно подложенными так, что они торчали вверх как острия. Казалось, его только что вынули из коробки и, еще пахнущего новизной, пустили в мир. Долговязый господин оглядел зал и вдруг направился прямо к столику, где сидел бухгалтер. Пахнул на него испарениями парикмахерской, показал золотую челюсть, дал полюбоваться только что подбритыми узкими баками и сообщил, что он и есть инженер Ярда Нуц. Михелуп обрадовался, вежливо встал и потряс пришедшему руку. Инженер извинился за опоздание: он задержался в одном обществе, у него было несколько важных заседаний; впрочем, он не собирается утомлять пана Михелупа своими делами; как человек искушенный, бухгалтер поймет его.
Михелуп его понял.
— Надеюсь, вы здесь не скучали. Отличное заведение, не правда ли?
— Да, здесь красиво, — согласился бухгалтер.
— Однажды я привел сюда принца Астурийского, как-то мы вместе охотились, понимаете? — небрежно уточнил он. — Принц хотел познакомиться с нашей ночной жизнью; отчего не познакомить, случайно я в тот вечер был свободен — и представьте, потом никак не мог его отсюда увести — алло, официант! Рюмочку кюрасо…
Ему пришлось замолчать, потому что на сцену вышел какой-то господин в смокинге, с забавной шапочкой на голове, и стал петь английские куплеты. Он блеял, как козел, размахивал руками, вертел головой, подскакивал, как чертик из шкатулки, и гримасничал, как павиан. Музыканты копировали его движения — тоже подскакивали и гримасничали. Трубачи поднимали инструменты к потолку, точно пили из бутылки. Главный среди них надувался, точно голубь, и потрясал кудрями. Ударник с оливковым лицом отплясывал вокруг своих инструментов, словно под ним была раскаленная плита. Саксофоны квакали, кларнеты щебетали, мелодии вихрились точно сухие листья. Казалось, оркестр без конца над кем-то подшучивает и издевается. Музыка раздражала бухгалтера, как грубоватый гимназический жаргон его детей.
На паркете кружились смокинги, обнаженные напудренные спины, блестящие лысины и завитые кудри. Молодые — с сияющими улыбками, старые — точно слабоумные дети с подкрашенными усами. Все плавно двигали плечами, крутили задами и стучали каблуками. Музыка рявкнула по-собачьи и смолкла.
Инженер Нуц, хлопком подозвав официанта, заказал виски. Бухгалтер откашлялся и заговорил о мотоцикле.
— И верно! — воскликнул человек с остро подбритыми баками. — Я чуть было не забыл о цели нашего свидания! Расскажите мне о машине.
Михелуп стал нахваливать мотоцикл. Инженер слушал с приветливым видом, то и дело обнажая золотую челюсть. Бухгалтер как раз хотел назвать цену, когда английский певец снова начал блеять. Ударник бил в тарелки, саксофоны и кларнеты пустились наперегонки. Паркет заколыхался, танцующие затрясли боками. И вдруг в толпе танцующих бухгалтер заметил Турля, который держал в объятиях немолодую даму с кокетливой прической легкомысленной девицы, щекотал ее щеку своими плотоядными мясистыми губами, а та шаловливо смеялась и роняла ласковые словечки. Потом бухгалтер увидел и других Турлей. Паркет рябил Турлями. Все они крутили задами, плавно двигали плечами и стучали каблуками. Ничто их не отягощало, они летали по залу, точно наполненные газом шарики. На их лицах было написано, что они решили прожигать жизнь и подходят к этой задаче серьезно, со всей ответственностью. Эти лица не были омрачены и тенью мысли. Скепсис не коснулся их чистых душ, образование не обременяло головы. На площадке в несколько квадратных метров они спускали состояние отцов, которые не знали иных утех, как только добывать деньги, носиться со своим диабетом да совращать прислугу. На этом паркете ликвидировались старые предприятия и завершались солидные родословные.
«Видел бы тебя покойный отец! — мысленно обратился Михелуп к молодому Турлю. — Его счастье, что он до этого не дожил. Всю жизнь тянул из себя жилы, старался, наживал деньги. Рыскал по двору, подбирая подковы и гвозди, проверял у рабочих карманы, не уносят ли они из типографии металл, даже по ночам, никому не доверяя, сам обходил цеха».
Дипломатический атташе с благосклонной улыбкой прогуливался между столиками, заботясь о том, чтобы гости веселились на славу. Девицы щурили налепленные ресницы и улыбались однообразной призывной улыбкой. Английский певец блеял и размахивал руками, во всю стараясь взбодрить посетителей. Музыканты гримасничали и подскакивали; инструменты гудели, щебетали, шипели, синкопы вихрем носились по зале.
Бухгалтеру вдруг стало не по себе, как ученику, очутившемуся в школе блуда и чувственности: он вдруг понял, что не подготовился к уроку. Блеющий певец, музыканты и девицы — это коллектив учителей, преподающих искусство веселья. Господин с лицом дипломата — директор учебного заведения. У Михелупа нечистая совесть: слишком много учебного материала пропущено. Он боится, как бы учитель его не вызвал — пришлось бы, заикаясь, бормотать в свое оправдание, что-де он не смог подготовиться, поскольку…
«Садитесь! — прикажет ему учитель. — Вы паршивая овца среди моих воспитанников. Так вы никогда не научитесь прожигать жизнь. Посмотрите на остальных, как они стараются. Придется вас наказать…»
Бухгалтер говорил о мотоцикле горячо, как будто отдавал свое дитя в ученье к ремесленнику и, растроганный, просил мастера заботиться о его благе и нравственности. Инженер вежливо слушал, обдавая Михелупа золотой улыбкой. Он сидел, небрежно подперев голову ладонью и демонстрируя тонкую цепочку-браслет с брелоками в форме ключей. Договорив, Михелуп напряженно ждал, как отреагирует господин с золотыми зубами. Но тот, снова хлопнув в ладоши, крикнул: «хеннесси!» А когда его обслужили, принюхавшись к напитку, отхлебнул, сморщил лоб, произнес «хм!» и разом опрокинул содержимое рюмки в рот. Потом вынул шелковый носовой платок, распространяющий аромат экзотических духов, вытер губы и заговорил.
Голос у него был вкрадчивый, казалось, он притягивал к себе бухгалтера за лацканы и одновременно ощупывал его карманы. О мотоцикле упомянул лишь вскользь, как бы сдул его, словно перышко. Но, наклонившись к уху бухгалтера, таинственно сообщил, что очень скоро станет богачом. Казна задолжала ему шестнадцать миллионов. Все это неоплаченные гербовым сбором банковские билеты, которые он скрыл при инвентаризации. Его приятель, министр финансов, по секрету сообщил, что теперь он будет амнистирован и деньги освободятся. Вся трудность в том, что у него сейчас нет расхожего капитала для оплаты налогов.
Михелупа это не интересовало, он пытался привлечь внимание господина с золотыми зубами к мотоциклу. Стиснув бухгалтеру локоть, инженер успокоил его:
— Разумеется, разумеется. Я не забываю. Но покупка этой машины для меня лишь деталь. Тут мы легко договоримся. Однако относительно вас у меня есть и другие планы. Ваше лицо мне нравится. Думаю, я могу вам доверять…
В этот момент свет погас, дворец магараджи погрузился в голубоватую полутьму, музыка зазвучала жалобно, и барышня с обнаженным животом, звякая браслетами, начала египетский танец: ее руки и ноги змеились, она крутила боками и загадочно улыбалась. Музыка оборвалась ударом литавров, танцовщица скрестила руки на груди — вспыхнул свет. Племя Турлей и старые, слабоумные дети с подкрашенными усами зааплодировали. Только смокинги у стойки бара, не обращая внимания на программу, продолжали сосать из тонких бокалов свой нектар.
Снова заблеял английский певец, размахивая руками, подскакивая и смешно дергая всем лицом. Музыканты разбушевались, Турли принялись колыхаться, трясти плечами и вертеть задами. Господин с лицом дипломатического атташе пристально следил за ходом веселья; казалось, он хлопает в ладоши и поучает: «Деточки, будьте внимательны, учитесь прожигать жизнь. Кто не будет как следует учиться, тому придется сделать замечание…»
Бухгалтер пригнулся, чтобы дипломат не заметил, как мало он тратит; не пожаловались бы на него официанты: «Посмотрите, Михелуп не хочет прожигать жизнь!» Но те вертелись только вокруг людей светской наружности.
