Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
В июле 1941 года Д. Бретт прислал ей письмо, в котором спрашивал, не согласится ли она войти в число тех двадцати пяти писателей, которые уже дали согласие написать несколько слов для сборника, доход от которого поступит в фонд возрождения искусств «Американский путь». В ответ Пегги отправила Бретту несколько страниц с вопросами, касающимися в основном того, кто стоит за этой организацией и кто еще войдет в эту компанию, поскольку, по ее словам, она не хотела бы «проснуться в одной постели с пятью обозревателями-пьяницами», однако в конце призналась, что с момента получения его письма была просто не в состоянии придумать ничего, что можно было бы изложить на бумаге, чтобы выполнить просьбу Бретта. «Моя собственная тупость удивила даже меня, — писала Пегги, — но ведь в течение четырех лет я не только ничего не писала, но даже не думала о писательстве. Как будто специально все сложилось так, чтобы вытеснить любые мысли из моей головы».
«Нет!» — таков был ее окончательный ответ на предложение Бретта. Она чувствует, что заржавела.
Если Пегги действительно не хотела вновь заниматься писательством, то ведение дел фирмы «Маргарет Митчелл, писательница» не обязательно стало бы для нее единственной альтернативой. Ведь она могла рискнуть и заняться каким-то делом, могла приложить свои способности к собиранию денег на что-либо (что позднее и сделала), вернуться к историческим изысканиям или к работе в газете. Она могла просто остаться миссис Марш, что, по ее словам, всегда было для нее пределом мечтаний.
Сомнительно, однако, чтобы, имея на полках недавно купленных книжных шкафов не одну дюжину различных изданий «Унесенных ветром» и около двадцати заполненных альбомов с вырезками рецензий, собранных тремя информационными службами со всего мира, в качестве постоянного напоминания о днях былой славы, Пегги готова была вернуть Маргарет Митчелл к роли домашней хозяйки.
Создается впечатление, что в глазах американской публики уже сложился новый и довольно устойчивый образ Маргарет Митчелл — знаменитой писательницы, и Пегги сознавала это, глядя иногда на себя как бы со стороны.
Похоже, что укрепления, воздвигнутые Пегги, чтобы защититься от перемен, оказались разобранными ею изнутри.
Пегги никогда не нравилась политика «нового курса», проводимая президентом Рузвельтом, и не потому, что эта политика, как считали многие, была направлена только на благо черных, а по той причине, что, как писала она одному молодому человеку, с тех пор как «новый курс» был провозглашен, молодым было сказано, что они — Богом избранные, что мир не просто обязан обеспечить их жизнь, а обеспечить хорошую жизнь и распрекрасное времяпрепровождение. Похоже, что Пегги просто забыла дни своей зеленой молодости, проведенные ею в яхт-клубе на Персиковой улице. Не поддерживая «новый курс», Пегги все же приветствовала высказанные президентом намерения оказать помощь союзникам, хотя надо признать, что в тот момент война в Европе еще не представляла для нее большого интереса. Ведь у нее не было ни мужа, ни сыновей, ни братьев призывного возраста, а сыновья Стефенса были слишком юны, чтобы идти воевать. А потому что еще, кроме «теплого места у камелька» и чувства собственной безопасности, могла она выбрать для себя?
И тем не менее весь 1941 год Пегги провела в непрерывных сражениях, отстаивая собственные интересы — свои права на «Унесенных ветром». Нидерланды были оккупированы; судьбы ее датских агента и издателя были неизвестны, но Пегги продолжала настаивать на пересмотре судебного решения о том, что ее авторские права якобы не распространяются на публикацию «Унесенных ветром» в Нидерландах. Этот судебный процесс, длившийся несколько лет, стал своего рода прецедентом в области судебной защиты авторских прав и в конечном счете способствовал решению вопроса о защите прав американских писателей за рубежом. В то время, однако, этот процесс многим казался неуместным, и даже Лэтем с «Макмилланом» считали, что его следует прекратить.
Война в Европе не помешала ей по-прежнему поддерживать связи с издателями в тех странах, которые не были оккупированы нацистами. Джон вел счета по всем зарубежным изданиям, и в конце 40-х годов Пегги с гордостью признавалась, что почти все страны выплачивали причитающиеся ей суммы за проданные экземпляры ее романа.
Пегги редко отклоняла денежные просьбы близких друзей или благотворительных организаций, но при этом всегда четко вела записи должников и учет всех чеков, выписанных ею.
Ну а остальное время занимали уход за отцом и ответы на все письма, присылаемые ей. Иногородние друзья Пегги были заняты собственными проблемами: у Давди, как всегда, были трудности с финансами, а Грэнберри переживали тяжелые времена из-за болезни младшего сына, который в результате несчастного случая почти ослеп.
Гершель Брискель снова сошелся со своей бывшей женой, а поскольку во время бракоразводного процесса Марши были на его стороне, то и отношения их с Нормой Брискель были теперь весьма прохладными. Свою роль в этом могла сыграть и ревность Нормы: ее муж был известен как любитель время от времени «прогуляться на сторону», да и теперь имел связь с другой женщиной — обстоятельство, частенько обсуждавшееся в письмах, которыми обменивались Пегги и семейство Давди.
Вряд ли у самой Пегги было что-либо с Брискелем, хотя, по словам очевидцев, она была «увлечена им», а ее письма к нему были куда более откровенными, чем к кому-либо другому. Редко когда она в своих ранних письмах к Брискелю обсуждала Норму, ограничиваясь, как правило, лишь беглым упоминанием ее имени. После примирения супругов Пегги написала им обоим «болтливое» письмо, но, по ее собственному признанию, больше от Гершеля она никогда ничего не услышала.
В самой Атланте общественная активность Маршей практически сошла на нет. Иногда Пегги приглашали на вечер местных писателей или на чай в Историческое общество Атланты, но таких близких друзей, как, например, Давди, у Маршей в Атланте было мало.
Это, во-первых, Стефенс и Кэрри Лу, хотя у обеих женщин было мало общего. С Медорой дружба Пегги осложнялась тем, что Медора с Джоном по-прежнему питали неприязнь к друг другу. Ну а Августа была неизменно занята устройством приемов для заезжих оперных трупп или посещением концертов, которые Пегги находила неимоверно скучными. Фрэнк Дэниел заходил к Маршам от случая к случаю, но после публикации его статьи о Пегги, которая ей не понравилась, их дружба окончательно угасла.
Марши настойчиво убеждали людей в том, что они должны оставить Пегги в покое, так как она нуждается в отдыхе и уединении, в результате большинство старых друзей стали бояться даже просто пригласить их на обед.
В Атланте Пегги знали почти все, и ее старые друзья весьма гордились тем, что когда-то принадлежали к ее кругу. Многие из них еще помнили любимые истории Маргарет Митчелл, которые они смаковали, рассказывая снова и снова. Те достаточно многочисленные счастливчики, у кого имелась ее книга с автографом, держали этот экземпляр на видном месте в гостиной или библиотеке, а немногие из них по-прежнему чувствовали, что вполне могут себе позволить позвонить Пегги по телефону, чтобы просто поболтать или напроситься на встречу «просто так», под влиянием момента.
Сама Пегги перестала избегать публичных мероприятий. Так, она устроила вечеринку в честь Медоры, по книге которой — детективу под названием «Кто убил тетю Мэгги?» — был снят фильм; его премьера прошла в Атланте.
Впервые за много лет Пегги вновь побывала на съезде Ассоциации прессы Джорджии, куда поехала вместе с Джоном. Она вышла из своей раковины, но отношение к ней окружающих заметно переменилось.
Изменилась и сама Пегги: осиная когда-то талия раздалась, над ярко-голубыми глазами набрякли тяжелые веки, а годы регулярного употребления кукурузного виски сделали ее лицо одутловатым.
Узкий круг избранных молодых людей, поклонников «Унесенных ветром», многие из которых испытывали священный трепет, будучи допущенными к знаменитой писательнице, часто приходили к ней на чай или выпить, и вот с ними-то Пегги вновь становилась «очаровательной и прелестной». В сущности, с ней обращались как со стареющей кинозвездой, чья слава уже позади, но сама она стала «легендой при жизни». Разговор всегда велся вокруг тех лет ее жизни, что были связаны с «Унесенными ветром». И похоже это было на то, как если бы Пегги создала эпоху — и пережила ее.
