Звезда королевы - Арсеньева Елена (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗

Еще более был скандализирован барон, узнавший наконец в незнакомце маркиза Шалопаи, не столь давно наилучшим образом отрекомендованного ему Иваном Матвеевичем Симолиным. Сейчас же барон видел перед собою Отелло во плоти: Сильвестр переворошил все в комнате, ища некие billets dous [170], словно присутствия самого «любовника» ему уже было недостаточно, потом залпом опрокинул бокал бургундского, бесцеремонно налив его себе, запил бургундское стаканом красного вина и, приведенный этой смесью в должное состояние, швырнул Корфу в лицо перчатку.

Ноэми от страха лишилась голоса; Шалопаи замер, словно испуганный собственной смелостью; и оба они с таким любопытством воззрились на барона, как если бы ожидали, что он тут же кинется на обидчика и проткнет его насквозь шпагою.

— Ради Бога, не здесь, господа! — пискнула Ноэми, всякую минуту готовая лишиться чувств и достаться любому, кто окажется победителем. Однако Корф стоял недвижим, испытующе глядя на обидчика. Он знал, что point d'honneur [171] для него было немедля принять вызов, однако пытался понять, что же произошло с маркизом. Сведения, имевшиеся о нем у Корфа, были весьма забавны: среди прекрасных дам Шалопаи слыл милым болтуном; так их любил, что частенько устраивал для них беспроигрышные лотереи из разных драгоценных безделушек; по непроверенным слухам, у него в доме имелась секретная комната, где он собрал портреты чуть ли не трехсот дам, благорасположением которых этот веселый Шалопаи пользовался в жизни. Словом, Сильвестр Шалопаи был обычным женолюбом и волокитою, каких множество можно встретить в любом обществе; при недавней встрече в Итальянском театре он показал себя к тому же человеком вполне светским и блестящим остроумцем: его крик «вот аббат Миолан!» сделался настоящим модным bon mot [172] и который день повторялся в салонах и даже во дворце. Какой же белены он объелся нынче? Ведь вел себя подобно провинциальному дурню…

Из этой комнаты у Корфа было только два выхода: один через дверь вместе с Шалопаи — и сразу к месту дуэли; другой — через окно, к позорному бегству. Корф усмехнулся, вспоминая одного своего приятеля, который, как и он сам, был застигнут у дамы сердца внезапно вернувшимся мужем, выпрыгнул из окна второго этажа, да так неудачно, что сломал обе ноги. На дворе же было раннее утро; по счастью, мимо проходила молочница, и несчастный любовник отдал ей все деньги, дабы она… нет, не позвала на помощь, нет, не привела лошадь или повозку, — а всего лишь оттащила его подальше от окна возлюбленной, под окна какой-то харчевни. Там он и пролежал до тех пор, пока не появились люди, — безмерно страдающий от боли, но все же безмерно гордый: он спас честь своей дамы!.. Корф вообразил, как прыгает из окошка Ноэми, ломает ноги; филер, который ходит за ним неотступно, кличет фиакр и увозит своего «подопечного» на улицу Старых Августинцев, по хорошо знакомому адресу, где грешная жена встречает своего грешного мужа и ухаживает за ним вместе с его любовницею…

Корф внезапно расхохотался, чем немало напугал Ноэми, решившую, что ее посетитель от страха сошел с ума. Но в следующую же минуту он поступил уже по всем правилам: произнес мрачную сакраментальную фразу: «Je sais a quoi m'en tenir!» [173], затем поднял перчатку — и предложил Сильвестру встретиться через час для взаимной сатисфакции. Маркиз вздохнул с видимым облегчением, и Корфу пришла в голову весьма здравая мысль о том, что, пожалуй, ради его согласия драться и была затеяна вся эта нелепая история, а шум и гам — лишь проявление страсти Сильвестра к эффектным сценам, что и было уже замечено Корфом несколько дней назад, на премьере «Петра Великого» в Итальянском театре.

Вот так и произошло, что, счастливо избегнув заботливого глаза месье Перикла, через час с небольшим во внутреннем дворике заброшенного дома на улице Карусели барон Корф и маркиз Шалопаи сбросили сюртуки, раскланялись, а потом с упоением предались тому самому занятию, которое, сделавшись истинным бичом привилегированных сословий во Франции, было запрещено под страхом смертной казни строжайшим эдиктом короля Людовика XIV, оставшись, однако, и сто лет спустя единственным средством разрешать неразрешимые споры.

Двор, где происходила дуэль, был похож на узкий колодец: черные стены вздымались к небу, шероховатые даже с виду, потому что камни были не обтесаны. Одна стена была увита мелкими белыми розами; возле нее стояла каменная скамья, покрытая мхом, и Корф, мельком скользнув по ней взглядом, подумал, что если здесь и впрямь бродит призрак, то он — вернее, она, ибо это призрак дамы — любит лунной ночью сидеть на этой скамье, под этими розами, или выглядывает из узкого стрельчатого, тускло освещенного окна… Тут Сильвестр бросился в атаку, и барон забыл о призраке и об окошке, а зря: задержи он взгляд еще на мгновение, он увидел бы свою жену.

Ну не могла Мария не прийти сюда! Ее план, который еще недавно представлялся изощренно-безупречным, отчасти даже забавным, показался ей вдруг жутковато-нелепым, как если бы, потеряв ключ от двери, она задумала стрелять в замочную скважину чугунным ядром из мортиры. Почему-то подумалось: если хорошо пойдет дело, то станет легче, однако сердце ее обморочно затрепыхалось, когда Сильвестр сделал первый выпад. Корф успел отскочить, а шпага проволокла Сильвестра вперед, так что он врезался в стену и едва успел шарахнуться в сторону, когда совсем рядом клинок барона высек искры из черного камня.

Теперь противники поменялись местами, и Мария видела лицо своего «наемника». На нем мелькнула тень изумления: Сильвестр, верно, не ожидал такого проворства, однако, решив держать теперь ухо востро, принял боевую стойку и сделал второй выпад. Сталь звякнула о сталь — Корф лихо ответил. И улыбнулся не без издевки: как ни был силен маркиз в обращении со шпагой, он ничего не мог с ним поделать.

Темп схватки ускорялся. Лицо Сильвестра блестело от пота; тщательно причесанные волосы барона растрепались, с них сыпалась пудра, открывая седые виски, разглядев их, Сильвестр, верно, решил к стремительности своих выпадов присовокупить новое оружие и выдохнул:

— Постыдились бы, сударь! С вашим положением в обществе! С вашими сединами!..

— Ничто! — перебил Корф, нимало не задыхаясь. — Я как лук-порей: голова седая, но хвостик еще вполне зеленый! — И он отбил удар так резво, что шпага едва не выпрыгнула из руки Сильвестра.

Сильвестр сделал зверское лицо и прыгнул вперед. Снова зазвенела сталь, но Мария уже не отводила глаз. Ей больше не было страшно. Она была в восторге от этого зрелища! Теперь она понимала, почему так много пылких любовниц у заправских дуэлянтов, которых ей приходилось встречать в обществе. Женщины предпочитают дерзкую, отчаянную храбрость, а не спокойную, благородную смелость. Мария, как бы в опьянении, следила за сценой, разыгрываемой по ее воле, постигая, что мужчинами, оказывается, женщине очень легко управлять, и прав был Фонтенель, сказавший: «Мужчины не сопротивляются, если ими движет страсть, — тогда от них можно получить все, что пожелаешь!»

Блеск обнаженных клинков, посвист стали, ритмический топот ног, словно бы выбивающих из брусчатки: «A mort! A mort!» [174] — это превратилось в некий смертельный, прекрасный танец. Впрочем, разъярившись, не в силах добиться перевеса, противники постепенно отступали от правил высокого фехтовального искусства. Вот Сильвестр отшатнулся, а когда Корф надвинулся на него, сбил его клинок вниз и, с поворотом подпрыгнув, попытался ударить барона пяткой в голову. Однако промахнулся, с трудом устоял на ногах и обнаружил, что каблук сапога наполовину срезан хлесткой шпагой Корфа. Противники вновь поменялись местами, и теперь Мария отчетливо видела торжествующую улыбку на лице своего мужа.