Король с дворянами сидел
За пиршеством хмельным,
Ион велел, чтоб дочь его
Прислуживала им.
То в погреб бегала она,
А то обратно, в зал,
Сама ж глядела за окно,
Где Смуглый Робин ждал.
Она в светлицу поднялась
И села у окна,
И, в руки лютню взяв свою,
Запела так она:
«Как птицы сладостно поют
В родительском саду!
О, как нетерпеливо я
Свиданья с милым жду!»
«Когда и впрямь я мил тебе
И впрямь правдива песнь твоя,
Скажи скорей: когда в твоей
Светлице буду я?»
«Когда вина напьются всласть
Король-отец и знать,
Тогда готова буду я
Любовь твою принять».
Она привратнику вино
Несла за жбаном жбан,
Покуда страж не захрапел,
Напившись, как кабан.
Тогда она украла ключ
И завершила план…
И ночь ушла, и солнце к ним
Пришло с началом дня,
И Смуглый Робин ей сказал:
«А не найдут меня?»
«О, я сумею, Робин мой,
Предотвратить беду:
Схитрив, тебя я привела,
Схитрив, и уведу».
В отцовский погреб, торопясь,
Направилась она,
В большую чашу налила
Отменного вина
И с нею встретила отца —
А был он вполпьяна.
«Я эту чашу, дочь моя,
Не отдал бы за те
Все вина в бочках там, внизу,
В подвальной темноте!»
«Да провались оно совсем,—
Вино и погреб весь!
Мне запах голову кружит,
Я быть не в силах здесь».
«Ну, что же, дочь моя, иди
И ветром подыши,
Возьми служанок и ступай,
Гуляй в лесной тиши».
А чванный страж проговорил
(Дай бог ему невзгод!):
«Пускай служанки в лес идут,
А леди не пойдет».
«Служанок много у меня,
Не меньше сорока,
Но не отыщет ни одна
Заветного цветка».
Она в светлицу поднялась,
И с головы до пят
Был Смуглый Робин вмиг одет
В девический наряд:
Под цвет травы красивый плащ
И, на ногах легки,
Из мягкой кожи башмаки
И тонкие чулки.
Упругий лук под плащ ее
Вошел едва-едва,
Кинжал был спрятан на груди,
А стрелы — в рукава.
И вот, когда они пошли
Из замковых ворот,
Проговорил надменный страж
(Дай бог ему невзгод!):
«Мы девушек, идущих в лес,
Пересчитаем тут
И вновь пересчитаем их,
Когда назад придут».
Так Робин, ночью в дом войдя,
Из дома вышел днем.
«А ведь девица недурна!» —
Сказал король о нем.
И майским днем они ушли
В леса, в луга, в поля
И не вернулись никогда
В хоромы короля.
Был солнечный полдневный час,
И всяк бы жрал и жрал.
В кишках у Вэтти голод взвыл,
И малый заплошал.
Багров, как окорок свиной,
В коптильне знавший крюк,
Он заскорузлою рукой
Сжимал ольховый сук.
Таким содеется лицо
И щегольских персон,
Такою лорда станет пясть.
Работай с наше он.
Его башка была, что куст,
А шляпа, как скирда.
На роже там и сям росла
Клочками борода.
Но голод, что голодный червь,
Проел ему кишки,
И всюду чудились ему
Съедобные куски.
И в кухню спешно он попер
Попер к милашке Медж,
И у плиты он сел без сил
Горшков с едой промеж.
«Встань! — рявкнул он. — Толстуха, встань!
Не дай душе пропасть!
Из первых блюд или вторых,
Но дай нажраться всласть!»
В голодный этот постный час
Один хорош искус:
Густой похлебки мисок пять
И мяса жирный, кус.
«О Вэтти! — отвечает Медж.—
О, лжив был твой зарок!
Влюблен ты, Вэтти, не в меня,
А в пудинг и пирог!
О, вспомни, Вэтти, полночь ту,
Когда все улеглись.
Ты щеки целовал мои,
Они возьми — ввались!
Зачем-то зад мой похвалил,
А я возьми — поверь!
И руки в ямочках ласкал,
Где ямочки теперь?
Зачем-то ленту посулил,
Подвязки на чулки.
Подвязки есть — а толку нет,
Чулки мне велики!
О подлый Вэтти, сколько раз,
Поскольку ты мне люб,
Я крала с кухни пироги
И отливала суп.
Но — чу! — к обеду вон звонят,
Пойду снимать горшок!
Пойду, подлец, опять потеть
Я для твоих кишок!»
Поел хозяин, помолясь,
Медж в кухню отпустил.
Веселый Вэтти ей сказал,
Что — слаб и нету сил.
Пошел и подошел к столу,
Где хаггис жирный прел,
Воткнул в середку острый нож
И, что отрезал, съел.
И трижды крикнул: «Медж, поешь!
Роскошная жратва!»
И жрал, покуда не сожрал,
И не подох едва.