Мемуары сорокалетнего - Есин Сергей Николаевич (полные книги .txt) 📗
Наверно так ожесточенно копает землю Гора тоже потому, что знает: и из их конторы до глубокой старости не уходят те, кто может, кто умеет. А какие, в сущности, были мечты? Маленькие мечты! Великий, наверно, и в юности думал, как завоевать мир, чтобы цветы ложились к его ногам возле всех рамп мира, а мы с Горой скромненько думали, как устроить Гору с ее скромненькими способностями на работу на радио, потом, как мне поехать в Болгарию перенести на сцену в Софии спектакль в постановке Великого. О мелочах мечтали, боялись рисковать. Вот и попали на картофельное поле. «Рой землю, старый крот!»
К их, Гортензии Степановны и Евгения Тарасовича, удивлению, скромненькие дачные шесть соток дали большой урожай. Недаром они как проклятые копались в земле и навозе всю весну и все лето. Недаром Гортензия Степановна в припадке ожесточенной скупости в последний момент, когда все грядки уже были посажены и посеяны, то в один угол на свободный клочок земли сунет зернышко тыквы, то в другой бросит щепотку легких, как парашютики одуванчика, семян петрушки. И все это взошло, вызрело, оказалось ухоженным. Здесь наука. Не проклятая, легкомысленная интуиция, не искусство, а точный книжный расчет, и поэтому репка выросла такой, что, кроме дедки с бабкой, чтобы тащить ее, нужно было звать еще и мышку. Тыкву приходилось везти на тачке, помидоры оказались как с рекламы, огурцы будто настоящие, подлинные, фирменные нежинские и даже небольшой участок картофеля — картофельное поле, как шутила Гортензия Степановна, — дал урожай на уровне белорусских рекордов. Ни у кого в округе не было таких овощей и фруктов. Сад и огород оказались лучшими, показательными в целом поселке, и поэтому еще не наступила осень, как к их калитке потянулись соседи за консультациями. Гортензия Степановна стала самым популярным в поселке человеком.
Восхищение ее селянскими талантами после того признания, которое ей давало телевидение — ведь буквально полгорода знало комментаторшу в лицо, — Гортензия Степановна восприняла радостно и трепетно и, несмотря на то что не любила на даче непроизводительной траты времени, всяких умных разговоров, болтовни и бесцельных сидений, с видимым удовольствием показывала соседкам огород, рассказывала о своей технологии и методике огородничества, доставала «выставочные» экземпляры помидоров, репы, яблок. «Здесь, наверно, как в рулетку, — поделился с Гортензией Степановной своим вычитанным в книжке наблюдением Евгений Тарасович, — выигрывают те, кто играет впервые. Новичкам везет». Огорчило супругов только одно соображение дальней соседки, пришедшей с одиночной экскурсией. Она внимательно и дотошно осмотрела сад и огород, выращенные и частично уже законсервированные дары земли, сказала! «Все у вас, дорогие соседи, очень хорошо, но одного не хватает — цветов! Без них участок ненарядный». А ведь верно, цветов не хватало, цветы в этот первый суматошный год на пенсии забыли посадить!
Когда весь урожай был собран, законсервирован, пастеризован, заквашен, засолен, разложен по банкам и баночкам и свезен на собственной, за несколько рейсов, машине в город, где занял и встроенный шкаф, и шкаф-холодильник под окном в кухне, и даже часть жилых комнат — банки хранились под письменным столом, под кроватями, в большом ящике, поставленном возле балконной двери, чтобы было попрохладнее, после того как часть банок с вареньем, маринованными огурцами и солеными помидорами была роздана близким и не очень близким знакомым, после того как все богатство было еще раз проинвентаризировано, супруги обнаружили, что и оставшегося им не только не съесть за этот год, но и за следующий. И тогда было решено созвать «на праздник урожая» всех, кому они симпатизировали, сотрудников с их бывших работ. Здесь на затраты не поскупились. К имеющемуся овощному разнообразию прикупили и ветчинки, и колбаски, и водочки хороших сортов и запекли в духовке большую импортную утку с яблоками из собственного сада.
Гости с удовольствием пришли, никто приглашения не отклонил, некоторые явились с цветами и подарками. Гортензия Степановна и Евгений Тарасович демонстрировали стойкий деревенский загар и свои подсохшие в непрерывной физической деятельности фигуры. Гости восхищались неутомимостью хозяев, их внешнему виду, отметили, что «как ни странно, но за год хозяева помолодели и посвежели», а потом все дружно сели за стол.
Гортензия Степановна за столом хотела бы продолжить рассказы о своих сельских победах, сообщить всем свои тонкие наблюдения над природой, но, выпив довольно чинно две первые рюмочки и закусив хрустящим огурчиком, гости внезапно разбились на две группы по интересам: на телевизионщиков и театральщиков и дружно заговорили о своих городских насущных интересах. Изредка телевизионщики и театральщики как стенка на стенку схватывались друг с другом. Театральщики уверяли, что телевидение не искусство, а канал информации, который вдобавок ко всему портит их театральные спектакли, лишая их отдельных острых фрагментов и контактности. Телевизионщики в ответ лицемерно-скромно интересовались гонораром театральщиков, полученным от телевидения, и уверяли, что в век больших скоростей пятиактные дредноуты театра никому не нужны. Ни один здравомыслящий зритель их не выдержит, поэтому купюры в спектаклях необходимы, они-то, телевизионщики, в этом понимают, и одновременно с ехидством задавали вопрос: кто бы, кроме интеллигенции, которая в театры, кстати, перестает ходить, знал бы разных великих, известных и полуизвестных актеров, если бы не телевидение и кино?
В этих спорах приводились новые, неизвестные Гортензии Степановне и Евгению Тарасовичу примеры, звучали имена и фамилии, многие из которых они не знали или только слышали, потому что упомянутые в споре люди в их времена еще только входили в силу, и поэтому сам спор был им неинтересен. Обратили они внимание и на то, что за последний год вошли в свой режим и после одиннадцати часов бражничать и вести разговоры «про умное», как шутили на телевидении, им было уже трудно. В общем, интеллектуального общения с бывшими сослуживцами не получилось, и было решено больше их не звать.
«Праздник урожая» состоялся в самом конце осени. Еще дней пять потребовалось, чтобы привести квартиру в порядок. Вытрясти ковры, сдать порожние бутылки, извлечь сигаретный пепел из горшков с кактусами и приготовить квартиру к зиме.
Зима оказалась для Гортензии Степановны и Евгения Тарасовича трудным испытанием. Осенью телефон еще позванивал, а когда выпал снег, световой день сократился и повеяло на всех гнетущей зимней усталостью, совсем замолчал. Исправно, правда, работал телевизор, но он, как говорится, неконтактен, разве он заменит живое, непосредственное общение? По телевизору они смотрели почти все, но глаза уставали, да и разнесся слух, что долгое спокойное сидение в кресле у телевизора вызывает гипертонию. Была у Евгения Тарасовича мысль завести кошку, но посоветовались, решили, что от нее на мебели остается много шерсти, да и вообще кошка существо гулящее и блудливое.
В этот период Гортензия Степановна стала еще более сумрачной и молчаливой. Евгений Тарасович не знал, как ей помочь, чем занять, компенсировать ее неуемную энергию. Несколько раз он намекал на ее давнишнее желание написать воспоминания, даже вынимал с антресолей папки, в которых у нее хранились афишки вернисажей, разнообразные каталоги с автографами, записочки от художников и копии ее передач. Гортензия Степановна несколько раз скучно их полистала, а потом убрала на старое место. Видимо, с мемуарами у нее что-то не заладилось. А действительно, какие особенные подробности есть в дикторском тексте телевизионных репортажей? Мемуаров из этого не выдавишь. К весне, к дачному сезону, тоже еще рано было готовиться. Супругам, лишившимся жизненного стимула и железной обязательности ритма, которые давала служба, было плохо. Оба искали выхода, чтобы поменять жизнь и обрести в ней какие-нибудь якоря. Придумала Гортензия Степановна.
Как-то за завтраком, долго и старательно выскребая ложечкой сваренное в мешочек яйцо, Гортензия Степановна сказала:
