Дунай. Река империй - Шарый Андрей Васильевич (библиотека книг .TXT) 📗
Свою главную пятиминутку исторической славы Карнунт пережил в 308 году, когда здесь состоялась важная конференция с участием сразу трех глав Римского государства. Действовавший в ту пору император Галерий, уже отрекшийся от власти Диоклетиан и узурпатор Максимиан Геркулий обсуждали, как сказали бы сейчас, способы выхода из острого внутриполитического кризиса, а попросту говоря, делили между собой и своими протеже зоны влияния на востоке и западе необъятной страны, которой уже невозможно было управлять из одного центра. Вроде бы договорились, но ненадолго, и вот вскоре Максимиан под давлением недругов вынужденно повесился, Галерий скончался от “неизлечимой болезни”, а Диоклетиан, “мучимый горем и кручиной”, принял смертоносный яд (Аврелий Виктор. О цезарях).
“На границах всего римского мира, как по призывному сигналу труб, поднялись самые свирепые народы и бросились на римские владения” (Аммиан Марцеллин. Деяния). От трубного воя страдал и Карнунт: в середине IV века его сожгли в очередной раз прорвавшиеся за Дунай квады. В годы правления Валенсиана I каструм вернули к жизни, однако главной военной базой Верхней Паннонии с той поры считалась Виндобона. Неспокойствие подтачивало империю, она перестала быть монолитом. Многие варварские племена – на правах федератов, союзников Рима, – обосновались и по “эту”, южную сторону Дуная. Лимес утратил непроницаемость, его охрана становилась заботой частных лиц и администраторов провинций; повседневность мало зависела от столицы. После 430 года вслед за легионерами Карнунт покинули многие лишившиеся защиты гражданские жители. Те, что остались, использовали город как кладбище и источник строительных материалов. Почти все древние кирпичи растащили, а последнее, решительное разорение Карнунту причинили пришедшие на Дунай с поздней варварской переселенческой волной венгры. Античный культурный горизонт залегает здесь на глубине полутора метров.
Римская империя – единственное в истории государство, установившее контроль над Дунаем на всем протяжении великой реки, ни до, ни после этого не удавалось сделать никому. Впервые понятие “граница” в масштабах целой страны перестало быть только метафизическим и стало материальным: эта граница состояла из каменных башен, земляных валов, соснового частокола. На другом конце света, в Азии, в эпоху Сражающихся царств еще более осязаемую “Длинную стену в десять тысяч ли” созидал миллион китайцев. Риму так и не удалось плотно закупорить мраморный, прекрасный, совершенный мир своей священной мечты: эта империя, как и подобает империи, была хищной, она пила соленый пот и злую кровь варваров, а потому не могла существовать без тех, от кого стремилась себя отделить. С помощью лимеса и с помощью Данубия империя попыталась установить предел. В экспозиции одного подунайского музея мне довелось любоваться подстертым изображением на отшлифованной глыбе песчаника. На этом барельефе богиня победы Виктория, попирая земной шар (что символизирует всесилие Римской империи), венчает короной Данубия, воплощение лимеса, надежной границы. Под ногой у Данубия – корабль, а в руках – трезубец и рыбка. Барельеф датирован III веком, тогда римское владычество над северо-востоком изведанного мира казалось незыблемым.
Дунай еще в доримскую эпоху становился линией соприкосновения античной цивилизации с пестрой варварской вселенной. В конце IV века до нашей эры низовья реки обозначали рубеж царства Александра Македонского. Номинальная, никак не маркированная граница проходила по Дунаю от его устья и до впадения в него реки Олт (у греков и римлян – Алута, теперь в Румынии). После кончины Александра Великого эти территории получил в правление один из его диадохов (преемников), Лисимах, много и не слишком успешно воевавший с фракийскими вождями. Племена гетов и даков сражались за земли, которые считали своими, еще три с половиной столетия. Первым из римских полководцев в 75 году до нашей эры здесь увидел Дунай консул Гай Скрибоний Курион, а к отсечке нашей эры южный берег реки у ее устья замкнула римская провинция Мёзия.
В этих краях, близ теплого моря, значительно раньше, чем в горах Шварцвальда или на равнинах Паннонии, расцвела античная жизнь. Первыми из цивилизованных (и в древнем, и в сегодняшнем понимании этого термина) народов, обследовавших низовье Дуная, были финикийцы, которые, как предполагают, поднимались на своих биремах от Черного моря по течению реки на сотни километров. Материальных следов финикийских экспедиций по Дунаю не сохранилось, о них свидетельствуют только упоминания в трудах греческих историков. Греки, начавшие колонизацию черноморского побережья двадцать семь веков назад, несмотря на свои приблизительные знания о Дунайском бассейне, тоже вошли в историю как метафорические покровители этой реки. Именно с Грецией соотносит Дунай в стихотворении “Исток Дуная” классик британской поэзии Уильям Вордсворт: Дунай впадает в Черное море, а Черное море в воображении пиита ассоциируется с Орфеем и аргонавтами. Греческая колонизация и в Северном Причерноморье ограничивалась освоением береговой приморской линии. Торговые суда совершали каботажные плавания, поселения колонистов представляли собой оптовые перевалочные базы, принимавшие зерно и звериные шкуры и предлагавшие варварам взамен драгоценные побрякушки, вина, всякие ремесленные изделия. Комедиограф Аристофан писал с иронией: “Греки расселись вокруг моря, как лягушки вокруг болота”. В дельте Дуная “лягушки-путешественники” основали десяток полисов с акрополями, стадионами и форумами. Но даже эти, самые окраинные посты Эллады вносили посильный вклад в продвижение античной истории: и здесь снаряжали солдат и корабли для сражений с персами; и здесь в пору междоусобиц агора (общегражданское собрание) точно так же, как в Фессалии или Беотии, выбирала сторону Афин или Спарты. И в политическом, и в коммерческом отношении истрийские греки ориентировались на свою метрополию, на тот город, откуда на Дунай прибыли пионеры колонизации. Этим городом был Милет, самый богатый из ионийских полисов Малой Азии, выходцы из которого организовали на берегах Понта Эвксинского аж девяносто колоний.
Одним из первых греческих городов в зоне Дуная считают Гистрию, основанную в середине VII века до нашей эры на берегу черноморской лагуны, северная оконечность которой примыкала к дельте реки. Спустя столетия линию берега переформатировало землетрясение, и лагуна стала озером, теперь именуемым Синое. Значение маленького города, получившего имя большой реки, постепенно уменьшалось, и когда в эти края пришли римляне, они устроили военный лагерь Гальмирис (“соленая вода”) в нескольких десятках километров к северу. Гальмирис стал крайней бусинкой римского ожерелья Дуная; в двух тысячах километров отсюда, неподалеку от истока реки, империя разместила военное поселение Бригобанн. В период расцвета Римское государство держало на дунайском рубеже, от Бригобанна до Гальмириса, треть своей армии – десять легионов по пять тысяч пехотинцев и пять сотен всадников в каждом.
Гистрия торговала зерном, в этот город вел двадцатикилометровый акведук, пока гарнизон Гальмириса отбивался от набегов аваров и славян, здесь развивались науки и ремесла. Греческое и романское население покинуло оба города в VII веке, когда Византийскую империю потеснили из этих краев булгары. Теперь останки Гистрии, римские храмы которой возведены на греческих фундаментах, символизируют эстетику разрушения еще в большей степени, чем останки Карнунта, поскольку античные строения Карнунта либо сровнены с землей, либо выстроены из новых кирпичей и покрыты новой черепицей; в Гистрии никаких масштабных восстановительных работ не проводилось. Две цивилизации, греческая и римская, зрелость которых разделяет отрезок в полтысячелетия, кажутся в Гистрии одинаково далекими, полустертыми, немыми. Однако произведем несложный подсчет: Гистрия продержалась в живых на кромке дунайской дельты тысячу триста лет. Москва отметит такой юбилей в середине XXV века. Еще тысячу триста лет Гистрия пролежала в руинах. Интересно, какая панорама откроется с Воробьевых гор весной или осенью 3750 года?
