Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3 - Сторидж Пола (книга жизни .TXT) 📗

– Это – кульминация второго акта, – произнесла она, взяв бутафорский кинжал из рук студента, который играл Каску, – убийство Цезаря. Убийство. Политическое убийство, – добавила она. – А вы действуете так, будто бы закалываете свинью где-нибудь в Йоркшире… – повертев кинжал в руках, она вернула его. – Надо двигаться по сцене, а вы стоите, как истуканы… Ну, попробуем еще раз?

Она вернулась на прежнее место, а студенты продолжили репетицию, то и дело прерываемую одобрительными или неодобрительными репликами:

– Лучше…

– Больше движения!..

– Не суетитесь!..

– Фредди, когда вы, наконец, будете знать свой текст?!

Когда Джастина, судя по всему, удовлетворилась, она, поднявшись, произнесла:

– А теперь – перерыв…

Во время сорокаминутного перерыва одни студенты отправились в кафе, расположенное неподалеку, другие, достав из спортивных сумок сэндвичи, принялись неспешно закусывать тут же в зале.

Джастина, увлекшись, принялась еще и еще раз объяснять, как следовало бы представить сцену убийства Цезаря заговорщиками.

Вскоре беседа, как часто и бывало в перерывах студенческих репетиций, зашла в сферу несколько более отдаленную – наверное, ключевыми послужили недавние слова Джастины о том, что смерть Юлия Цезаря несомненно была политическим убийством.

– Кстати, миссис Хартгейм, – поинтересовался один из студентов, – а что вы думаете о последнем взрыве в Белфасте?

– О чем это вы?

– О событиях в Ирландии…

Буквально на днях террористы из ИРА [3] взорвали в восточной части Белфаста ночной дансинг, обычно посещаемый некатолической молодежью – это кровавое событие не сходило с уст у всех англичан.

Джастина пожала плечами.

– Террор всегда вызывает омерзение у цивилизованных людей, – произнесла она, – тем более, что в таких акциях, как правило, гибнут невинные люди… Да, я смотрела репортаж в новостях – это ужасно.

– Но ведь эти ребята-ирландцы утверждают, что борются за правое дело…

– Что не дает им никакого права отправлять на тот свет людей, которые не занимаются политикой… Ведь ИРА сделало заложниками своих целей, сколь благородными эти цели бы ни были, – продолжила Джастина и, поймав насупленные взгляды студентов, тут же добавила, – для ирландцев, конечно… Они сделали заложниками своей политики многих людей, которые далеки от их идей… Более того, – продолжила она после непродолжительной паузы, – вы ведь знаете, я и сама ирландка…

– Неужели, миссис Хартгейм?

Видимо, этот вопрос был задан человеком, который совершенно не разбирался в театре – почти всем было известно, что девичья фамилия миссис Хартгейм – О'Нил.

– Да, и горжусь этим… Но методов террора никак не одобряю.

После этих слов зависла тягостная, томительная пауза, прерываемая разве что назойливым жужжанием мухи, неизвестно как залетевшей в зал.

– Стало быть, – спросил один из студентов, сын пэра, высокий юноша с пышными, как у диккенсовских героев, бакенбардами, – стало быть, вы поддерживаете независимость Северной Ирландии?

Вопрос был задан со скрытой агрессивностью – скорее, безотчетной, чем осознанной, и все почувствовали это.

– Вы считаете, что раскол страны… Вы хотите сказать, что эти бандиты делают святое дело?

– Нет, Фредди, – произнесла она, – я не это хочу сказать…

– Но ведь…

– Я только что ответила, как я ко всему отношусь, – добавила Джастина, но уже очень сухо.

Однако сын пэра не сдавался:

– Но ведь вы, как ирландка, не можете не желать католикам Белфаста… Вы не можете не поддерживать их стремления…

Ситуация из совершенно безобидной неожиданно превращалась в критическую.

Джастина, поняв всю щекотливость ситуации, тут же перебила его:

– Я просто поддерживаю справедливость… А теперь, – она обвела взглядом студентов, – закругляйтесь, дамы и господа… У нас, к сожалению, не так много времени, но очень много дел…

Студенты, на ходу дожевывая сэндвичи, поднялись со своих мест (при этом откидные сидения с шумом хлопали) и пошли на сцену.

Фредди, который в этом спектакле играл Брута, с ходу начал монолог:

Джастина вновь остановила репетицию.

– Стоп, не так быстро!

В этот момент к ней подошел Гарри – тот самый молодой человек, который играл Юлия Цезаря, и его девушка.

Смущенно улыбнувшись, Гарри произнес:

– Миссис Хартгейм, извините, но мы с Мери хотели бы попросить Вас…

Джастина подняла голову.

– Да, конечно…

– Не могли бы Вы отпустить нас сегодня немного пораньше? – спросил Гарри.

– Что-то случилось?

– Да… То есть нет…

– Так «да» или «нет»?

Гарри замялся.

– Извините, но мы… Простите, миссис Хартгейм, но мы с Мери ждем ребенка… И мы хотели бы быстро съездить в Лондон… Нас ждут у доктора…

– Тем более, – добродушно вставила Мери, – что моего Гарри, то есть Юлия Цезаря, только что убили первые политические террористы, и теперь он вряд ли понадобится им еще раз…

Джастина заулыбалась.

– О, конечно – какие могут быть вопросы? Если вам так необходимо…

Мери и Гарри оживились.

– Спасибо, миссис Хартгейм!

И, развернувшись, пошли к выходу, провожаемые завистливым взглядом Джастины…

В тот день она освободилась как обычно – к двум часам дня.

Надо было идти домой.

Одевшись, Джастина направилась в свой квартал той же дорогой, по которой шла в колледж святой Магдалины сегодня утром.

Ага, вот и то самое кафе, в которое она сегодня заходила. Может быть, зайти еще раз?

Да, пожалуй.

На этот раз в кафе было немноголюдно, и Джастина уселась за дальний столик – как раз за тот самый, где сегодня утром она видела какого-то странного человека, то ли поэта, то ли сумасшедшего.

– Кофе, пожалуйста, – кивнула она подошедшему официанту.

Тот, сделав в своем блокноте пометку, на какое-то мгновение задержался у столика.

– Чего-нибудь еще?

Джастина, немного подумав, отказалась:

– Нет, благодарю вас… Мне скоро домой… Там и перекушу…

Гарсон, немного смутившись, спросил как видно, стараясь вложить в свои интонации как можно больше осторожности:

– Простите, вам наверное, не очень нравится, как у нас готовят кофе?

Удивленно посмотрев на него, Джастина в свою очередь поинтересовалась:

– А почему вы так считаете? Гарсон смущенно молчал. Немного подумав, она произнесла:

– Если бы мне действительно не нравился ваш кофе, я бы вряд ли зашла к вам…

– Просто сегодня утром ваш кофе остался нетронутым… – ответил гарсон, все так же смущаясь. – Еще раз простите за столь нескромный вопрос…

Джастина натянуто заулыбалась.

– О, что вы, что вы – кофе был превосходен… Просто я задумалась, а потом уже не оставалось времени – надо было идти… – объяснила Джастина и с удивлением уловила в своем голосе нотки оправдания.

Гарсон принес кофе и, непонятно за что еще раз извинившись, удалился.

А Джастина вновь погрузилась в свои невеселые размышления…

Итак, Лион твердо (а судя по тону, которым он сегодня утром говорил с ней – очень твердо) решил, что им необходим ребенок.