Обыкновенная пара - Миньер Изабель (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
— Он сказал… Он сказал, что это экзистенциальный кризис. Что я задаю себе вопросы о смысле жизни, и что, по его мнению, это скорее признак психического здоровья. Он считает, что я в полном порядке.
— Бенжамен, ты не показал ему себя в истинном свете. О чем вообще ты ему рассказывал?
— Обо всем… О своей работе, о родителях, о Марион…
— А обо мне?
— Да, да, и о тебе тоже.
— И что же ты ему обо мне сказал?
— Что ты всегда готова… поддержать меня.
— Даже немножко перегибаю палку. Я не могу взвалить на себя все, ты же понимаешь… Вот потому-то ты и должен взять себя в руки. Когда ты снова к нему пойдешь?
— Он считает, что я не нуждаюсь в помощи психолога. Или — в немощи психолога? Что-то я запутался…
Она вздыхает:
— Видишь, какой ты: как только надо приступить к действиям, ты увиливаешь.
— И об этом тоже я ему сказал, честно объяснил: чуть что — я в кусты. Но он так не считает. Он считает, мне так кажется, потому что я не уверен в себе. Это симптом моего экзистенциального кризиса. Но тут не о чем беспокоиться. Просто мне надо поверить в себя, признать свои достоинства. Потому что, видишь ли, мне свойственно видеть в себе одни недостатки. Понимаешь?
Она очень миленько надувает губки. Если бы она занималась любовью так, как надувает губки, я бы хоть сейчас прыгнул в койку.
— Он так сказал? Врешь, Бенжамен!
— Вовсе не вру. И если ты мне не веришь, то как, по-твоему, я поверю в себя? Он ясно сказал: окружающие не должны подвергать сомнению достоинства человека, при экзистенциальном кризисе иначе нельзя. Понимаешь, этот кризис — такая штука, которая делает тебя слабым…
Я читаю в ее взгляде недоверие, вроде бы она колеблется…
И вдруг взрывается. Бум!
— Экзистенциальный кризис! Экзистенциальный кризис! Шел бы ты знаешь куда со своими экзистенциальными кризисами! Этот тип даже не понял, что ты не в порядке!
— Он смотрел на меня другими глазами…
Она успокаивается — так же неожиданно, как и взорвалась. Я попал в яблочко?
— Просто он видел тебя в другой обстановке… и не мог понять… Но в том, что он сказал, есть хотя бы один положительный момент: ты должен поверить в себя, должен окунуться в дело и не должен больше уклоняться от ответственности. Подумай об этом, Бенжамен. А пока, будь добр, сбегай за пиццей.
Я надеваю куртку и уже с порога зову:
— Беатрис!
— Что?
— Еще он сказал, что с точки зрения душевного равновесия сейчас не время покупать аптеку. Я слишком хрупок.
5
Любовь, а не война
Не стоило говорить, что я хрупок. С тех пор как сказал, все время кажется, что вот-вот разобьюсь. Разобьюсь, как треснувший, обреченный на погибель стакан. При малейшем ударе могу расколоться. Разлететься на тысячу кусочков.
От громких голосов я теперь начинаю вибрировать и каждой клеточкой чувствую угрозу. Я — выщербленная хрустальная ваза, я в опасности. А что делают с разбитой вазой? Выбрасывают на помойку и забывают о ней.
Когда Беатрис кричит, каждое ее слово как выстрел, и мне хочется, спрятавшись под кроватью, выждать, пока она сложит оружие и уже не будет пулемета. Конечно, патроны холостые, но даже звуки выстрелов меня ранят. И из ушей течет кровь.
Когда Беатрис кричит, если я хочу, чтобы она меня услышала, я должен кричать еще громче. Но начни мы оба орать — на что это будет похоже? И что будет с Марион?
Когда Беатрис кричит, Марион не теряется, она сразу же уходит в свою комнату, закрывает дверь и рассказывает сказки куклам, чтобы те ничего не слышали.
Когда Беатрис кричит, мне хочется стать куклой.
Когда Беатрис кричит на Марион, малышка не может уйти к своим куклам:
— Ты куда, Марион! Оставайся здесь и слушай, что тебе говорят!
И Марион остается, и слушает: вся — внимание, вся — сосредоточенность. Мне кажется, в эти минуты она воображает себя куклой и мысленно рассказывает себе что-то. Не знаю что… Я не знаю, что с ней происходит, когда она стоит вот так безучастно, пока Беатрис не спросит: «Ты все поняла?»
Тогда она отвечает: «Да, поняла». Поняла что? Что надо класть грязное белье в корзину, а не швырять его на пол? Что надо убирать игрушки, а не разбрасывать их повсюду, как современный Мальчик-с-пальчик, который хочет оставить там и сям свои следы для уверенности в том, что он у себя дома? Все она поняла или не все? Поди знай… Говорит, что поняла, и продолжает жить на свой лад. Это был временный перерыв, вроде… щелк — нет электричества — зажгли свечи — дали свет — свечи задули и забыли… Забыли что?..
Разве после этих припадков, этих приступов крика меньше валяется одежды на полу? Разве меньше разбросано игрушек по комнате? Немного меньше… но это ненадолго, на час, на два, совсем ненадолго…
Когда Беатрис кричит, я тут же забываю, что она сказала, у меня только одно желание: пусть это скорее кончится.
Когда Беатрис кричит, возражать ей опасно — все равно что подливать масла в огонь.
Когда Беатрис кричит, меня внезапно охватывает страшная, безграничная усталость.
Нет, я не стану прятаться под кроватью, на самом деле лучше уж спать лягу. Улягусь в постель, накроюсь с головой и дождусь сна, тишины.
Когда Беатрис начинает кричать, если я скажу ей: «Не кричи!» — она раскричится еще громче: «Я не кричу-у-у!» Поэтому со временем я, само собой разумеется, стал все реже ее останавливать, а теперь и вообще ничего не говорю.
Когда Беатрис не кричит, я говорю ей, как приятно и мило, когда она разговаривает нормально, не повышая голоса. Тогда она смотрит на меня с недоумением, как будто я ляпнул глупость. «Да ты что, Бенжамен! Я никогда не кричу. Случается разозлиться время от времени, иначе вы меня не послушаете, но я не кричу! Это ты не терпишь, когда я с тобой не соглашаюсь, вот и говоришь, что я кричу. Стоит чуть-чуть возразить — сразу говоришь, что я кричу. Тут ничего не поделаешь, это идет из детства: твои родители всегда повышают голос по пустякам. А я прямо и открыто высказываю свое мнение, но вовсе не кричу, тебе это кажется…»
Беатрис себя не знает. Она путает себя с кем-то другим. С другой женщиной, которую принимает за себя и с которой у нее совсем мало общего, лишь отдаленное сходство.
Лежа под одеялом, я перебираю все это в голове. Только что у нее был новый припадок. Взорвалась перед тем, как уложить Марион.
Слава богу, всего несколько вспышек, это длилось недолго и обошлось без жертв — Марион сразу же спряталась в детской.
Беатрис рассказывала мне об Орельене, который ужасно страдает с тех пор, как живет вдали от своих детей, — кстати, почему она все время говорит об Орельене? Я заметил, что Одиль, бывшая жена Орельена, не очень-то хорошая мать и, возможно (я подчеркнул «возможно» как предположение), детям было бы с отцом не хуже (я сказал «не хуже», а не «лучше»), чем с ней. Беатрис пожала плечами и, наращивая звук, пошла в атаку:
— Одиль — плохая мать? Если женщина не лишается рассудка от любви к детям, не разрешает им вытворять что пожелают, не на все подряд соглашается, не рохля и размазня, у которой дети стоят на голове, — значит, она их не любит?! Да Орельен уродов бы из них вырастил, из своих детей! Ребенок нуждается в строгости, в дисциплине!
Черт меня дернул отозваться:
— Слушаюсь, командир! Раз! Два!
Не хватает сил постоянно сдерживаться — вот и ляпнул из солидарности с Орельеном, просто не утерпел.
Это и спровоцировало взрыв.
Я оправдывался, уверял, что мои слова — всего лишь шутка, неудачная шутка, ребячество, просил прощения. Все напрасно. Масло в огонь и — второй залп. Канонада. Крики, крики, крики.
Бог знает почему я подумал: «Иисус кричит», да, Бог, возможно, знает почему…
У меня мелькнула религиозная мысль, такое редко со мной случается: а может, это Иисус кричит всякий раз, когда кто-то кричит? Потом другая мысль, безбожная: тогда пусть он заставит крики смолкнуть, потому что это в его власти.
