Руны грома - Рымжанов Тимур (читать хорошую книгу .TXT) 📗
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Вы грязные животные! Навозные черви! Не сметь вам больше слово молвить и глаз поднять без дозволения! Отныне ваше — все лишь чумазые трусливые душонки, под мамкиными тряпками! Искать без моего дозволения даже не пытаться, смерды косопузые! Затаить дыхание, прикусить языки и слушать!
Воевода медленно прохаживался вдоль неровной шеренги, буравя свирепым взглядом притихших новобранцев. Два десятка деревенских бугаев, пяток городских лоботрясов, семеро косматых исхудавших, но еще крепких бродяг да парочка внебрачных боярских отпрысков от бывших рязанских дворов внимали хриплым выкрикам воеводы. Сутулые, уставшие после изнурительной дороги, они еще не могли толком понять, на что обрекли себя, изъявив желание попасть в мое войско.
— Все вы пришли сюда по доброй воле и собственному разумению, — продолжал воевода, раздувая ноздри. — Забудьте, кем вы были, отныне у вас нет больше ни прошлого, ни сословия, ни имен. Я Скосарь Чернорук, стрелецкий воевода, и эта крепость, как и все в ней, моя собственность, мое подворье. С этих пор и до смерти для вас я царь, и бог, и отец, и мать. А вы грязь под ногами! И если я или кто-то из моих подручных выкрикнет слово «грязь», то это обращаются к вам. Делайте, что велят, и молите своих богов, что делаете правильно! Приказы в стрелковой дружине князя-колдуна выполняются быстро и четко! За непослушание следует жестокая расплата. Забудьте о том, что умеете, о том, что думаете и чувствуете! Отныне для вас есть только приказы! Следующие три месяца для вас, животных, станут настоящим адом, горнилом, в котором я и мои люди выкуют из вас настоящих воинов, самых лучших, равных которым более нет!
Скосарь чуть отставил ногу и указал плетью на невысокий столб у ворот с висящим на нем бронзовым колоколом.
— Эти ворота — единственный выход из крепости. Кто пожелает, может подойти и ударить в колокол, чем признается в собственной никчемности. Ударивший в колокол получит пинка под зад и будет изгнан с позором, а оставшиеся же понесут за его трусость и слабость жестокое и суровое наказание. Ежели кто-то подымет смуту, вздумает сбежать, того изловят и накажут его же товарищи. Повторный побег карается неволей и даже смертью!
Из окна моей новой мастерской было отлично видно и слышно, как Скосарь стращает свежее пополнение. Я даже устроил себе короткий перерыв, чтобы понаблюдать эту захватывающую, театрализованную постановку. Всегда удивлялся, как однако быстро старый вояка впитал все мои уроки и новшества, что я вводил для обучения новобранцев и старой гвардии.
Стрелки моей крепости имели высокий статус и право называться элитным подразделением. Но, к сожалению, теперь их было очень мало. Хорошо обученные, сильные, выносливые, снабженные самым дорогим и надежным оружием, эти молодцы могли дать фору любой княжьей дружине, численно превосходящей их в два-три раза. Самое главное, чего я добивался от элитного подразделения, — сплоченности и верности. Взятый за основу курс подготовки иностранного легиона, адаптированный мной к этому времени и месту, служил неким фильтром, способом отсеять слабые звенья. Исходя из собственного опыта, я понял, что искать только сильных и здоровых новобранцев — накладно и неразумно. Порой в войске требовались не только сильные бугаи, но и проворные и сообразительные ребята, быть может, не самой богатырской наружности. Поэтому на службу брали всех, исключая лишь калек, женщин и стариков. Всех, кто был способен выжить в тренировочном лагере Скосаря. Здесь все устроено сурово и даже жестоко. За каждым следили внимательно, подмечали особенности и нужные навыки. Сформировалась целая служба, эдакий конвейер по штамповке универсальных солдат. Три месяца — первый этап. Проверка и подгонка под нужный стандарт физической выносливости, наработка простейших навыков. Новобранцев чуть ли не в буквальном смысле втаптывали в грязь, мешали с глиной, а потом из тех, кто сумел пройти все это, лепили заново несокрушимую, неудержимую силу, единый чугунный кулак. Следующий этап — углубленное изучение оружия, специализация. Мечи, копья, арбалеты, рукопашный бой, кто на что был горазд и все вместе. Матерые стрелки, уже прошедшие этот тяжелый курс, можно сказать, ветераны, лупили новичков до кровавых соплей, гоняли в марш-броски до рвоты. Тренировались сами и учили молодых превозмогать усталость, держать удары и терпеть боль. Все, что в знакомой мне когда-то армии называлось неуставными отношениями, дедовщиной, здесь стало частью учебного процесса и ритуалом инициации. Новобранец — дух бестелесный. Приказ любого вышестоящего по званию выполняется и не обсуждается. За каждый месяц обучения, после проверки, достойным присваивался шеврон, особая нашивка в виде дубового листочка. Не прошедшие проверку опускались до нулевого уровня и были обречены еще месяц ползать в грязи. Все как в армии. У солдат нашивки тряпичные. У старших, прошедших хорошую подготовку и выживших в нескольких боях, появлялись бронзовые. У инструкторов и, если можно так выразиться, офицерского состава — серебряные.
Владение технологиями, собственное производство — просто великолепно! Замечательный способ жить в достатке, так, как тебе хочется. Диктовать свои условия князьям да боярам, регулировать рынок, прижимая к ногтю купцов и посредников. Но главным стало все же формирование собственной гвардии. Достигнутое долгими годами тяжелого труда, построенное, изобретенное требовалось защищать, оберегать от жадных и хитроумных соседей. Одному мне было нынче невозможно уследить за всеми ростками цивилизации, что я так щедро и порой бездумно сеял вокруг себя.
Суров и жесток я стал, что и говорить. Все это замечали. Особенно теперь, когда затаил желчную злобу на Михаила. Живу затворником уже который месяц, принимая редких гостей. Да и тех лишь, кто знает о том, что я выжил после покушения. Наум с Мартыном так и прежде только по большой надобности меня навещали, раз в полгода, а то и реже. Нынче так и вовсе не показывались. Тем более что они и не ведали о моих злоключениях, и не дай бог, чтобы узнали. Таких дров наломают! Строительство Новой Рязани я полностью поручил им, сам только разрабатывал и утверждал проекты новых зданий. Вот пусть и не отвлекаются. Чен, прыткий китайчонок, после того как окреп да стал уверен в своих силах — подался восвояси. Давно от него никаких вестей не было. Купцы, что шли с востока, только руками разводят, мол, никого такого не видали. Был бы он со мной в момент покушения, то уверен, что надежный телохранитель предотвратил бы его. Но, увы, нет моей неслышной тени и молчаливого друга. Всех распустил, сам расслабился, вот и получил по полной. Только и остается, что бессильно злиться, и рычать да зализывать раны.
Что уж говорить, если бесстрашный Скосарь, прозванный в народе Чернорук за лихие дела да увечье, меня укрыв в своей усадьбе, сам раз в неделю являлся, кутил да опять по заставам да крепостям намыливался, избегая лишний раз попадаться мне на глаза.
Дом в Змеигорке пришлось оставить. Отдал под нужды купеческого двора и наместника. Уж слишком горькие воспоминания были связаны с этой крепостью. Пока отлеживался в Медовом ручье, в доме старосты, куда добрался с помощью отшельника и его серой банды, Михаил, этот упырь, проявил иезуитское коварство. Недооценил я московского князька. Сам он, как я и думал, в Змеигорку не сунулся, но сподобился-таки урод прислать в гостиный двор драных пьяных кожемяк с чумным покойничком в возу, заваленном сырыми шкурами. Те дня через два сами преставились, так что спросить было не с кого. Карантин ввели очень поздно. Недели две не могли понять, что вообще происходит. Пока до меня не дошли донесения, и я сам не смог разобраться, что в крепости свирепствует чума. Даже после принятых мер, после долгой блокады всех дорог болезнь выкосила не меньше половины всего населения, включая стрелков и мастеров. Зацепило и некоторые окрестные села. Мою семью болезнь тоже не пощадила. Рашид Итильский, ставший наместником крепости, лично распорядился похоронами. Могил не было, тела всех погибших сжигали, а прах запечатывали в урны и замуровывали в склепе под башней внутреннего двора.
