Кризис Ж - Батурина Евгения (книги онлайн полные версии бесплатно TXT, FB2) 📗
– Понимаешь, важно, чтобы людям было у нас хорошо. Чтобы даже в пик сезона они не чувствовали, будто живут посреди пылающего муравейника, в который превращается летом наш город, – говорила мне Ольга, когда Боря с Вадимом ушли курить. – И в этом смысле я рада, что мы не рядом с морем. Здесь тихий центр, и зелено, и постоянно что-то цветет. Мы с Вадиком в этом районе выросли, нашу школу отсюда видно… В общем, тут классно даже летом.
– Отличный слоган, – заметила я. – Нормальным людям понравится.
– Вот-вот! Это и есть отель для нормальных людей, – Ольга обрадованно надавила на мою руку у локтя, аж больно стало. – Потребности нормальных людей редко учитываются, а им не так уж много надо.
– Например?
– Например, удобные матрасы и подушки. Хорошая звукоизоляция в номерах – чтобы жаворонки и совы друг другу не мешали. Потом – завтраки весь день, к слову о жаворонках и совах. Еда в номер по той же цене, что и в кафе. Кнопка вызова горничной: нажимаешь, когда нужно, а в остальное время тебя по умолчанию не беспокоят и в дверь не ломятся. Номеров тринадцать, все они разные по дизайну и у каждого – своя изюминка: где-то большая терраса, где-то выход на крышу… Вся техника работает, ничего не болтается и не протекает. Халаты, тапочки, щетки-пасты и прочие маленькие радости всегда, что называется, в наличии. Пульт от кондиционера лежит на видном месте, и в нем есть батарейки. В ванной стоит эко-косметика, которую нам делают прекрасные чуваки, у них свое маленькое производство. Ну, и персонал, конечно. Я всех кандидатов собеседую сама и смотрю, способны ли они поддержать разговор и можно ли их к людям пускать.
– Официанта Афанасия тоже собеседовала? – поинтересовалась я.
– Афанасий – парень Василисы. По блату сюда попал, – улыбнулась Оля. – Но мальчик замечательный. Он еще у Пети учится готовить, Петя – наш шеф-повар. Приехал, представляешь, из Питера, потому что там замерз…
– Интересно, – сказала я. – Я только сейчас поняла, что здесь все именно так, как ты говоришь. И матрасы с подушками, и тишина, и пульт от кондиционера сразу нашелся и заработал. Но я это, откровенно говоря, принимала как должное.
– И хорошо! – засмеялась Оля. – Вот если бы что-то было не так, ты бы обязательно заметила.
– Это правда, – согласилась я. – Как-то захотелось вас срочно везде пиарить. А то ведь не узнают в Москве об отеле «Журавленок». Кстати, откуда это название?
– Из Крапивина! А кафе называется «Молнии». Мы вывеску повесили, а вот на дверях написать не успели… Это моя любимая крапивинская книжка – «Журавленок и молнии».
– И моя, – призналась я. – «Потому что гром – это не страшно, это уже после молнии. Если слышишь, как гремит, значит, молния ударила мимо».
– Господи, как же хорошо, что ты одумалась! – Оля схватила меня, оторопевшую, за обе руки. – Ты ж совсем наша. Совсем родная. Не мучь только больше Борьку, он тебя так любит, а никого другого, считай, не любил.
Тут вернулся никого-считай-не-любивший Борька в сопровождении Вадима, и мы решили выпить розового шампанского. Логичное же решение после гарначи, грилло, монастреля и парочки неучтенных совиньонов. Допивая второй бокал под сырный комплимент от шеф-повара Пети, я вдруг вспомнила, что за сутки так и не рассказала сестре Антонине, как у меня дела. «Извини, что пропала. Ела охрененный стейк и форель. Знакомилась с Кузнецовыми. Возможно, напилась», – написала я. «Я привыкла: раз не пишешь, значит, все хорошо», – ответила сестра. И тут я вспомнила, что должна была сегодня лететь в Москву – примерно в то время, когда выспрашивала официанта Афанасия-Бенедикта про пашот и круассаны. «Спасибо вам», – написала я сестре Антонине, имея в виду все сразу.
Мы допили брют, я категорически отказалась от десерта, объяснив это скромной грузоподъемностью лифта.
– Эх ты, – покачала головой Кузнецова. – Наша Васька копит деньги на кондитерские курсы в Париже. Вот вернется, наделает эклеров, попробуй тогда не попробовать!
– Кстати, éclaire – по-французски «молния», – заметила я. Видимо, шампанское разбудило во мне дремлющее знание французского.
– Она еще на разных языках говорит! – в очередной раз восхитился мной Кузнецов.
Много я получила тогда комплиментов, и не только от шефа. Боря в тот вечер говорил мало – по крайней мере, для себя обычного. Смотрел на меня, улыбался, слушал, был рядом. Как же это приятно, оказывается – когда кто-то настолько с тобой.
– Может, пойдем? – шепнула я ему, пока Кузнецовы отвлеклись на разговор с бледным (видимо, еще не отогревшимся) шеф-поваром Петей из Питера.
Боря ответил взглядом – да, идем. Встал, большой и внушительный, и шумно начал прощаться с друзьями и благодарить шефа. Я тоже поднялась с места – отметив с удивлением, что довольно хорошо держусь на ногах для человека, полировавшего красное игристым.
Наполняло меня не вино, а счастье.
Чувствуя себя красивой, любимой и очень легкой, я направилась к лифту. Практически полетела. И с размаху вошла лицом в стеклянные двери кафе «Молнии».
Гром – это не страшно.
Сначала я не поняла, что произошло. Удивилась только, что уже никуда не иду. Потом услышала нестерпимый гул, как будто в гонг над ухом ударили, и почувствовала: больно. Больно всей правой стороне Жозефины. Успела подумать: а ведь правая – моя выигрышная, «рабочая» сторона.
Потом вокруг меня все забегали и запричитали. Пытались отклеить от лица мои руки, которыми я его защищала. Я сопротивлялась и рук не отпускала – и чтобы от меня отстали, уткнулась Боре в грудь. Он меня очень аккуратно обнял, отгородил от всех, дистанцировал. Где-то далеко говорили люди, до меня доносились обрывки фраз: «лед неси уже», «отойдите от нее», «да я просто…», «нос-то цел?». Насчет носа я тоже беспокоилась – оттого, может, и держалась за него. Еще глаза. Хотелось бы, чтобы их все еще было два. Постепенно сквозь пелену стали проступать достаточно четкие мысли. Я не слышала звона стекла, потому что меня оглушило или потому что оно не разбилось? И если не разбилось, значит, порезы исключены? Я отодвинула руки, ладонями осторожно потрогала лицо. Нос на месте. Под ним не мокро, крови нет. Глаза есть, оба. Вот под ними мокро – но это, похоже, слезы. Или дождь: после грома и молний бывает гроза.
Я зашевелилась в коконе, который соорудил для меня Боря, и он чуть расслабил руки. Я повернулась к людям. Ольга Кузнецова смотрела на меня с испугом, но я заметила, как на лицо ее постепенно снисходит радость и облегчение. Хороший знак. Она бросилась было ко мне, но Боря выставил руку вперед: пока нельзя.
– Прости, Жозефиночка, – говорила Оля. – Дура я, рассказывала тебе, как у нас тут все хорошо продумано… А на двери ничего не успели написать, и вот. Ужас!
– Хватит голосить, – вступил Вадим Кузнецов. – Сегодня же напишем! Прямо ночью. Чего уже себя ругать, без толку.
Я поняла, что он так защищает жену. И решила ему помочь:
– Не надо ночью. К следующему моему приезду напишите на стекле слово «Выход». Ну или слово «Дверь», для одаренных. А пока я и так запомню.
– У тебя что-нибудь болит? – спросил Боря, пока остальные растерянно смеялись.
– Я не чувствую половину лица, это минус. Зато реально видела молнии в кафе «Молнии»! Уникальный экспириенс, как сейчас пишут.
Я улыбнулась Боре снизу вверх: мол, ничего, можно смеяться, гроза миновала. Ольга Кузнецова все-таки ко мне прорвалась и, ежесекундно извиняясь, стала прикладывать пакет со льдом к моему лицу. Один раз приложила к коленке – на всякий случай. Весь остальной персонал отеля «Журавленок» суетился и спрашивал, чего я хочу – кофе, воды, спать, гулять или (я четко расслышала!) козинаков из кунжута.
Я почувствовала, что лицо деревенеет и опухает, и, пока карета совсем не превратилась в тыкву, решила удалиться. Боря кинулся открывать передо мной стеклянную дверь. Вадим Кузнецов подошел и зачем-то завернул меня в огромный плед. Такой миловидной юртой я и шагнула в лифт. До тринадцатого номера мы с Борей добрались без приключений.
