Первородный грех. Книга первая - Габриэль Мариус (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Бедра Иден были сплошь усеяны следами от уколов, расположенными вдоль бледно-голубых вен. Некоторые припухли и потемнели. Десятки, сотни крохотных точек. Словно дьявольские коричневые насекомые, кишащие в белой плоти.
Ван Бюрен отшатнулся, а его раскрасневшиеся щеки стали белыми как мел.
– Иден… Боже мой! Что ты наделала? – подавленным голосом чуть слышно проговорил он.
Санта-Моника, Калифорния
Свернувшись калачиком и уставясь неподвижными глазами в стену, Иден лежала на кровати. Ее волосы были чистыми и аккуратно завязаны на затылке – очевидно, это постаралась какая-то сердобольная нянечка. Одетая в белую рубашку и фиолетовые бархатные штаны, она могла бы сойти за двенадцатилетнюю, хотя скоро ей должно было исполниться восемнадцать.
Сидевший возле ее кровати Доминик ван Бюрен чувствовал себя совершенно опустошенным. Было так трудно поверить, что это Иден, невыносимая, непокорная Иден. И так же трудно было поверить, что она могла докатиться до такого. Беспомощная наркоманка. Пациентка заведения, которое от дурдома отделяет всего один шаг.
Она ненавидела эту клинику и даже близко отказывалась подходить к другим больным, многие из которых, надо признать, выглядели еще хуже, чем она, предпочитая оставаться в своей палате и, как неживая, лежать, уткнувшись в одну точку.
Словно немой укор.
Даже та покорность, с которой она восприняла действия родителей, могла служить обвинением им.
В ее душе произошел какой-то надлом. Это началось в тот день на ранчо, еще до того как ее поместили в клинику. Как будто она лишилась воли. Уговорить Иден согласиться на лечение оказалось на удивление просто. Она почти не сопротивлялась. Почти. Вероятно, подсознательно она и сама искала помощи, но только не знала какой. Большинство наркоманов – так сказал ван Бюрену доктор – постоянно подвержены вполне реальным и ужасным страхам.
В эти дни Иден будто была окутана какой-то мрачной пустотой, которая, казалось, высасывала жизненную энергию из тех, кому доводилось оказаться рядом. Хотя она говорила лишь односложными словами и почти не смотрела вам в глаза, она изматывала вас, и вы покидали клинику, чувствуя себя совершенно опустошенными.
Разумеется, сильное действие оказывал на нее мета-дон. Он облегчал страдания, связанные с отвыканием от наркотиков, но одновременно вызывал ощущение беспробудной тоски. Метадон словно отнял у Иден способность произносить высокие и низкие звуки, оставив ей лишь невыразительную, серую, монотонную речь. Именно эта-то серая монотонность и действовала на ван Бюрена особенно угнетающе.
Когда-то, когда он был еще ребенком, его мать в течение многих лет была пациенткой психиатрической больницы. До сих пор он вспоминал, как, безучастная, с остановившимися глазами, сидела она в шезлонге на лужайке перед больницей после лечения электрошоком, которым ей снимали припадки истерии. Прямо как теперь Иден. Вот тогда-то он и услышал впервые это серое, лишенное всяких эмоций бормотание.
Мать нуждалась в любви и вниманий, а вместо этого его отец упрятал ее в психушку, где ей только искололи все вены.
И даже сейчас в своих самых кошмарных снах Доминик видел тот желтый шезлонг на зеленой лужайке и плывущих взад-вперед одетых в белые халаты служащих больницы. И слышал безжизненный голос матери.
Или ему снилось, как он идет по бесконечным коридорам мимо бесчисленных палат, в каждой из которых стоит кровать, а на каждой кровати, уставясь ничего не выражающими глазами в потолок, лежит женщина.
Ван Бюрен посмотрел в окно. Холодный солнечный день, морской бриз шевелит листья пальм.
– Не хочешь выйти и посидеть в саду? – предложил он. – На улице не очень холодно. Ты можешь надеть джемпер.
Она промолчала.
Ван Бюрен почувствовал нарастающее в нем раздражение.
– Ну перестань, Иден. Бог свидетель, я делаю все возможное, чтобы помочь тебе. Не надо на меня дуться.
– И поэтому вы засадили меня сюда? – пробормотала она в стену. – Потому что хотите мне помочь?
– Мы вовсе не засадили тебя сюда. Ты здесь добровольно.
– В таком случае, когда я могу уехать?
– Ты не можешь уехать, пока не закончено лечение.
– Значит, я здесь не добровольно.
– Мы не собираемся сидеть сложа руки и смотреть, как ты убиваешь себя, – вспылил ван Бюрен. – Не будь такой лицемерной. Это тебе не идет. Прошу тебя, Иден, взгляни на меня. Я же не для того тащился сюда из Санта-Барбары, чтобы увидеть лишь твою спину.
Она нехотя села и посмотрела на него. Ее лицо было бледным, зеленые глаза потухли. То ли она нарочно делала такое выражение лица, то ли это было следствием воздействия метадона – ван Бюрен ощутил непередаваемую словами тоску.
– С тобой все в порядке? – проговорил он. Она жутко напоминала ему мать. – Ты это специально делаешь? Хочешь таким образом меня наказать?
– Я вовсе не хочу тебя наказывать, – тихо сказала Иден.
– Однако складывается впечатление, что ты готова укусить любого, кто старается тебе помочь.
– Ты мне не помогаешь. Думаешь, что сделал доброе дело, заявившись ко мне и учинив погром? Ошибаешься. Ты уничтожаешь меня.
– Ты сама себя уничтожала.
– Моя жизнь принадлежит мне, папа. Она моя, и я хочу прожить ее так, как хочется мне.
– О Господи! Если бы ты только знала, как банально, по-детски, звучат твои слова.
– И пусть.
– Иден. Иден!
Она не реагировала, снова закутавшись в пелену своего молчания.
Ван Бюрен тяжело поднялся.
– О'кей. Интервью закончено. Сейчас к тебе придет мать. Прощай.
– Я не хочу ее видеть.
– Она же приехала из самой Испании, Иден!
– Это ее трудности.
Ван Бюрен вышел из палаты. В коридоре ждала Мерседес. На ней был простой, но очень изящный костюм. Лицо хмурое.
– Как она? – тихо спросила Мерседес.
– Пойди и посмотри сама, – на ходу бросил Доминик. – Жду тебя на улице.
Возле двери палаты она в нерешительности остановилась, затем вошла.
– Ты шпионила за мной, – тихо проговорила Иден. – Платила совершенно чужим людям, чтобы они следили за мной. Как это низко!
– Да, – спокойно сказала Мерседес. – Это было не очень-то красиво. Но ты ведь отвернулась от нас, дитя мое. Почему ты не сообщила нам, что бросила университет? – Иден молчала. – Почему не сообщила, что втягиваешься в наркотики? Почему вообще перестала с нами общаться? Думаешь, мы не смогли бы помочь?
– Где Расти? – Иден уставилась на мать. – Вы не пускаете его ко мне?
– Неужели, кроме него, тебя ничто больше не волнует? Даже сейчас?
– Да. Он единственный, кто заботится обо мне.
– Он единственный, кто заботится о тебе, – с иронией в голосе произнесла Мерседес. – И ты сама в этом убедилась, не так ли?
– Вы запретили впускать его сюда?
– Нет.
– Запретили, я же знаю. Сказали, чтобы его не пропускали ко мне… и не соединяли его со мной по телефону.
– Ну, раз тебе известно, как мы с ним обошлись, ты теперь собираешься нас винить? – устало проговорила Мерседес. Она дотронулась до руки дочери. – Послушай меня, Иден. Фаган так все подстроил, что ты могла покупать наркотики только у него. Он сделал это, чтобы иметь над тобой полную власть. Он заставлял платить тебя за эту заразу в пять, десять раз дороже, чем платил за нее сам. Он использовал тебя. Безжалостно. В прямом смысле этого слова.
Холодная рука Иден безжизненно лежала в ее ладони.
– Я не желаю, чтобы вы даже приближались к Расти! – зло бросила девушка. – Оставьте его.
– Ты боишься, что он перестанет приносить тебе наркотики. Но как же ты не понимаешь?! – сжимая ее холодные пальцы, воскликнула Мерседес. – Здесь ты делаешься свободной от него. Свободной от героина. Когда ты отсюда выйдешь, ты уже больше не будешь думать ни об этой отраве, ни о Расти Фагане. Они навсегда уйдут из твоей жизни.
Глаза Иден на мгновение вспыхнули.
