Пока мы не встретимся вновь - Крэнц Джудит (читаемые книги читать .txt) 📗

— Свид, давай пригласим маму на чашку кофе, мы ведь все равно уже закончили, правда? — спросила Фредди.

— Мне надо пойти заказать эту «сбрую безопасности», Фредди. И уточнить с Роем дель Рутом кое-какие детали. А вы с Маком идите. Встретимся здесь завтра утром, если мне придется шить самому.

— Свид, ничего не случится, если ты выпьешь чашечку с нами, — настаивала Фредди.

Все четверо вышли из ангара, направляясь к наскоро оборудованному буфету.

— Нет, я лучше пойду. Очень рад был с вами познакомиться, мадам де Лансель. Надеюсь, мы еще увидимся.

Свид отправился на поиски режиссера фильма, перед тем как заняться проблемами ремней безопасности. Кастелли думал о том, сколько съемочных дней пропало из-за Мака, занимавшегося подготовкой полетов Фредди, из-за его категорических требований соблюдать правила безопасности. Но то, что пилотом была Фредди, сэкономило больше времени, чем они потеряли. К тому же, никогда еще выполнение трюков высшего пилотажа в фильмах не вызывало у него меньшего беспокойства, а пилотирование самолета женщиной не было таким убедительным.

Ева, охваченная противоречивыми чувствами, пила кофе и ела датское пирожное. Не только вульгарный грим и светлый парик делали Фредди какой-то чужой. Было в ней что-то… Ева не могла определить что… но что-то новое. Тот же голос, то же нежное внимание, но что-то коренным образом изменилось. Дело вовсе не в том, что Фредди повзрослела, начала зарабатывать и жила самостоятельной жизнью — этих тем обе избегали по молчаливому согласию. Было что-то, чего Ева не могла понять. Что-то еще.

Ева рискнула задать несколько вопросов мистеру Макгиру, надеясь, что его ответы помогут ей хоть отчасти понять состояние дочери. Но она услышала лишь типичные ответы инструктора, учившего ее дочь летать, — взвешенные, осторожные, разумные. Он доступно объяснил ей механику исполнения нескольких фигур, вселяя в нее спокойствие и уверенность. Если бы она познакомилась с ним раньше, то знала бы, что Фредди в надежных руках.

Ева подумала, что надо бы приехать сюда как-нибудь еще, поговорить с Фредди наедине, когда она будет без этого грима, превращающего ее лицо в маску. Но самое главное, Ева убедилась в том, что Фредди в порядке. Может, ей удастся найти способ как-то успокоить и Поля. Но, даже если этого не случится, она сама уже наладила контакт с Фредди.

Ева старалась избегать чрезмерного проявления материнских чувств не только потому, что с момента ухода Фредди прошло уже три месяца, но и из-за присутствия Макгира, человека постороннего. Она не станет обсуждать семейные проблемы, пока они не останутся с Фредди вдвоем. Ева не задавала дочери вопросов о том, где та живет, кто ей готовит, как она справляется со стиркой и что собирается делать, когда закончится работа над фильмом. Она готова была просто сидеть вот так, как сейчас, испытывая смутное беспокойство, и наблюдать, как ее дочь излучает счастье. Фредди занималась любимым делом и, по словам Макгира, делала это блестяще. Возвращаясь домой, Ева подумала, что узнала сегодня больше чем достаточно.

Оставив Окснард, Ева мчалась на машине вдоль побережья, сосредоточенно глядя на дорогу. Она была под впечатлением встречи с дочерью. Ева постаралась не думать о Фредди, чтобы по дороге домой успеть прийти в себя. Ева не считала необходимым говорить Полю о том, где провела весь день. Она напевала старые, почти забытые мелодии и рассеянно думала о тех шансонье, что сделали их популярными. На какое-то время она снова почувствовала себя Мэдди. Она вспомнила Шевалье и один из его первых шлягеров «Я не могу жить без любви». «Je n'peux pas vivre sans amour», пела Мэдди, «J'en reve la nuit et le jour».

Непрошеные воспоминания почти двадцатипятилетней давности ожили в памяти. Ева вдруг свернула на обочину и остановила машину так резко, что завизжали тормоза. Она неподвижно сидела в своем маленьком элегантном автомобиле. Ее сердце глухо стучало, щеки залил густой румянец, руки дрожали.

Господи, до чего же она глупа! Все так очевидно, как если бы они объявили об этом. Это было так же заметно, как помада на губах Фредди. Эти двое страстно любят друг друга. Любовники! Вне всякого сомнения. Это видно… в каждом взгляде, который они бросали друг на друга каждый раз, когда соприкасались их руки; сквозило в каждом слове. Как могла она не заметить такой явной страсти? Такой… глубокой. Неприкрытой. Несомненной. Неужели грим Фредди ввел ее в заблуждение? А может, она все еще видела в Фредди маленькую девочку? Между тем ее дочь уже отошла от нее далеко, вступила в ту жизнь, куда мать не могла за ней последовать. Поль, бедный Поль, ему никогда не оправиться от этого удара. Для него это конец.

Включив двигатель, Ева смиренно вздохнула. Как это произошло, не имело теперь никакого значения, а то, что будет дальше, не подвластно ни ей и никому на земле. Фредди чертовски счастлива. А она сама… понимала, что… чуть завидует ей. Ева могла признаться себе во всем, пока была одна… Она завидовала, вспоминая безумие первой страсти, которое испытываешь лишь раз в жизни… и даже… все еще находясь в оцепенении от того, что узнала, Ева завидовала тому, что Фредди любима таким интересным мужчиной. Необыкновенно привлекательным… со спокойным обаянием мужества и сильным мускулистым телом, таким… необыкновенно… чувственным… Ее дочь сделала хороший выбор.

«La grasse matinee» [14], — думала в полудреме Дельфина, нежась в постели, это не только французское изобретение, хотя это французское выражение точно определяло идею ленивого утра, такого всепоглощающего ничегонеделания. Оно помогало чувствовать себя так, словно она не потакает своим желаниям, а следует традиции. Так или иначе она заслужила la matinee grasse как никто другой, играя без передышки в фильме за фильмом. Она сказала служанке, что собирается провести это утро у себя в комнате и не хочет, чтобы ее беспокоили ни при каких обстоятельствах, даже если ей принесут корзину орхидей.

В этот день, десятого апреля 1938 года, шел дождь, но Дельфина, которая вот уже два года жила в Париже, привыкла к дождям, и они ее не трогали. Они никогда не угнетали ее потому, что не вызывали неудобств. Шофер доставлял ее туда, куда ей было нужно, в ее красивом сизо-сером лимузине; весь день она проводила в студии, где погода не имела значения; ее дом всегда был полон поднесенных ей цветов и, в отличие от многих французских домов, был теплым и уютным.

После ошеломляющего успеха в фильме «Майерлинг» Дельфина стала подыскивать себе жилье, а ее новый агент вел переговоры со студией «Гомон» о заключении более выгодного для нее контракта. В стороне от авеню Фош, в Шестнадцатом округе, самой богатой части на правом берегу, было несколько малоизвестных и совершенно очаровательных тупиковых улочек, носящих название «Виллы» и застроенных около 1850 года. Дома на этих, казалось, не похожих на французские, улицах скорее напоминали английские: маленькие, уютные, очень уединенные, с примыкающими к ним сзади небольшими садиками. Дельфина облюбовала себе дом на Вилла-Моцарт; он напоминал кукольный домик викторианской эпохи: кирпичный, побеленный известкой, с деревянными деталями, выкрашенными в бирюзовый цвет. Фасад дома оплела старая глициния, затенявшая окна, а в садике росли кусты розовой гортензии и плакучая ива. Солнце в погожие дни появлялось утром со стороны фасада, а после обеда — со стороны садика. На двух верхних этажах было две жилые комнаты и ванна, на первом — столовая, гостиная и кухня, под ней маленький, но хорошо оборудованный погреб. В доме сделали новую отопительную систему, купленную Дельфиной на первые заработанные деньги.

На месте Дельфины другая восемнадцатилетняя девушка, снискавшая известность после первого же фильма, потратила бы кучу денег на меха, драгоценности или машину, а может, ошеломленная славой, вообще не стала бы ничего тратить.

Дельфине же нужен был только надежный дом. Ее всегда опекали старшие, перед которыми приходилось отчитываться в своих поступках. Дом на Вилла-Моцарт внушал ей уверенность в том, что она сможет удовлетворять свои потребности тайно и ни от кого не завися. Здесь не было любопытной консьержки, как в многоквартирных французских домах, которая следит за гостями. На Вилла-Моцарт она не видела никого, кроме хлопотливого садовника и его жены — Луи и Клодин, — и жили они в начале улицы, в нескольких сотнях метров от дома Дельфины.