Честь - Шафак Элиф (версия книг TXT) 📗

Как ни удивительно, открытие, сделанное нынешним вечером, ни капельки не настроило меня против мамы. У меня имелось много других поводов сердиться на нее – значительных и ерундовых. Но теперь, когда я узнала, что у нее есть свой собственный мир или, по крайней мере, она пытается этот мир создать, я вовсе не чувствовала себя уязвленной или обиженной. Напротив, у меня возникло желание ее защитить. Теперь она казалась мне улиткой, ползущей рядом с прожорливыми лягушками.

– Смотри только не проболтайся Искендеру, – сказала я. – Нельзя, чтобы он об этом узнал.

Чернила на шелке

Лондон, ноябрь 1978 года

Часы показывали семь тридцать вечера. Длинный день близился к концу. Пимби была на ногах с раннего утра, волосы ее выбились из пучка, поясница слегка ныла, но она не чувствовала себя усталой. Она сказала Рите, что останется в салоне после закрытия и подметет пол, хотя это не входило в ее обязанности.

– Ангел ты мой! – воскликнула Рита, расцеловав ее в обе щеки. – Что бы я без тебя делала?!

Пимби в ответ промолчала. Она не могла заставить себя сообщить Рите, что бросает работу. Что завтра не придет в «Хрустальные ножницы». И послезавтра тоже. Она оставит Рите записку, решила Пимби. Так будет проще. Она объяснит, что плохо себя чувствует и нуждается в отдыхе. Нет, пожалуй, лучше сказать правду. По крайней мере, насколько это возможно. Рита всегда была ей настоящей подругой. И Пимби откровенно признается, что старший сын запретил ей работать.

Искендер, ее первенец, всегда останется ее любимцем. Конечно, характер у него неуравновешенный, порой слишком вспыльчивый и горячий, но он хороший мальчик. И у него есть причины на нее злиться. Все эти сплетни выводят его из себя. Какому сыну понравится, что за спиной его матери люди укоризненно качают головами. В кафе, чайных, прачечных и магазинах шепчутся о том, что в семействе Топрак творится неладное. Слухи расползаются быстрее, чем чернильное пятно на шелке. Всю свою жизнь Пимби чистила, мыла и стирала, но она не знала средства против пятен на репутации. «Сейчас я напишу Рите, – повторяла она про себя. – Она все поймет. Или нет».

Сознание своей вины – чувство, к которому приходишь постепенно. Начинается все с сомнения, крошечного, как вошь. Она поселяется на твоей коже, откладывает яйца, и вскоре на твоем теле не остается живого места. Теперь Пимби только и думала, что о своем грехе. Думала на работе и дома. Чем бы она ни занималась – готовила, убирала или молилась, грех разъедал ей душу и отравлял кровь.

Когда она была маленькой девочкой, у нее несколько раз заводились вши. Когда это случилось в первый раз, она пришла в ужас. Пимби была уверена, что заразилась вшами от своей сестры-двойняшки, хотя Джамиля утверждала обратное. Мать загнала их обеих в бочку с обжигающе горячей водой и продержала там несколько часов, намазав дочерям волосы каким-то вонючим снадобьем, которое дал ей местный целитель. В конце концов ей удалось избавить девочек от паразитов, но лечение едва не стоило им жизни.

Прошло уже больше часа, с тех пор как парикмахерская опустела. Все разошлись по домам – клиенты, администратор, маникюрша, приходившая дважды в неделю. Рита планировала нанять стилиста: ей очень нравилось это шикарное словечко. В Англии люди обожают шикарные словечки. Пимби до сих пор изумляло, какие пышные названия они дают такой простой вещи, как еда. «Цыплята под пряным соусом с воздушным пикантным кускусом» – этот словесный шедевр она прочла в меню модного ресторана, куда водил ее Элайас. То был их единственный совместный выход в свет. Никогда в жизни Пимби не чувствовала большей неловкости, чем в тот день. Он попытался найти место, где они могли бы спокойно поговорить, не опасаясь, что их увидят. Проблема состояла в том, что такого места в Лондоне не было. В какой бы укромный уголок они ни забрались, шанс встретить знакомых все равно существовал. К тому же во вселенной испокон веков действует неумолимый закон, согласно которому с тобой происходит именно то, чего ты изо всех сил стараешься избежать.

Тогда, в ресторане, она сказала Элайасу, что у нее на родине никто не решился бы подать гостям кускус. Это простая, будничная пища. Даже в бедной крестьянской семье, где она выросла, в праздничные дни кускус никогда не готовили.

А в Англии все перевернуто с ног на голову. Слово «кускус» здесь произносят чуть ли не благоговейно. А вот к слову «позор» относятся до крайности легкомысленно. Если англичане совершают какую-нибудь пустяковую оплошность, испытывают мимолетную досаду или разочарование, они беззаботно восклицают:

– Ах, какой позор!

Все это Пимби рассказала, чтобы повеселить Элайаса. Но он не стал смеяться, а смотрел на нее задумчиво и сосредоточенно. Так случалось всегда, когда она ненароком пробуждала печальные воспоминания, скрытые в глубине его души.

– Значит, если ты пригласишь меня в гости, кускус ты подавать не будешь? – улыбнулся он наконец.

– Конечно нет.

Она принялась описывать блюда, которые принято подавать дорогим гостям. Прежде всего, конечно, суп: он согревает желудок и после любое угощение кажется вкуснее. Пожалуй, для него она приготовила бы суп из кислого молока с эстрагоном и мятой, салат с зернышками граната, жареный хумус с красным перцем, чечевичные лепешки, а венцом всего – блюдо, которое называется «Наслаждение султана», – нежнейшее мясо с пюре из баклажанов. Ну а на десерт, пожалуй, домашнюю пахлаву.

– Как бы мне хотелось готовить с тобой в одной кухне! В нашей кухне, – сказал он в ответ.

То был один из редких моментов, когда они отважились заговорить о будущем, хотя оба прекрасно понимали, что никакого будущего у них нет и не может быть.

В парикмахерскую люди приходят не только для того, чтобы подстричь или покрасить волосы, но и для того, чтобы пообщаться. Некоторые женщины бывают здесь каждую неделю вовсе не потому, что ими владеет страсть к перемене прически. Скорее, ими владеет страсть к болтовне, и в парикмахерской они удовлетворяют эту страсть в полной мере. Таким женщинам необходим человек, который выслушает их и отнесется к их проблемам с пониманием и почтительностью, словно они принцессы из детских сказок.

Пимби не была большой мастерицей по части разговоров. Но слушательницей была замечательной. Младшая дочь в большой семье, она с младых ногтей привыкла помалкивать и слушать, что говорят другие. Теперь это умение ей пригодилось. Посетительницы трещали без умолку, рассказывая о своих надеждах и разочарованиях. Она знала имена их мужей, детей, собак, кошек и даже соседей, имевших несчастье чем-то им не угодить. Когда посетительницы шутили, она смеялась именно там, где нужно. Когда они ругали правительство или собственных мужей, она строила кислую гримасу. Когда сетовали на свои невзгоды, ее глаза увлажнялись. Ее небогатый словарный запас ничуть не мешал общению. Иногда значение отдельного слова было ей неясно, но общий смысл сказанного никогда не ускользал.

В тот вечер, ее последний вечер в парикмахерской, на улице зажглись фонари. Магазины закрывались, до Пимби доносился лязг стальных штор. Ливанское кафе, магазин, где продавали индийские сари, халяльная [16] мясная лавка, кафе, где собирались хиппи и где воздух насквозь пропах сладким травяным дымом, супермаркет, где недавно начали продавать цыплят гриль… все уже было закрыто, люди, которые там работали, разошлись.

Пимби подмела пол, вычистила щетки и вымыла пластиковые чашки, в которых разводила краску для волос. Руки ее так привыкли к работе, что, казалось, ни минуты не могли провести в праздности. Но в восемь тридцать все было закончено. Пимби надела пальто, взяла сумочку и в последний раз окинула парикмахерскую взглядом.

– До свиданья, до свиданья, – прошептала она. – Прощайте, кресла, ножницы и фены.

Она обещала себе, что не будет плакать. Прикусив губу, Пимби открыла дверь и вышла на улицу. Какая-то парочка средних лет, проходившая мимо, остановилась и начала целоваться. Похоже, оба были навеселе. Пимби попыталась не смотреть на них, но взгляд сам собой устремился в их сторону. Прошло уже восемь лет, с тех пор как она приехала в Англию, а она все еще не могла привыкнуть, что люди здесь целуются у всех на виду. Женщина, заметив взгляд Пимби, слегка отстранила своего кавалера и захихикала, явно довольная произведенным эффектом.