Возвращение. Танец страсти - Хислоп Виктория (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Стоял конец сентября, через две недели сражение закончилось и для Антонио.
— Что-то тихо, — сказал милиционер рядом с ним. — Наверное, отступают.
— Вероятно, — ответил Антонио, перезаряжая винтовку.
Он заметил движение над головой и прицелился. Не успев выстрелить, он почувствовал резкую, ужасную боль в боку. Он медленно опустился на землю, не в состоянии плакать или звать на помощь, а его товарищ подумал, что он споткнулся о камень из тех, что кучами громоздились на суровой, лишенной деревьев местности, которую они пересекали. У Антонио закружилась голова. Он умер? Неужели кто-то склонился над ним и добрым негромким голосом о чем-то его спрашивает? А о чем — он не понимает…
Придя в себя, он испытал невыносимо мучительную агонию. Он терял от боли сознание и изо всех сил кусал собственную руку, чтобы не закричать во весь голос. В медицинской палатке запасы хлороформа подходили к концу, в воздухе раздавались крики. Для анестезии оставался лишь коньяк, шла ли речь об осколочном ранении или ампутации — всем необходимо было болеутоляющее. Дни или, может, недели спустя, вырванный из времени и пространства, Антонио наблюдал, как его кладут на носилки и помещают в купе поезда, специально оборудованное для раненых.
Немного позже, очнувшись от забытья, он понял, что оказался в Барселоне, которая, противостоя постоянным атакам, до сих пор не сдалась Франко. Поезд ехал на север от Эбро, чтобы увезти раненых в безопасное место, красный крест на крыше взывал к снисхождению фашистских пилотов, бороздящих небеса.
Процесс выздоровления Антонио напоминал переход из тьмы к свету. Шли недели, боль потихоньку утихала, дыхание становилось более ровным, силы возвращались — это было сродни медленному, но величественному рассвету. Когда он смог открывать глаза больше чем на несколько минут, он понял, что фигуры, которые постоянно двигались вокруг него, — не ангелы, а женщины.
— Значит, вы настоящая, — сказал он девушке, которая держала его за запястье, чтобы измерить пульс. Впервые он почувствовал ее прохладные пальцы.
— Да, настоящая, — улыбнулась она. — И вы тоже.
Она в течение нескольких недель наблюдала, как жизнь в этом скелете то угасает, то вновь теплится. То же было с большинством пациентов. Все зависело от судьбы и заботы медсестер, которые делали все, что было в их силах, чтобы спасти жизни умирающих, которые прибывали и прибывали с каждым днем. Палаты были переполнены. Отсутствие медикаментов означало, что умрут многие из тех, кого можно было бы спасти. Из-за плохого питания у организма не оставалось сил бороться с инфекциями; тут были люди, пережившие бешеную атаку при Эбро, но умершие на больничной койке от гангрены или брюшного тифа.
Антонио ничего не знал о событиях минувших месяцев, но, вернувшись в мир живых, захотел узнать правду. Сражение при Эбро закончилось. К концу ноября, три месяца спустя, им пришлось признать свое абсолютное поражение и отойти назад. Лидеры республиканцев наконец вывели с места сражения то, что осталось от их армии. Испытывая численное превосходство и добившись преимущества более искусной тактикой, они оказались слишком упрямы, чтобы признать поражение после гибели тридцати тысяч солдат и такого же количества раненых.
В палате редко бывало тихо. Кричали пациенты, почти постоянно до них доносились звуки военного конфликта. Они были тише, чем на фронте, но бомбардировки не утихали, а редкие минуты покоя прерывал грохот зенитной артиллерии. Привыкнув к этим звукам, Антонио размышлял над тем, что же будет дальше. Он начал ходить, каждый день понемногу, с каждым часом набирая все больше сил. Пришло время покинуть пределы больничной палаты, которая стала его домом. Если бы только он мог поехать к себе на родину! Увидеть маму! Он истосковался по ней и по отцу, но об этом не могло быть и речи. Как и не шла речь о том, чтобы присоединиться к тому, что осталось от его подразделения. Он был еще слишком слаб.
Когда атаки фашистов на Барселону усилились, Антонио переехал в гостиницу. Он находился там среди таких же, как он сам, — отстраненных от службы и слабых, которые в будущем надеялись вновь присоединиться к армии. Они все же оставались солдатами.
Медленно подкрался новый, 1939 год. Не было причин радоваться. Предчувствие неизбежного поражения переполняло горожан. В магазинах не было еды, закончилось горючее, последние отчаянные возгласы «Не сдаваться!» эхом разносились по пустым улицам. Барселона была смертельно ранена, и теперь ничто не могло ее спасти. 26 января фашистские войска оккупировали почти заброшенный город.
Глава тридцать первая
Когда Барселона пала, полмиллиона людей начали свой путь в изгнание, все они были слишком слабы после нескольких месяцев недоедания, многие только начинали выздоравливать после ранений.
Антонио оказался в компании еще одного милиционера, Виктора Альвеса, молодого баска, которого призвали в армию в семнадцать лет. Не умея обращаться с винтовкой, он был ранен в первый же день сражения при Эбро; его семья несколькими неделями ранее уехала во Францию, и он надеялся воссоединиться с родными.
Существовало две возможности попасть во Францию, и двое приятелей должны были взвесить каждую из них. Одна — через Пиренеи. Для Антонио и Виктора, только начавших поправляться после ранения, крутые горы станут не единственной преградой. Их передвижение будет затруднять снег. Антонио слышал, что дети в некоторых местах погружались в сугробы почти по пояс, а пожилые и слабые нередко теряли свои палки в снеговых заносах. Многие поскальзывались и падали на льду, двигались крайне медленно.
В довершение ко всему, хотя Антонио с Виктором нечего было брать с собой, находились и такие, кто прихватывал множество вещей. Их брошенные пожитки, полузасыпанные снегом, создавали новые невидимые преграды идущим за ними людям. Весной, когда белый снежный покров растает, обнаружится затейливая тропа из старинных вещей. По дороге были разбросаны бесполезные, но сентиментальные вещички — флаконы дорогих духов, иконы и нужные, но несентиментальные вещи — металлические кастрюли и небольшие стулья.
Альтернативой ненадежной горной тропе была дорога вдоль берега моря, хотя тут их поджидал бы пограничный контроль. Они оба решили, что их единственный шанс — море, и отправились в путь с огромной колонной людей, двигающихся на север.
Люди еле шли со своей домашней утварью, одеялами, тюками с одеждой и всем, что они посчитали необходимым взять в путешествие в другую жизнь. Труднее всего было одиноким женщинам с несколькими детьми. Антонио всегда старался помочь. У него не было с собой ничего, кроме винтовки. Он привык неделями носить одну и ту же одежду. Хотя некоторые упаковали в сумку столько вещей, сколько смогли поднять.
— Давайте, я вам помогу, — настойчиво предлагал он одной женщине, чей старший ребенок нес малыша, пока мать со слезами на глазах сражалась с неподъемной сумкой, лямки которой едва не лопались. Третий ребенок шел между Антонио и Виктором, закутанный в несколько одеял. Мужчины подхватили и ребенка, и багаж и скоро стали развлекать малыша строевыми песнями. Антонио вспомнил, как он покидал Гранаду с отрядом милиции, как они пели, чтобы поддержать боевой дух. Это помогло тогда, сработало и сейчас.
Даже Антонио, который многое повидал на полях сражений, продолжал временами поражаться тому, что видел в пути. Женщины рожали детей, а родственницы окружали их, прикрыв своими юбками таинственный момент начала новой жизни.
— Опасные времена для рождения детей, — бормотал Антонио, когда слышал жалобный плач новорожденного.
Необходимо было преодолеть две тысячи километров. Через неделю Антонио наконец добрался до границы в Сербере. Он взглянул на морскую гладь, и на мгновение его пронзила вспышка оптимизма. Средиземное море ловило лучи солнца, проглядывавшего сквозь пасмурное февральское небо, и свинцово-серые воды поблескивали серебром. Перед ними простиралась Франция, другая страна. Может, там они начнут новую жизнь. В этом великом переселении народов одетые в лохмотья жалкие люди обязаны были верить в начало новой жизни, в землю обетованную. Некоторым было наплевать на собственную страну, место, где не осталось ни родных, ни дома, ни надежды.
