Терапевтическая проза. Ирвин Ялом. Комплект из 5 книг - Ялом Ирвин (читать онлайн полную книгу txt, fb2) 📗
«Неужели, кроме Ральфа, никто не смог дать вам что-то хорошее?»
«Только слова. Я покидала их кабинет с пустыми руками. Вот и сейчас. Когда я ухожу, не обняв вас, слова просто исчезают, вы исчезаете, если я не чувствую ваших прикосновений на своем теле».
Сегодня должно что-то произойти. Я должна спровоцировать его, думала Кэрол. Пора начинать. И покончить с этим.
«На самом деле, Эрнест, что мне действительно нужно сегодня, так это не разговаривать, а сидеть рядом с вами на кушетке и просто чувствовать, что вы рядом».
«Мне бы этого не хотелось. Это не лучшее, что я могу для вас сделать. Нам предстоит еще столько работы, столько всего нужно обсудить».
Эрнест был поражен глубиной и интенсивностью потребности Каролин в физическом контакте. И, говорил он себе, это не та потребность, которая должна пугать его, которая заставит его отступить. Это часть личности пациента, думал Эрнест, и к ней следует относиться со всей серьезностью; эта потребность должна быть понята, и работать с ней нужно так же, как и с любой другой потребностью.
На предыдущей неделе Эрнест отправился в библиотеку, чтобы освежить в памяти литературу по эротическому переносу. Его поразило предостережение Фрейда относительно работы со «стихийно страстными» женщинами. Фрейд называл таких женщин «детьми природы», которые отказываются заменить физическое духовным и восприимчивы только к «логике кашки и аргументам пышек».
Фрейд пессимистически оценивал перспективы лечения таких пациенток и утверждал, что у терапевта в этом случае есть только два выхода, оба неприемлемые: ответить пациентке тем же или же навлечь на себя ярость отвергнутой женщины. В том и в другом случае, говорил Фрейд, терапевту придется признать свое поражение и отказаться от работы с этой пациенткой.
Да, Кэрол была одним из этих «детей природы». В этом он не сомневался. Он сомневался в правоте Фрейда. Действительно ли в этом случае терапевт может выбирать только между двумя равно неприемлемыми вариантами поведения? Фрейд пришел к этому выводу почти столетие назад под влиянием венского авторитаризма. Но времена меняются. Возможно, Фрейд не мог и представить себе, каков будет конец двадцатого века – время, когда терапевты стали более открытыми, время, когда терапевт и пациент могут быть действительно близки.
Голос Каролин ворвался в его размышления:
«Доктор, можем мы просто пересесть на кушетку и разговаривать там? Мне холодно, мне тяжело общаться с вами, когда вы так далеко. Давайте попробуем, всего несколько минут. Просто сядьте рядом со мной. Обещаю, я не буду просить большего. И я обещаю, что это поможет мне говорить, прикоснуться к глубинным течениям. О, прошу вас, не качайте головой; я знаю все эти кодексы поведения АПА, стандартизированные тактики и руководства. Но, Эрнест, разве в терапии нет места творчеству? Неужели истинный терапевт не должен пытаться найти способ помочь каждому своему пациенту?»
Кэрол вертела Эрнестом как хотела. Она находила те самые слова. – «Американская психиатрическая ассоциация», «стандартизированный», «руководство по проведению терапии», «профессиональный поведенческий кодекс», «правила», «творчество», «гибкость», – которые действуют на терапевта-иконоборца словно красная тряпка на быка.
Эрнест слушал ее, вспоминая слова Сеймура Троттера: Одобренные формальные техники? Забудьте об этом. Когда вы вырастете как терапевт, вы почувствуете потребность в аутентичности, и вашим ориентиром станут не профессиональные стандарты АПА, а потребности пациента. Странно, он так много думал о Сеймуре Троттере в последнее время. Возможно, его просто успокаивало знание того, что был терапевт, который когда-то шел этой же дорогой. Но Эрнест забыл, что Сеймур так и не смог вернуться.
Неужели перенос Каролин выходит из-под контроля? Сеймур говорил, что перенос не может быть слишком сильным. Чем сильнее перенос, тем более мощное оружие получает терапевт для борьбы с самодеструктивными тенденциями пациента, заявлял он. И видит бог, Каролин склонна к саморазрушению! Иначе как она могла жить в таком браке?
«Эрнест, – повторила Кэрол, – прошу вас, давайте сядем на кушетку. Мне это необходимо».
Эрнест вспомнил совет Юнга работать с каждым пациентом с максимальным учетом его индивидуальных особенностей, создавать новый терапевтический язык для каждого пациента. Он вспомнил, что Сеймур повел эту мысль еще дальше, утверждая, что терапевт должен изобретать новую терапию для каждого пациента. Эти мысли придали ему силы. И решимость. Он встал, подошел к кушетке, сел в уголок и сказал: «Давайте попробуем».
Кэрол подошла и села рядом, почти вплотную, но не касаясь его, и сразу же начала говорить: «У меня сегодня день рождения. Тридцать шесть. Я говорила вам, что мы с матерью родились в один день?»
«С днем рождения, Каролин. Надеюсь, каждый ваш следующий день рождения будет приносить вам все больше и больше радости».
«Спасибо, Эрнест. Вы очень милы». С этими словами Кэрол нагнулась и поцеловала его в щеку. Фу у, подумала она, – это гадкий лосьон после бритья – «Лайм и сода». Какая мерзость.
Потребность в физической близости, приглашение пересесть на кушетку, а теперь еще этот поцелуй в щеку – все это живо напомнило Эрнесту о пациентке Сеймура Троттера. Но, разумеется, Каролин была намного сдержаннее, чем Белль, которой полностью владели импульсы. Эрнест ощущал приятное тепло внутри. Он просто расслабился, посмаковал его несколько секунд, а потом загнал растущее возбуждение в дальний уголок сознания, вернулся в роль терапевта и произнес профессиональным тоном: «Напомните мне, пожалуйста, биографию вашей матери, Каролин».
«Она родилась в 1937 году, а умерла десять лет назад, когда ей было сорок восемь. Я недавно думала, что прожила уже три четверти ее жизни».
«Какие чувства вызвала у вас эта мысль?»
«Грусть. Она прожила бесплодную жизнь. В тридцать ее бросил муж. Всю свою жизнь она посвятила воспитанию двоих детей. У нее ничего не было, в ее жизни было так мало радости. Я так рада, что она дожила до того, как я окончила юридический колледж. И я рада, что она умерла прежде, чем Джеба осудили и посадили. И прежде, чем моя жизнь разрушилась».
«Именно на этом мы закончили на прошлом сеансе, Каролин. И меня снова поражает тот факт, что вы уверены, что в возрасте тридцати лет ваша мать была обречена, что у нее не было иного выбора, нежели оставаться несчастной и умереть в сожалениях. Словно все покинутые женщины обречены на такую же судьбу. Так ли это? Неужели у нее не было другого пути? Более жизнеутверждающего?»
«Типичное мужское дерьмо, – думала Кэрол. – Посмотрела бы я, как бы он самоутверждался с двумя детьми по лавкам, без образования и без помощи супруга, который отказывается платить алименты, а на каждой приличной вакансии вывешивается знак „Не входить“».
«Не знаю, Эрнест. Возможно, вы правы. Я не думала об этом», – произнесла Кэрол, но не удержалась и добавила: «Я боюсь, мужчины не очень хорошо представляют себе, в какой тяжелой ситуации оказываются большинство женщин».
«Вы имеете в виду данного конкретного мужчину? Здесь? Сейчас?»
«Нет, я не об этом. Так, феминистские рефлексы. Я знаю, что вы на моей стороне, Эрнест».
«У меня есть свои мертвые зоны, и вы имеете полное право указывать мне на них, более того, мне это необходимо. Но мне не кажется, что сейчас как раз тот случай. Мне кажется, вы не считаете вашу мать в какой-либо мере ответственной за ее собственную жизнь».
Кэрол прикусила язык и ничего не сказала.
«Но давайте поговорим еще о вашем дне рождения. Знаете, обычно мы отмечаем дни рождения – это лишний повод повеселиться, но я всегда придерживался противоположной точки зрения. Мне кажется, что день рождения – это грустный праздник, он показывает, что жизнь проходит, а отмечание дня рождения – это попытка бороться с этой грустью. А как вы считаете? Можете рассказать мне, как вы чувствуете себя в тридцать шесть? Вы сказали, что прожили три четверти жизни вашей матери. Чувствуете ли вы себя загнанной в угол, как ваша мать? Действительно ли вы приговорены к пожизненному пребыванию в этом безрадостном браке?»
