Многослов-1: Книга, с которой можно разговаривать - Максимов Андрей Маркович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Для этого представим себе трех индивидуумов. Один пользуется компьютером, слушает МР-3 плеер, разбирается в тенденциях моды, ходит на тусовки. Другой живет в деревне и пишет там книги, которые востребованы во всей стране. Третий – ученый, который не разбирается в моде, не смотрит современное кино, но в своей области совершает открытия, переворачивающие представления современников о самих себе.
Про кого из них можно сказать, что он – современный?
Про первого? То есть критерий современности внешний: следишь за современными веяниями – современный, не следишь – нет.
Или все-таки критерии более глубокие, и как бы человек – наш второй герой – ни одевался и вообще ни жил, важнее все-таки, какое влияние его деятельность оказывает на современников?
А, может быть, если то, что ты делаешь – наш третий герой, – переворачивает представления современников о них самих, значит, ты – самый современный человек и есть?
Кто современный в начале XXI века в России? Девушка, ходящая на тусовки? Олигарх, который никуда не ходит и зарабатывает деньги? Футболист или ученый? Тот, кто в курсе современных веяний моды или современных веяний в науке?
Или все они – современные? Но тогда современный – это просто любой человек, который живет в определенное время, то есть никакой оценочности в этом слове нет?
Когда критериев слишком много, значит, по сути, их не существует. Когда мы произносим словосочетание «современный человек», нам кажется, что мы понимаем, о ком идет речь. На самом же деле, мы никогда не сможем точно и достоверно определить, что вкладываем в это определение.
Отдельная путаница со словом «современность» происходит в искусстве. Возьмем театр – особенно близкий мне род искусства. Здесь всегда ставится знак равенства между словами «современный» и «сегодняшний». То есть, если герои, например, Гоголя или Островского ходят в современных костюмах, они близки сегодняшнему зрителю, современны, а если в старинных – далеки от него. Надо ли говорить, что это совершенно поверхностный взгляд? И современность того, о чем писали гении, – не во внешнем, а в глубинной сути написанного.
Любая, самая актуальная тема произведения искусства еще не делает его по-настоящему современным. Разве режиссеры, которые ставят Чехова во всем мире, играют в ретро? Нет, разумеется, они рассказывают о современности в произведениях, которые повествуют о России XIX века.
Можно посмотреть на это слово с другой стороны: современный – значит интересный современникам. Но современники разные. И стать интересным для всех – то же самое, что изобрести блюдо, которое покажется всем вкусным.
Таким образом, можно сделать вывод, что «современный» – слово, не несущее никакой оценочной нагрузки.
Поэтому я убежден, что совершенно неверно с позиций современности оценивать качество чего бы то ни было: произведений ли искусства, самих ли людей, изобретений ли науки...
Если слово «современность» несет оценочную нагрузку, то оно превращается в пар, который растворяется в воздухе, едва ты постараешься в него пристально вглядеться.
Вот, например, сострадание – современное чувство или нет? Да, вневременное, как практически все чувства, о которых мы здесь рассуждаем.
Итак, настала пора поговорить о сострадании.
СОСТРАДАНИЕ
Страдание – чувство глубоко субъективное. То, что для одного – повод для страданий, для другого – вовсе и не основание для печали. Даже смерть близких, которая – казалось бы! – трагична всегда, может и не являться поводом для страданий: все зависит от веры. Матери шахидов-самоубийц иногда гордятся, как они считают, «героической» гибелью своих детей.
Но если рядом с вами страдает человек, все эти размышления должны быть пущены побоку. Неправильно, нелепо и даже жестоко рассуждать об «истинности – неистинности» страданий, когда рядом с тобой кому-то плохо.
Ребенок, у которого отняли шоколадку, и Анна Каренина, у которой отняли ребенка, субъективно говоря, страдают одинаково. Хотя, объективно говоря, их страдания, разумеется, отличаются принципиально.
И ребенок, и Анна Каренина нуждаются в сострадании.
Сострадание – это совместное страдание, страдание вместе с кем-то. Сострадая, мы искренне хотим приблизить другого к состоянию гармонии, из которого его выбила беда.
Можно сострадать словами, можно – поступками, можно даже просто находиться рядом и сострадать молча. Не это главное.
Повторим еще раз: сострадание – это страдание.
Не пустые слова, не поглаживание по головке, не сочувственный взгляд, а совместное страдание.
Поэтому сострадать – очень трудно, гораздо сложней, чем просто страдать.
Сострадание предполагает абсолютное отсутствие эгоизма. А человек по природе своей эгоистичен, и ему требуются усилия, чтобы отказаться от этой природной черты.
Кроме того, сострадание совершенно не предполагает ответной благодарности. Мы сострадаем кому-то не для того, чтобы нам ответили добротой, не для того, чтобы, например, заполучить близкого друга, а потому что чувствуем необходимость сострадать беде конкретного человека.
Хуже того, бывает так, что от нас отворачиваются те, кому мы сострадали. Ведь мало того, что мы были свидетелями их слабости, мы еще являемся и напоминанием о ней.
В принципе, в сострадании нет никаких плюсов, кроме одного: сострадание делает нас людьми.
Тот, кто никогда и никому не сострадал, не может называться человеком.
СПОКОЙСТВИЕ
В общем, никто из нас не хочет жить нервно, все хотят жить спокойно и ровно. Среди многочисленных поисков, например, благополучия, любви, дружбы, которыми мы занимаемся всю жизнь, поиск спокойствия – один из самых важных и, если можно так сказать, всеобщих.
«На свете счастья нет, но есть покой и воля!» – воскликнул Пушкин за всех нас. И, конечно, был прав. С волей-то как раз у нас всегда проблемы: не понятно, где ее искать и как, и вообще не очень понятно, что это такое. А вот то, что покой – синоним счастья, с этим многие из нас согласятся.
Советской власти было проще иметь дело с нервными людьми. Отсюда выводы типа: «Вся-то наша жизнь есть борьба» и «Комсомольцы – беспокойные сердца». Нервные, беспокойные, суетливые люди ведь не заботятся ни о чем. Не до того им.
Спокойствие – это уверенность в том, что в данный момент жизнь твоя проистекает именно так, как тебе хочется.
Спокойствие придает человеку силы и уверенность. Это вовсе не пассивная успокоенность, но фундамент, опираясь на который, легче строить свою жизнь.
Больше всего мешает спокойствию, естественно, нервозность, столь популярная и распространенная в наши времена. Можно ли вывести некую одну, общую причину нашей нервозности?
Мне кажется, более всего нервирует нас понимание (нередко ложное) того, что ты никак не можешь повлиять на жизнь перед очередным ее поворотом. И поэтому ты убежден, что жизнь повернет непременно не туда: какое уж тут спокойствие?
Студент перед экзаменом; папаша у дверей роддома; молодой водитель за рулем; человек, выступающий в прямом эфире; подчиненный в кабинете начальника; пассажир, опаздывающий на поезд; влюбленный, объясняющийся в любви, – все эти люди нервничают, в сущности, по одной причине. Им кажется, что они потеряли контроль над жизнью и жизнь в связи с этим может повернуть в какую-нибудь совсем неправильную сторону. Помните, мы говорили об этом, рассуждая, почему же так изводит нас всех ожидание?
Двое влюбленных, лежащих рядом; студент, сдавший экзамен; ребенок, идущий рядом с родителями по дороге; олигарх на отдыхе с выключенными телефонами; отец, подбрасывающий на море своего сына; опытный водитель за рулем – все эти люди спокойны, в сущности, по одной причине. Они уверены, что не потеряли контроль над жизнью и жизнь идет именно так и именно туда, куда им хочется.
