Ленинградские повести - Кочетов Всеволод Анисимович (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Сверчок, стук будильника, тихая возня котенка располагали к миру и покою. Майбородов сложил продукты в хозяйский шкаф, набил трубку, неподвижно застыл на табурете — думал. Впереди — работа. Весна и целое лето работы. И как хорошо, что он попал к таким милый, гостеприимным хозяевам. Председатель колхоза, кажется Семен Семенович, этот деловитый, быстрый на решения человек, не обманул. «Поставим вас, товарищ ученый, на квартиру к Ивану Петровичу, — одергивая сшитый по военному образцу китель из синего сукна, заявил он вчера, когда Майбородов прямо из саней, с пути, вошел в колхозное правление и предъявил свои документы. — Лучшего места, чем у Красновых, ни у кого на селе не найти. Особняк! Да и хозяева… Посмо?трите, в общем, сами».
«Особняк» Майбородов уже осмотрел: и кухню, и горницу, и в спальню заглянул краем глаза, не решаясь войти туда без хозяев, и особенно оценил предоставленный в полное его владение мезонин. Радушие же хозяев сказывается в каждой мелочи: и в этой записке, оставленной на столе, и в желании получше обставить ему жилище, и даже хотя бы в кринке молока с нетронутой толстой пенкой, до которой он еще с детства был большой охотник.
Под ногами снова раздался вопль. На этот раз от грубых подошв пострадал острый, как шило, хвостишко. Котенок забился к сверчку под печь. А Майбородов надел зеленую бобриковую куртку с волчьим воротником, потертую котиковую шапку с промятым верхом и вышел на крыльцо. Возникло серьезное затруднение: двери не имели ни внутреннего замка, ни колец для висячего. Что же, оставить дом так или волей-неволей сидеть и дожидаться хозяев?
Шаркая по заледенелому с ночи снегу, подошел дед в куцем полушубке и валенках, туго вбитых в красные, клеенные из автомобильной резины галоши. Остановился против крыльца, молча приподнял на белых редких волосенках шапку. Так же молча поднял свою шапку и Майбородов.
Дед, видимо, догадался о причине затруднения приезжего.
— Гуляй, батюшка, безбоязно. — Довольный случаем перекинуться словцом, он полез в карманы за газетой и махоркой. — У нас этого нету, — чтобы замки на избах. Амбар ли, сенной сарай, кузня — то иная статья. То — добро артельное, порядка оно требует, да и, как сказать, — цену имеет. А горшки-то — тьфу! — Дед-послюнявил неровно оборванный край завертки, стал пальцами приминать цигарку. — Да хоть бы и не горшки. — Он выпустил клуб дыму. — Хоть бы и гармония, как у Вьюшкина, или, к примеру, наша со старухой кровать с трюмом… Кто их возьмет? А возьмет — велика ли радость ему будет от краденого? Трудовой человек свое, заработанное любит. Вот что я тебе скажу, не знаю, товарищ, твоего звания.
— Моя фамилия — Майбородов.
— Вот и ладно. А меня Степанычем кличут. Хотя, как сказать, и не Степаныч я вовсе, а Михайлович. Это по имени Степан. А вот поди ж ты — Степаныч да Степаныч! От озорства, что ли, от привычки или от неучености?
— Наверно, от привычки, Степан Михайлович.
Майбородов обрадовался знакомству с интересным стариком, который, кто знает, может оказаться очень полезным помощником в работе. Встречались ему в жизни такие хитрые на разговор деды. Никто не знал так, как они знали, места заячьих гнездовий, косачиных тайных токовищ, совиные гнилые дупла, труднодоступные лабиринты ласточек-береговушек. Много знали о жизни природы эти деды и многое могли поведать любопытствующему уху.
Заинтересованный, Майбородов предложил старику присесть на крылечке.
— Застыну, — отказался тот. — Кожух короток, вишь — сидению не прикрывает… Да я тебе и так все объясню. На речку если — эвон-т, огородами. В лес задумаешь — буграми, вкруг болота ступай. Ну, покудова не развезло, можно и не кружить буграми, — зимник держит. Вот и вся, как сказать, география наша. А дом — иди, не бойся — не тронут.
Дед плюнул на цигарку, бросил ее в снег, отер пальцы о полу шубейки, подал руку Майбородову:
— Заговорился, а там, в правлении-то, ждут. Часа два как в окно стучали, давай-давай, мол, Березкин, вопрос задерживаешь. Бегу! — И зашаркал дальше красными галошами.
Не без огорчения проводил его глазами Майбородов. Потом свернул в противоположную сторону, пошел искать указанную детдом тропинку через огороды к реке. Предстояла первая весенняя разведка.
2
В колхозном правлении, куда вызвали Березкина, заседание, начавшееся утром, продолжалось весь день. Из районного отдела сельского хозяйства приехали агроном с землеустроителем, сошлись бригадиры. В сторонке на лавочке сидела Таня Краснова, дочка Ивана Петровича. Она то и дело прикрывала рот ладонью, чтобы скрыть одолевавшую ее зевоту; в круглое зеркальце, которое всегда носила в кармане серенького демисезонного пальтишка, рассматривала веснушки, мелко рассыпанные по лицу, от нечего делать поправляла волосы на висках.
Тане надоело сидеть в правлении. Говорили о севообороте, об участках, незаконно захваченных под огород подсобным хозяйством пароходной пристани, о том, где сеять яровую пшеницу, об удобрениях, о плугах и боронах. Говорили длинно и скучно. И сами говорившие казались Тане скучными. Ну что вот Панюков? Она косила глаза на председателя. Сидит, цигарку изо рта не выпускает. Воображает из себя большого руководителя. А человек-то, человек — посмотреть не на что. Желтый какой-то, бровей нету, нос картошкой. Или — землеустроитель. Шепелявый, не поймешь, что и сказать хочет. Лучше бы помалкивал.
Зачем звали на заседание — неизвестно. Обещали ее вопрос решить, а сами даже и позабыли о ней. Хоть бы этот агроном с рыжими усиками повлиял как-нибудь на правление. Да и он, видать, тоже деляга вроде Панюкова.
— Замечательный участок! — услышала Таня голос агронома. — Суглинок, сухо. — Агроном водил карандашом по разостланному на столе, в разные краски раскрашенному плану земельных угодий. — Вот сюда — от села к реке, по уклону — как раз и вынесем овощные поля. Вода рядом, удобно. На берегу насос можно поставить. Конный привод или моторчик, если достанете. Поливные огороды — что лучше!
— Да лучше и не надо. — Березкин поднял на него свои по-стариковски влажные глаза. — Тут овощь и до войны у нас была. Одно вот, как сказать, досада: здесь, вишь ты, воду с-под берега в гору таскай, а рядом — обратное дело — болотина лежит. Земля даром гуляет, комара плодит. Уж годов как десять осушить мы ее плановали, Журавлиху-то.
— Капитальная работа, Степан Михайлович. — Агроном покачал головой. — Больших затрат потребует. Постепенно за нее браться надо. Сейчас пока рано об этом думать. Осваивайте то, что есть.
— Семен Семенович! — Таня не выдержала, крикнула из своего отдаления так, что заставила всех заседавших обернуться к ней. — Отрежьте хоть кусочек от огородного поля. Под сад-то.
— Сад? — Панюков посмотрел на нее удивленно. — Клевера? не знаем куда девать, а она — сад! Ты о себе не печалься, работы по горло будет. Степанычу в помощницы поставим.
— Сады, как сказать, — затея, — высказался и Березкин. — Когда-то они вырастут, когда-то получишь с них толк. Хорошо было барину их садить, в имении. Жил-гулял, что десять лет ждать, что двадцать — ему все одно, — спешить некуда.
— Не совсем так, — возразил агроном. — И помещики сады разводили не только для удовольствия.
— Так, так! — перебил его Панюков. — Правильно говорит Березкин. Не можем мы сейчас сорить деньгами, и земли нет пустопорожней. Разживемся — тогда…
— На овсе своем не разживетесь вы никогда! — снова зло крикнула Таня.
— На огородах разживемся, — поддержал председателя Березкин.
Агроном, постукивая карандашом по столу, промолчал.
— Что толковать! — закончил спор Панюков. — Не можем садоводством заниматься, ясно-понятно? Несвоевременно. Пойдешь к Березкину в помощницы, и точка!
— Ну и как хотите! — Таня поднялась. — Думаете, мне больше других надо? Ничего мне не надо, Уеду в город — и до свидания!
Она метнулась к выходу, хлопнув дверью. Но никого это не тронуло, все продолжали по-прежнему дымить цигарками над разноцветной картой колхозных земель. Только Березкин высказался, скребя лысину под шапкой:
