Пани царица - Арсеньева Елена (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
Так чуть не произошло в Угрешском монастыре. Тогда Димитрий все еще хотел держаться поближе к Москве. Однако Жолкевский пошел через Москву с намерением захватить вора. Действовали поляки в такой тайне, что почти в обхват стали вокруг монастыря. Но это каким-то чудом стало известно касимовским татарам, которые никак не могли выбрать себе господина и служили то полякам, то Димитрию. Вот и на сей раз так вышло, что сам Ураз-Махмет, касимовский царь, уже был у Жолкевского, а сын его продолжал держаться за Димитрия. Более того, с ним у вора оставались его мать и жена. Жалея своих, Ураз-Махмет тайно послал к Димитрию человека с предупреждением. Посланный прибыл в последнюю минуту, поэтому уходили в страшных попыхах.
Никакого добра – а его держали в монастыре немало! – забрать с собой не успели. Вдобавок никак не могли разбудить Марину. Она отмахивалась от всех попыток поднять ее с постели, словно не понимая, что подвергает всех смертельной опасности. Димитрий был вне себя от ярости, кричал, что решил бросить ее – зачем она ему теперь, если Сигизмунд отнял у нее титул московской царицы! Барбара пыталась унести свою госпожу на руках, но не хватило сил.
Вмешался Заруцкий. Он оставил своих донцов дожидаться, вбежал в монастырь, завернул спящую Марину в одеяло и так, на руках с нею, пустился во главе своего отряда. Димитрий, Барбара, Матвеич и Стефка шли на рысях следом. Заруцкому было не до того, конечно, а вот Барбара успела перехватить взгляды, которыми обменялись Димитрий со своим верным старым слугой...
Словом, ускользнули из-под самого носа поляков. Те ни с чем воротились на Девичье поле, где стояли тогда.
А касимовский царь, словно раскаявшись, что его волею ненароком спасся Димитрий, учудил вон какую штуку. Взял да и приехал в Калугу под тем предлогом, что хочет с сыном повидаться. Димитрий за свое спасение оказал Ураз-Махмету всяческое уважение и даже устроил ради него псовую охоту. Вырвались вперед четверо охотников: сам Димитрий, Ураз-Махмет и два ближних боярина самозванца: Михаил Бутурлин и Игнатий Михнев. Ну и, конечно же, неизменный Матвеич. Скрылись за лесом... как вдруг через некоторое время видят люди: летят обратно во весь опор Димитрий да его бояре с Матвеичем и криком кричат:
– Спасайтесь все, Ураз-Махмет посадил в засаду своих людей, чтобы убили нас!
Охотников было мало, все поспешили удариться в бегство в Калугу. Гнались за ними татары или нет, сего никто не видел, да и оглядываться некогда было.
Сын Ураз-Махмета по-прежнему оставался в войске Димитрия, и великодушный царек никогда ему укора за отцово предательство не делал, к прочим татарам относился как к дорогим соратникам. Ураз-Махмет же больше не появлялся ни в Калуге, ни в своем Касимове. Наверное, воротился к полякам либо в Москву.
Шло время. Все больше народу – особенно бояр – предавались польскому королю. Однако Димитрий все еще продолжал оставаться последним знаменем для всех недовольных приходом поляков. Многое количество народу не желало признавать ни Владислава, ни Сигизмунда – одна сатана, говорили люди, что батька, что сын!
Поэтому лагерь в Калуге по-прежнему был полон народу. Конечно, ему было далеко до тушинского, а все же довольно, чтобы держать и поляков, и присягнувших им московитов в беспокойстве. Однако тех бы немало утешило, прознай они, какие страсти кипят не только среди рядовых пособников вора, но и в самой его «семье».
В октябре Марина родила сына. Крестили его Иваном.
Крестным Димитрий поставил Заруцкого. Кумой была Стефка. Марины на крестинах не было – ей немоглось.
На пиру после крестин Иван Мартынович напился так, что его без чувств унесли. Никто и никогда не видел атамана таким!
Димитрий же, глядя на него, только лукаво посмеивался.
А вскоре после крестин туда, где стоял Заруцкий, пришел Матвеич.
При виде гостя лицо атамана, и без того в последнее время угрюмое, сделалось еще угрюмее. Старика издавна никто не любил – ходили слухи, что он имеет на Димитрия большое влияние, на кого нашепчет ему, того тот и покарает, а уж когда Матвеич тайно вывез из Тушина крестьянскую телегу со спрятавшимся в ней Димитрием, власть старика и вовсе окрепла. Многие перед ним заискивали, многие пытались перекупить, чтобы обрести у Димитрия больше влияния. Однако казачий атаман к числу таких не принадлежал.
– Чего тебе? – неприветливо спросил Заруцкий, не предлагая старику даже сесть.
– Поговорить пришел, – огляделся, нет ли кого чужого, Матвеич.
– Говори, у меня от моих донцов секретов нет, – буркнул Заруцкий.
– Неужто совсем нет? – вскинул седые кустистые брови Матвеич. – Так-таки ни единого?
Заруцкий вгляделся в водянистые бегающие глаза. Потом подошел к двери и затворил ее покрепче. Сбросил с лавки седло, полушубок и кивнул Матвеичу – садись-де.
– Вот так-то лучше, – улыбнулся старик. – Я к тебе с добром, Иван Мартынович. А почему? А потому, что тебя внучка моя Манюня отличала и говорила, ты-де добрый человек. Помнишь Манюню?
– Как не помнить! – вздохнул Заруцкий. – Царство небесное бедняжке.
Матвеич только кивнул, пытаясь сдержать слезу. Наконец справился с собой и, придвинувшись к Заруцкому, тихо спросил:
– Твой, что ли?
– Кто? – старательно удивился тот, однако вспыхнувшие щеки выдали, что вопрос старика ему понятен.
– Кто-кто, – пробормотал тот и сделал перед животом округлое движение.
Заруцкий еще пуще покраснел, однако голос его звучал спокойно:
– Почему это – мой? У нее небось свой мужик есть.
– Мужик-то он мужик, однако детей никогда зачать не сможет. Манюня сказывала, что пыталась его врачевать, да никак. А уж она была знахарка знатная, если ей не удалось лечение, значит, никому не удастся.
– Ну и что? – продолжал защищаться Заруцкий. – Мало ли кто мог...
– Немало, – покладисто согласился Матвеич. – Однако первое, мне рассказали, как ты ее на руках от Рожинского унес – еще там, в Тушине. А уж когда я в монастыре увидал, что ты ее вновь на руки берешь...
– Кто еще знает? – прервал Заруцкий, решив смириться с неизбежным и встретить опасность лицом к лицу, как всегда встречал. – Он знает?
– Он-то и послал меня все у тебя выведать, – признался Матвеич.
– Послал? Так ты ко мне подсылом? – вздыбился над столом Заруцкий. – Я думал, ты как друг, как дед Манюни пришел тоску мою развеять, а ты пришел, чтобы у меня душу вынуть да этому упырю продать?!
– Почему ж это – упырю? – сердито уставился на него Матвеич. – Хоть ты и по нраву мне, хоть и Манюня тебя хвалила, а все ж не дам я тебе государя нашего порочить. Кабы не он, мы с Манюней так и горбатились бы век на Романовых, так и сдохли бы в навозной куче, куда были судьбой определены. А так... Небось, кабы Манюня не потонула, царицей бы сделалась! Нет же, обвела его вокруг пальца эта польская ведьма!
Заруцкий даже отпрянул, услышав эти слова. Гибель Манюни была для него тяжким ударом, однако по складу своей натуры он умел думать быстро и быстро принимать решение. Ему и в голову не приходило обличить Димитрия как виновника смерти Манюни. Зачем?! Сама виновата, коли поверила лживым словам своего «Грини». Не она первая, не она последняя обманута обещаниями жениться, но не все ведь кидаются с обрыва вниз головой! Опять же – думал Заруцкий вовсе не о мести Димитрию. Он заботился о самой Манюне...
Жалко было ему бедную девку до смерти, а еще жальче становилось, когда он представил, как бросят ее тело где-нибудь при дороге, в жальнике, где расклюют бренную плоть черные вороны да зверье растащит по лесам. Самоубийц запрещено было хоронить с отпеванием, по обряду. Эта мысль мгновенно промелькнула в голове Заруцкого, и в следующую минуту он уже приступил к уговорам Репки.
Маленький желтолицый человечек оказался очень добродушен и охотно поклялся Заруцкому молчать – тем паче что до смерти боялся легендарного атамана. Труднее было с девчонками, которые видели, как Манюня кинулась в реку. В конце концов Заруцкий поладил и с ними – наполовину застращал, наполовину задобрил деньгами. Теперь по всем рассказам единогласно выходило так, что Манюня нечаянно сорвалась в реку с обрыва, который внезапно начал осыпаться у нее под ногами, а Заруцкий – раненый, хромой – не успел ее спасти.
