В тени горностаевой мантии - Томилин Анатолий Николаевич (книги онлайн полные .TXT) 📗
Вот как описывает эту мало аппетитную ситуацию уже цитированный выше Шарль Массон: «Между тем ее похотливые желания еще не угасли, и она на глазах других возобновила те оргии и вакхические празднества, которые некогда справляла с братьями Орловыми. Валериан, один из братьев Зубова, младший и более сильный, чем Платон, и здоровяк Петр Салтыков, их друг, были товарищами Платона и сменяли его на поприще, столь обширном и нелегком для исполнения. Вот с этими тремя молодыми развратниками Екатерина, старуха Екатерина проводила дни в то время, когда ее армии били турок, сражались со шведами и опустошали несчастную Польшу, в то время как ее народ вопиял о нищете и голоде, и был угнетаем грабителями и тиранами». В сноске автор «Записок» добавляет: «Развратниками можно назвать в особенности Валериана Зубова и Петра Салтыкова, которые вскоре предались всем возможным излишествам. Они похищали девушек на улицах, насиловали их, если находили их красивыми, а если нет, оставляли их слугам, которые должны были ими воспользоваться в их присутствии. Одним из увеселений младшего Зубова, который еще несколько месяцев назад был скромным и застенчивым юношей, было платить молодым парням за то, чтобы они совершали в его присутствии грех Онана. Отсюда видно, как он воспользовался уроками старой Екатерины. Салтыков изнемог от такого образа жизни и умер, оплакиваемый теми, кто знал его еще до того, как он стал фаворитом».
Впрочем, вскоре честолюбивый Платон постарался вытеснить брата из сердца императрицы, поскольку увидел, что тот слишком прочно стал там обустраиваться. «Очень уж смел стал, мальчик. Пожалуй, пора ему податься отсюда куда ни то подалее», — решил он. И через два месяца Валериан, снабженный инструкциями брата: «Глядеть, примечать и не лениться все замеченное отписывать», поехал в армию Потемкина. Наступал черед его подкопа под князя Тавриды…
— Не спеши, Платон Александрыч, не спеши. Спело яблоко само в руки свалится. — Николай Иванович Салтыков уже не рисковал называть нового фаворита уменьшительными именами. Более не приказывал, не наставлял, советовал. — Ты помни, друг мой бесценный, французскую?то поговорку: «Отсутствующие всегда не правы». Помнишь ли? Они доки сии лягушатники в истинах изреченных…
— Помню, ваше сиятельство, как не помнить. Только своим?то умом и не дошел бы. Спаси Бог, вы надоумили, как отец родной…
«Старый дурак еще может понадобиться, — думал про себя Зубов, — а у меня язык от лишнего комплимента не отсохнет».
— Господь с тобой Платон Александрович, скажешь еще — «отец»… Батюшка?то ваш, еще и меня уму?разуму поучит. Слыхивал, государыня его в первый департамент Сената обер?прокурором облагодетельствовала. Не по твоей ли просьбишке?.. А, голубчик?.. Ну, ну, помогай Бог. Только говорят, он тама и с мертвого осла три шкуры дерет. Гляди не заворовался бы… И сестричку охолонь. Узнает государыня, что она с Уайтвортом, послом аглинским махается, как бы не разгневалась…
Но Платон Александрович уже ничего не боялся. Поразмыслив, он добился удаления статс?дамы Нарышкиной, выразившей как?то недовольство его невниманием. Старая и верная подруга императрицы вынуждена была поехать «на отдых» в подмосковное имение. И теперь Зубов зорко следил, чтобы вокруг императрицы более не появлялись возможные претенденты. Конечно, для этого нужно было как?то обезвредить еще и камер?фрейлину Протасову. Императрица, хоть и охладела к ней, но ни за что не расстанется, значит, эту бабу надобно либо привлечь на свою сторону, что затруднительно и ненадежно, либо запугать. Но чем? И снова помог советом благодетель Николай Иванович. Рассказал про дочушку, что под видом племянницы живет в покоях Анны Степановны.
И в один прекрасный вечер, знакомой дорожкой, пришел Платон Александрович во фрейлинский флигель. В те комнаты, где жила Анна вместе с племянницами, милостиво принятыми государыней ко Двору. Камер?фрейлина сидела при свечах, и, надев очки, разбирала письмо от брата Петра Степановича. Визит фаворита ее озадачил.
— Bon soir, Анна Степановна, простите великодушно за нарушение вашего soiree, кабы не крайняя нужда припасть к мудрости вашей, наставленья попросить. Господь свидетель, не осмелился бы беспокоить… — Зубов выразительно посмотрел на притихших девушек и те, не сговариваясь, поднялись и, сделав реверансы, побежали к себе. — Вот и хорошо, — продолжал фаворит, — так?то нам и говорить будет поспособнее.
Он даже не замечал, что, переходя на русский язык, перенимал манеру говорить своего наставника. «Ох, не иначе, как по наводке старой лисы графа Николая Ивановича пожаловал, — подумала Анна. — Что бы ему могло понадобиться?»
— Любите вы своих племяшек, Анна Степановна, вижу — любите.
— А как же не любить?то, Платон Александрович, кого мне еще любить после государыни. Женщина я одинокая. Вот они и скрашивают мои года…
— Какие ваши годы, голубушка Анна Степановна, пошто кокетничаете! А девицы ваши, так и впрямь розы с лилиями. Особливо Машенька… племянница ваша..
Он чуть заметно нажал голосом на последние слова и сердце у Анны оборвалось. При Дворе дочка Марьюшка, как и братние девочки Сашенька, Верочка, как Варюша и Катенька, считалась ее племянницей. Да и она любила их всех одинаково, как родных. Саша была уже в замужестве за князем Александром Голицыным. Веру сватал Илларион Илларионович Васильчиков, на Катеньку заглядывался воротившийся с князем Безбородко из Турции камер?юнкер граф Федор Васильевич Ростопчин. Машенька — доченька, единокровное дитя да Варенька пока партии не составили… Неужели государыня выдала ее тайну? А ему?то, чего ему надо?ть, чтобы, разве, не путалась под ногами, когда шагает?..
В ласковых словах фаворита Анна чувствовала скрытую, и если не прямую угрозу, то, во всяком случае, предупреждение. Либо она не мешается в его дела и тогда все будет хорошо и они остаются добрыми знакомыми. Либо…
— Машенька — умница, но молода… — Продолжал Платон. — Слушает разговоры глупые. А ведь господа офицеры, в казармах сидючи, чего не надумают и все фрейлинам в уши, а те юнгферам… Машеньке бы поосторожнее быть. Ну, как доложит кто да доложит?то как про болтовню грязную…
У Анны упало сердце. Знала она, о чем говорил Зубов. Намедни прибежала Маша в слезах и с криком: «Маменька, маменька! Неужто правда?..». Уже давно по Двору, как волны, ходили сплетни о страшных оргиях, которые устраивала государыня с молодыми развратниками. Выписала из Италии кабинет, резанный непристойными фигурами. По спинкам кресел, по дивану извивались в соитии фавны и кентавры с нимфами. И выставляли наружу срамные части, как бы хвастаясь их громадностью и силой. Помещено все было в отдельной комнате, ключ от которой был только у Екатерины… Но что такое ключ?.. Говорили, что Зубовы таскают туда фрейлин. Заставляют заниматься всякими гадостями. И что сама императрица будто бы, проиграв мальчишкам партию в покер, лежала там под жеребцом…
Вранье все, конечно, вранье. Но откуда Маше?то сие известно? Она с пристрастием допросила дочку, была ли та в заветной комнате. И девушка повинилась, что зашла с Катей Энгельгардт, которую зазвал туда Валериан, братец Платонов…
— …Так я из уважения, предуведомить вас решил, Анна Степановна. Я?то, знамо дело — рот на замок. А ну, как кто другой…
На этом главная часть разговора и закончилась. После нескольких малозначащих фраз Платон Александрович встал и откланялся, улыбаясь яркими губами. А она осталась, недвижна, как скифская каменная истуканша. И ни мыслей в голове, ни желаний, один страх. Немного оклемавшись, стала себя уговаривать, спрашивать: «А что он может? — И тут же отвечала: — Все! Все, что захочет. Уж ежели он не токмо Нарышкину, а и светлейшего, почитай, в бараний рог свернул, то меня?то… Стоит пальцем, али чем другим шевельнуть. Очумевшая от последней страсти императрица ради плотской утехи с молодыми кобелями сделает все, что те ни потребуют. Старая кляча избавится от нее, как и от Анны Никитичны, в един момент. — Она горестно покачала головой. И вдруг всполошилась:
