Там, где Крюков канал... - Зуев Георгий Иванович (читать книги полностью .txt) 📗
Н. М. Карамзин
Маслович оставил нам подробный словесный портрет графа Хвостова, каким он был в 1818 году: «Граф Хвостов имеет уже 60 лет, росту среднего, несколько сутуловат, в лице и корпусе больше полон, но в ногах сух. Волосы у него зачесаны вверх. Одевается довольно неопрятно, жилет всегда замаран табаком. Фрак на нем по большей части истемна-серый, а исподнее всегда короткое немецкое, еще более жилета замаранное. Сапоги большие, длинные и сверху с заворотившимися голенищами. Походка его особенная, ноги волочатся по земле, а колени согнуты, но это, надо думать от лет, а не от худой привычки…».
Граф Хвостов был довольно способным переводчиком. Его переводы трагедии «Андромаха» Ж. Расина и трактата «Поэтическое искусство» Н. Буало-Депрео неоднократно переиздавались.
Дмитрий Иванович являлся почетным членом Падуанской академии, Московского, Харьковского и Вильненского университетов, членом Общества поощрения художников, Вольного экономического общества и ряда других общественных организаций. Как личность Д. И. Хвостов оставил о себе хорошую память. Был скромным, честным и отзывчивым.
В 1831 году граф вышел в отставку в чине действительного тайного советника. Скончался в доме № 23 на набережной Крюкова канала 22 октября 1835 года.
После смерти графа Д. И. Хвостова дом № 23 принадлежал сенатору А. У Болотникову, затем камергеру И. Д. Асташову. Начиная с конца 80-х годов XIX века и до 1917 года это жилое здание сменило многих владельцев.
После октябрьского переворота старинный коломенский особняк стал государственным жилым домом с многолюдными коммунальными квартирами. От первоначальной планировки и стиля прежних покоев и комнат, в которых некогда бывал генералиссимус А. В. Суворов, практически ничего не осталось.
По мнению члена Ассоциации исследователей Санкт-Петербурга Б. Л. Васильева, на набережной Крюкова канала «в доме № 23 следует естественно устроить филиал Музея полководца А. В. Суворова, с обязательным восстановлением его первоначального внутреннего и внешнего облика, а также смежных с ним старинных особняков (домов № 21, 25 и 27)».
Из дома на Крюковом канале Суворов в 1791 году отправился в легендарный Итальянский поход, который должен был завершиться триумфальным возвращением в Петербург. Никакие трудности и лишения не могли сломить русского солдата – ни сильный враг, ни суровая природа. Войска фельдмаршала Суворова геройски били врага в швейцарских обледенелых горах, как прежде бивали в придунайских степях, в прусских лесах и польских болотах. Позади остались неприступные альпийские вершины, узкие, осыпающиеся под ногами тропинки, величественные и мрачные пропасти и бурные горные потоки. Солдаты Суворова стойко выдержали неуютные привалы на камнях под пронизывающим насквозь леденящим ветром, отдых на снегу без огня и горячей пищи в мокрой одежде и в изорванной обуви. Когда русские войска пустились в обратный путь, их знамена были покрыты новой неувядаемой славой.
Суворовские полки отправились в Россию из Баварии. Фельдмаршала сопровождали генералы Багратион, Милорадович, Тучков, оба племянника Александра Васильевича – генералы Горчаковы и сын – генерал-адъютант Аркадий Александрович Суворов. Все молодые, самому старшему, Багратиону, было едва за тридцать.
Армия и офицеры стали свидетелями великой милости императора. Прибывший из России фельдъегерь, сняв треуголку, подал фельдмаршалу Суворову пакет, на котором четким каллиграфическим почерком было написано:
«Генералиссимусу, князю Италийскому, графу Суворову-Рымникскому».
Сломав большие сургучные печати, Александр Васильевич с волнением развернул плотный лист бумаги. Четкие ряды букв сливались в слезящихся глазах старого солдата.
– Читай! – передал пакет фельдъегерю, который звучно, на весь воинский строй, огласил содержание послания Павла I:
«Князь Александр Васильевич!
Побеждая повсюду и во всю жизнь Вашу врагов Отечества, недоставало Вам одного рода славы – преодолеть и самую природу! Но Вы и над нею одержали ныне верх. Поразив еще раз злодеев веры, попрали вместе с ними козни сообщников их, злобою и завистию против Вас вооруженных. Ныне награждаю Вас по мере признательности моей и, ставя на высшей степень честь, геройству предоставленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков.
Пребываю Вам благосклонный
Император, недолюбливавший Суворова, вынужден был оценить его заслуги по достоинству высшим воинским чином генералиссимуса.
Д. Левицкий. Портрет Павла I. 1797 г.
В Кракове Суворов сдал армию генералу Розенбергу и отправился в Петербург. Перед отъездом генералиссимус впервые почувствовал себя плохо. Суворова мучил сильный кашель. По телу пошли сыпь и пузыри. Путешествие пришлось приостановить. Добравшись до своего имения Кобрино, Александр Васильевич слег.
Павел I, узнав о болезни Суворова, отправил в Кобрино лейб-медика Вейкарта.
В марте состояние героя России несколько улучшилось, и Вейкарт разрешил ему отправиться в столицу, при условии «ехать медленно, не более двадцати пяти верст в сутки». Суворов ехал в старом дормезе – большой карете, приспособленной для сна в пути. В Нарве генералиссимуса должны были ждать придворные кареты и флигель-адъютант с царским письмом. Ф. В. Ростопчин писал Суворову о готовящейся встрече в Петербурге и о торжествах по поводу его прибытия в столицу. Суворова уже официально уведомили, что комнаты ему будут отведены в Зимнем дворце, а он сам проедет через город в специальной карете с золочеными княжескими коронами. На пути следования экипажа предполагалось построить гвардейские части в две шеренги, лицом друг к другу. На всем пути следования генералиссимуса будет приветствовать звон церковных колоколов, а затем артиллерийский салют со стен Петропавловской крепости. Ожидание подобной встречи придавало сил больному полководцу.
И вот, на одном из дорожных перегонов, адъютант генералиссимуса вытащил дрожащими руками из кармана мундира императорский рескрипт и тихим голосом прочел:
«Господин Генералиссимус, князь Италийский, граф Суворов-Рымникский!
Дошло до сведения моего, что во время командования Вами войсками моими за границею имели Вы при себе генерала, коего называли дежурным, вопреки всех моих установлений и высочайшего устава, то и, удивляясь оному, повелеваю Вам уведомить меня, что Вас понудило сие сделать.
После известия о царской немилости Суворову сразу стало хуже. Усилился кашель. Снова по всему телу высыпали болезненные пузыри.
Теплым апрельским вечером дормез Суворова прибыл в Стрельну. Александр Васильевич облачился в парадный мундир, надеясь, что здесь, по повелению Павла I, его встретит императорский флигель-адъютант. Однако царь отменил приказ. Полководца встречали толпы народа – крестьяне, горожане, чиновники, ремесленники и купцы. Здесь его ожидали родные – сын Аркадий, племянник Дмитрий Иванович Хвостов и князь Багратион. Осторожный статский советник Хвостов торопил дядюшку поскорее ехать домой, на набережную Крюкова канала, боялся, чтобы эту народную встречу не сочли за демонстрацию против императорской воли. Как столичный житель, он прекрасно знал вспышки царского гнева и их последствия. Лучше быстрее, в сумраке весеннего вечера проехать по опустевшим петербургским улицам до тихой Коломны, к дому № 23, где для Александра Васильевича уже были обустроены апартаменты с видом на набережную Крюкова канала, ибо праздничные комнаты, отведенные генералиссимусу в Зимнем дворце, по распоряжению Павла I отдали принцу Мекленбургскому. 20 апреля 1800 года в 10 часов вечера дормез с больным Суворовым медленно въехал в Коломну и остановился у дома вдовы полковника Фомина.
