Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич (мир книг TXT) 📗
– Поразительно, – сказала она, бережно возвращая фотографию владелице. – Но... Простите за нескромность... Ведь, насколько я могу судить, ваше сходство с тех пор многократно увеличилось! На фотографии вы просто немного похожи, а теперь – ну, просто одно лицо! Неужели это из-за того, что вы все время думали о ней?
– Вот что, милочка, – довольно сухо произнесла Валерия Захаровна, убирая фотографию на место, в ридикюль. – Давайте-ка внесем некоторую ясность. Говоря, что мы могли бы подружиться, я имела в виду именно дружбу. Мне нужна подруга, а не приживалка, которая станет смотреть мне в рот и восторженно принимать любую глупость, которую мне вздумается произнести. Вы красивы и умны, это превосходно; вы талантливы, компетентны и независимы, и это еще лучше. Такой вы мне нравитесь, поверьте. Но лгать вы не умеете. То есть женщин, не умеющих врать вообще, на свете просто не бывает, и кое-какими способностями в этой области вы, конечно, обладаете. Но это не ваша стихия, вам нужно еще многому научиться, прежде чем вы сумеете меня обмануть. Поэтому оставьте ваши попытки сделать мне незаслуженный комплимент, у вас это получается прямо-таки отвратительно – смотреть стыдно, ей-богу. Что вы такое несете?! Мне доводилось слышать сплетни о детях, которые якобы рождались похожими на портрет, все время находившийся перед глазами у матери во время беременности. Даже это уже находится, по-моему, на грани откровенного бреда, но чтобы человек вместо морщин и мешков под глазами с возрастом приобрел сходство с портретом, который ему нравится, – это... Я даже не знаю, как это назвать! Это, милочка, уже очень далеко за той гранью, о которой я только что упомянула...
Ирина вздернула подбородок и оскорбленно поджала губы. "Прямота и независимость? – подумала она. – Хорошо, будут тебе и прямота, и независимость! "
– По-вашему, было бы лучше, если бы я прямо спросила, в какой клинике вам это сделали? – обворожительно улыбаясь, осведомилась она.
Валерия Захаровна одобрительно хмыкнула, оценивающе разглядывая ее сквозь дым своей сигареты.
– А вы, милочка, смелы, – сказала она с непонятной интонацией. – Да, смелы... Впрочем, я ведь сама вас спровоцировала, не так ли?
– Так, во всяком случае, мне показалось, – независимо ответила Ирина.
– Вам не показалось. Мне действительно было любопытно узнать, что у вас на уме. М-да...
На какое-то время Валерия Захаровна погрузилась в глубокую задумчивость. Ирина ей не мешала, хотя умирала от любопытства, пытаясь угадать, о чем может думать эта молодящаяся рептилия.
– Ну его к черту, этот чай, – неожиданно произнесла Валерия Захаровна. – Давайте выпьем коньяка! Надеюсь, вы ничего не имеете против?
– Вообще-то, я за рулем, – осторожно напомнила Ирина.
– Чепуха! Если возникнут какие-то проблемы на дороге, и не только на дороге, звоните мне, я все улажу. У вас есть проблемы, которые надо срочно уладить? Нет? Вы уникальный человек. У всех моих знакомых они почему-то буквально не переводятся, я уже устала – и помогать устала, и искать благовидные предлоги для отказа... Вы себе представить не можете, как это тяжело – чувствовать, что ты нужна своим знакомым не как человек, не как личность, а всего лишь как универсальная отмычка, с помощью которой можно открыть любую дверь! И не просто открыть, а, сами понимаете, ногой...
– Я вам искренне сочувствую, – сказала Ирина. – Нет, правда, сочувствую. Я порой испытываю те же ощущения – в меньшей степени, конечно, но те же. Говорить и писать о художниках – часть моей работы. А они, как покойники, любят, чтобы о них говорили либо хорошо, либо...
– Либо? – лукаво переспросила Валерия Захаровна.
– Да, вы правы, – улыбнулась Ирина. – Когда о них вообще не говорят, им это тоже не нравится. Так что получается, художники еще хуже покойников.
– Вы еще слишком молоды, милочка, и потому, наверное, не заметили, что живые всегда хуже мертвых. Все, независимо от пола, характера, профессии, расовой и религиозной принадлежности... Мертвые не кусаются, как сказал кто-то из классиков приключенческого жанра. Это истина – вечная, непреложная и достойная того, чтобы выпить за нее по паре рюмок хорошего коньяка. Итак?..
– Кто я такая, чтобы спорить с классиками? – улыбнувшись, капитулировала Ирина.
За коньяком разговор о "Мадонне Литта" продолжился, приняв новый, совершенно неожиданный оборот.
– А скажите-ка, милочка, – произнесла Валерия Захаровна, закуривая очередную сигарету, – вы ведь искусствовед и, следовательно, должны быть в курсе... Это правда, что мою "Мадонну" украли из Эрмитажа?
– Кто сказал вам такую чушь? – возмутилась Ирина. – Это невозможно!
– О том, что невозможно, не сочиняют сплетен, – возразила Валерия Захаровна. – Невозможно... И это говорите мне вы, искусствовед! Неужели вы не знаете, что весной в Эрмитаж вломилась целая банда и что только благодаря счастливой случайности их удалось задержать?
– Я полагала, что это произошло не благодаря счастливой случайности, а благодаря срабатыванию сигнализации, – сказала Ирина.
– Чепуха! Все охранные системы были взяты ими под контроль. Если бы не анонимный звонок в милицию, они бы благополучно вынесли из вашего хваленого Эрмитажа все сокровища испанских королей, и Россия в лице министерства культуры и министерства внутренних дел имела бы очень, очень бледный вид. Поэтому не говорите мне о невозможном. Скажите, что не знаете, и я вам... не поверю. Не по-ве-рю!
– Почему?
– Почему? Потому, что ваше внезапное появление в моей жизни слишком многое объясняет, чтобы быть случайным. Не надо ни о чем спрашивать, сейчас я вам сама все объясню. Итак, взгляните, что мы имеем. Я уже давно планировала эту операцию по изменению внешности, но она все время откладывалась – поверьте, не по моей вине. И вот наконец моего врача все устраивает, вплоть до, извините, результатов моих анализов. Два года не устраивало и вдруг – о, счастье! – все чудесно, никаких противопоказаний к операции нет, словно их никогда и не было. Словно болезнь почек в моем возрасте может пройти сама собой, по щучьему велению...
Итак, операция проходит успешно. Причем, заметьте, проходит она не в клинике, а в его загородном доме, в операционной, оборудование для которой оплатила я. Я сама так захотела, и он не возражал – бесполезно было возражать, да и кто же станет отказываться от такого куша, когда он сам валится в руки?
За операцией, как вы понимаете, следует довольно продолжительный реабилитационный период, во время которого я хожу с распухшим лицом, вся в жутких синяках, ни с кем не вижусь и поддерживаю связь с миром только по телефону. И вот наконец эта пытка одиночеством кончается, я выхожу в свет, и что же? Первое, что я слышу, это сплетня о том, что мой, так сказать, прототип бесследно исчез, и никто не знает, как это произошло! Причем, заметьте, случилось это, судя по всему, примерно в то самое время, когда мой доктор наконец согласился сделать мне долгожданную операцию. Ну, не странно ли?
Ирина действительно находила это странным, более того, подозрительным. Но еще более странной и подозрительной ей казалась внезапная откровенность Валерии Захаровны, которую никак нельзя было обвинить в избытке простодушия и наивности. Она решила молчать и слушать, надеясь рано или поздно все-таки понять, куда именно клонит хозяйка.
– Разумеется, – продолжала та, – одна лишь мысль, что какой-то подонок посмел присвоить картину, о которой я – я, понимаете?! – не могла даже мечтать, довольствуясь жалкой копией, приводит меня в бешенство. Я пытаюсь навести справки, но все, с кем я говорю, более или менее ловко уклоняются от прямого ответа, и я понимаю, что, будь на моем месте кто-то другой, ему бы просто рассмеялись в лицо. Постепенно я успокаиваюсь и начинаю забывать об этой глупой истории, как вдруг мне доносят, что в Центр пластической хирургии явилась какая-то сумасшедшая, которая требовала, ни много ни мало, сделать из нее "Мадонну Литта"! Согласитесь, милочка, это уже переходит всяческие границы!
