Нежные листья, ядовитые корни - Михалкова Елена Ивановна (читаем книги бесплатно TXT) 📗
– Эта дура до последнего не понимала, что ее ждет. – Рогозина осуждающе качает головой. – Даже не сообразила, что у меня есть ключи от всех номеров!
– Тебя поймают, – убежденно говорит Маша. – Зря ты это сделала, Света.
И тут Рогозину прорывает окончательно.
– Заткнись! Дура! Она собиралась всем про меня рассказать! Выставить меня перед вами, уродинами, как зверя в клетке! А вы бы ржали и тыкали пальцами! Думаешь, я этого хотела? Думаешь, мне было весело?!
На Машу льется поток непристойной брани, под которым она должна съежиться и замереть. Вместо этого Елина смотрит прямо на Рогозину, и губы ее вздрагивают.
Я смотрю ее глазами и вижу то, что видит она: большой чистый класс с портретами классиков на стенах, декабрист в горшке на подоконнике, выпустивший вверх зеленую стрелу с огненным цветком.
«Почему я никогда не смеюсь на твоих выступлениях, Куклачев?»
– У тебя просто нет чувства юмора! – улыбается она в лицо Рогозиной.
И вот этого Светка выдержать не в силах. Ярость, ненависть, проклятия – все переварит она, кроме насмешки.
Ножницы взлетают в воздух.
В эту последнюю секунду я вдруг понимаю, что нужно сделать, и даже не успеваю испугаться принятого решения. Вниз, вниз – со всего размаха!
Мое падение коротко и страшно. Как приближение огромного колеса «Камаза» к распластавшемуся на льду мальчишке. Как прыжок с моста, под которым текут пестрые пятнышки машин. Я швыряю себя – то, что от меня осталось, – между Машей Елиной и замахнувшейся на нее Рогозиной.
Черная бездна всасывает меня. На миг я ощущаю запах резины, невыносимую тяжесть давящего колеса, а потом все исчезает перед ослепительной вспышкой.
Когда она гаснет, меня словно отбрасывает назад во времени: я снова в крохотной комнате, над двумя женщинами, одна из которых наступает на вторую.
Но теперь кое-что изменилось. И это кое-что – я сама.
Я не понимаю, как мне это удалось. Все, чего я хотела, – задержать Рогозину хоть на мгновение, чтобы Маша успела разбить окно. Я думала, когда душа погибает по своей воле, это отражается на мире живых; меня питала надежда, что я смогу что-то изменить своей смертью.
Но души бессмертны, и, отказавшись от всего, я получила то, чего не ожидала.
Я больше не сухой бессильный лист, что вот-вот искрошится в труху. С меня срываются невидимые искры, я сияю, как бенгальская свеча. Срок ее жизни очень короток, но мне и не нужно много времени.
Мой смех не слышен никому. Ну же, хрупкие детали мироздания, оказавшиеся в моей власти, устроим напоследок такой фейерверк, чтобы он хорошенько запомнился!
Удар! Слышен треск. Рогозина замирает, не понимая, что это, и поднимает взгляд к потолку. Еще удар – и верхняя полка с грохотом рушится, банки с химикатами лопаются, взлетают цветные брызги. Я бью, крушу, ломаю предметы, оказавшиеся рядом. С визгом проворачивается оконная ручка: Рогозина видит это и цепенеет. Потому что нет таких ручек, чтобы сами проворачивались на триста шестьдесят градусов, как стрелка часов!
Обе женщины с криком шарахаются в разные стороны. Маша кидается к окну, Рогозина упирается спиной в дверь.
Кажется, сила моя такова, что, вздумай я разнести стену, мне бы это удалось. Но я не хочу проверять. Мне нужно продержаться еще минуту – до тех пор, пока не примчится помощь. И я сбиваю вторую полку.
Адская какофония взрывает тишину: грохочут ведра, отбивают барабанную дробь летящие друг за другом бутылки с чистящим средством, смачно хлюпают туго набитые пакеты с порошком. Весь пол усыпан им, как сахаром с вкраплениями цветных крупинок. Я устраиваю вихрь, швыряю вверх полные пригоршни. Но мне этого мало.
– Отойди! – кричу я Маше Елиной. Меня несет собственная мощь. Я как разбушевавшаяся стихия, устроившая катаклизм в одной отдельно взятой подсобке.
Рыжая женщина прижимается к подоконнику. Не знаю, поняла ли она меня, но теперь это и не имеет значения: на третьем этаже, услышав шум, двое мужчин замирают, переглядываются и, не сговариваясь, бегут обратно. Тонконогая женщина с мальчишеской стрижкой едва успевает за ними.
Швабры, щетки, тряпки, тазы – весь арсенал уборщиц подключается к нашему безумному оркестру. Я дирижирую шваброй! Рогозина пытается подобрать выпавшие ножницы – и тогда с угрожающим ревом включается реликтовый пылесос, давно считавшийся окаменевшим в дальнем углу.
– А-а-а-а! – кричит Светка.
Но даже ее визг не может заглушить моей свирепой бешеной музыки. «Полет валькирий» – детская колыбельная по сравнению с тем, что я творю, сполна растрачивая подаренную мне силу.
Ее осталось совсем чуть-чуть. Я заканчиваюсь, истаиваю, но мне так спокойно и хорошо, как не было уже много-много лет. Кто-то рвет снаружи дверь на себя – Сергей или его друг, это уже не важно.
Все, что я должна была совершить, я сделала. Веселая рыжая девочка выросла, родила мальчика и вышла замуж, она обожает мужа и сына, и она не умерла сегодня – благодаря мне.
Жаль только, что мы не встретились взрослыми – я хочу сказать, в своем подлинном обличье. Мы бы понравились друг другу.
У догорающей бенгальской свечи осталась одна искра. Последним усилием я поворачиваю задвижку на двери, которую Рогозина заперла, – и двое мужчин вваливаются в комнату.
Все. Дальнейшее мне уже не увидеть. Моя история на этом заканчивается.
Ну, что это будет? Снова колесо, размазывающее по обжигающему льду? Черная мазутная бездна?
Я готовлюсь к падению, но вместо этого меня вдруг подхватывает теплая ладонь ветра и несет вверх, через окно, над лесом, над «Тихой заводью», среди рассыпающейся искрами звезд ночи, все выше и выше, пока передо мной не вспыхивает голубым небесная река – самое прекрасное, что я когда-либо видела в смерти и в жизни.
Глава 19
1
Снег в Москве сошел за один день: исчез бесследно, не оставив после себя даже луж. По телевизору с робкой надеждой заговорили о ранней весне, но синоптики поклялись, что до настоящего тепла еще далеко.
Маша прижала нос к стеклу. На кусте возле дома проклюнулась, бросая вызов природе и синоптикам, острая зеленая почка. Даже птицы оторопели от такой дерзости и держались подальше, ожидая справедливой кары. Почка, однако, упрямо и даже несколько вызывающе торчала, явно собираясь вскоре выбросить зеленый флаг победы.
В прихожей Бабкин уронил зонт и тихо ругнулся.
– Человек создает себе в интернете целую жизнь, – сказал Макар. – Подробную биографию с мужьями, путешествиями, талантами, деньгами… И все это – фикция. Выдумка! Гигантский мыльный пузырь! На повестке дня стоит вопрос, почему все в это поверили.
– Предпосылки у нее были к такой биографии, – ответил Бабкин, путаясь в рукавах куртки. – Цепкая, наглая, красивая деваха. Почему бы ей не выйти замуж за миллионера пару-тройку раз? Маш, мы готовы.
Они втроем вышли из подъезда. Маша стащила шапку и с удовольствием подставила лоб ветру.
– Вы о фотографиях забыли, – сказала она.
– В каком смысле?
– Они придавали достоверность всему, о чем писала Рогозина. Макар, ты узнал, откуда она их брала?
– Свадебный снимок – фотошоп, – Илюшин ловко проскользнул между припаркованной на тротуаре машиной и мусорным баком. – А все остальные принадлежат другим людям. Рогозина воровала их из чужих блогов и выдавала за свои. В интернете искала информацию о тех местах, которые описывала, чтобы не попасть впросак.
– Полноценная жизнь в Сети… – пробормотал Бабкин. Он попытался протиснуться за Макаром, понял, что застрянет, и обошел машину с другой стороны. – Слушайте, зачем мы пешком потащились?
– Гуляй-гуляй, тебе полезно!
Они свернули на дорожку, ведущую в парк.
– Вилла, на которой она якобы жила, действительно находится в Италии, – говорил Илюшин Маше. – Разумеется, там живут совсем другие люди. Ее первый муж – сборная солянка из нескольких человек: богача, красавца, спортсмена, призера гонок. Второй – полная выдумка. Рогозина со временем стала осторожнее и описывала его без привязок к конкретным фактам.
