Дом на городской окраине - Полачек Карел (читать книги регистрация txt) 📗
Семейство со всех сторон обступило мотоцикл и пустилось в путь. Подоспели коммивояжер Кафка с женой и долговязым сыном, готовые сопровождать их в качестве эскорта. Появился Макс Гаек с супругой и с приветливой вялой улыбкой на розовом лице. Примчались три зятя с сообщением, что они и их жены тоже хотят проститься с семейством Михелупа. Пришлось дожидаться, пока медлительные одышливые женщины присоединятся к обществу.
Неторопливо раскручивался клубок прощающихся. Из домиков выходили люди, большей частью новые знакомые, с которыми семейство бухгалтера сблизилось на курорте. Эскорт разрастался до гигантских размеров. Это была манифестация дружеского единения, доказательство того, какую популярность сумел здесь завоевать Михелуп.
Очень скоро Михелуп понял, что взвалил на себя нелегкий труд. Машина была тяжелая, приходилось напрягать все силы, чтобы втащить ее на холм. А когда дорога шла под уклон, мотоцикл норовил пуститься в резвый галоп. Он влек бухгалтера за собой, швыряя его из стороны в сторону, чуть не вытряс из него душу. Михелуп полагал, что он хозяин машины, на самом же деле мотоцикл полностью завладел им. Все время ему хотелось туда, куда вовсе не хотелось бухгалтеру. Казалось, он не желает попасть на вокзал и пытается свернуть на боковую дорогу.
Эта битва бухгалтера с машиной привлекла всеобщее внимание. Окна распахивались, из них выглядывали любопытные. Из лавок выскакивали приказчики, а в дверях трактиров выстраивались официанты. Развеселившиеся зрители напряженно следили за представлением.
Бухгалтер покраснел от натуги и тяжело дышал. От ручейков пота его воротничок смялся в гармошку. А тут еще шуточки коммивояжера Кафки! Михелуп остановился передохнуть. Оглянулся и пришел в ужас.
Эскорт настолько увеличился, что запрудил всю улицу, как во время демонстрации. К толпе присоединились визжащие и верещащие уличные мальчишки, радующиеся неожиданной потехе. Собаки восприняли происходящее в том смысле, что-де бухгалтер совершает нечто непристойное, и с оглушительным лаем набросились на него, пытаясь схватить за штаны. Откуда-то появились подростки и мужчины, старики и женщины — все желали принять участие в общем веселье.
Ибо ничто не может так вдохновить на сатирические замечания, как машина, которая передвигается не собственным ходом. Если бы в эту минуту бухгалтер был способен обратиться к своей памяти, он обнаружил бы там воспоминания о том, как несколько раз в своей жизни веселился, видя на улице автомобиль, который тянут на веревке. По примеру остальных пешеходов он останавливался и со злорадным удовлетворением глядел вслед инвалиду, радуясь его унижению. Машина, которую нужно толкать и тащить, — все равно, что император, с которого сорвали горностаевую мантию. Так, наверное, радовалась парижская чернь, когда короля везли к месту казни.
К стыду пани Михелуповой мы должны признать, что в эту тяжкую минуту она покинула своего мужа. Впервые за всю жизнь предала его. Но ничего не могла с собой поделать. Ей было до слез стыдно. Среди ротозеев она заметила нескольких знакомых. Пойдут теперь пересуды, возникнут сплетни, и семья окажется беззащитной перед насмешками.
В душе она резко выговаривала мужу, обвиняя его в мелочном скупердяйстве. Неужели для такой работы нельзя было нанять человека? Не так уж дорого это бы обошлось. Надо было подумать о положении в обществе, о достоинстве семьи. Ничего она так не боялась, как осуждения ближних.
Пани Михелупова разрыдалась и сделала попытку спастись бегством. Пани Кафкова удержала ее, пытаясь утешить.
— Кто к этому относится серьезно? — уговаривала она приятельницу. — Дорогая, вы не должны плакать, все это выеденного яйца не стоит…
— Но мой-то, мой… — всхлипывала пани Михелупова, — неужели не мог избавить меня от таких переживаний… Я этого не заслужила…
— Сами знаете — мужчины всегда останутся мужчинами, — с презрением проговорила пани Кафкова, — если они что вобьют себе в голову, им уже кажется — это верх гениальности. А нам, женщинам, положено молчать и думать свое…
Очкастый гимназист шел в эскорте пристыженный, низко свесив голову. Но Маня заступилась за отца. Со слезами на глазах, сжав кулачки, набросилась на улюлюкающих мальчишек.
— Не смейтесь над моим папочкой! — закричала она и принялась тузить тех, кто стоял ближе. Ей уже досталось несколько царапин и наверняка пришлось бы отступить в неравном бою, если бы вдруг не подоспела помощь. Зденек, сын коммивояжера, встал с нею рядом и принялся раздавать направо и налево меткие удары. Юный спортсмен работал кулаками молча, с мрачным выражением лица. Мальчишки с ревом покидали поле боя. Мрачный подросток преследовал их, и если кого догонял, то принимался трепать, как фокстерьер кота.
Он навел порядок, потом, присоединившись к Мане, удовлетворенно проворчал:
— Я им показал, где раки зимуют. Будут помнить!
Наконец крестный путь был завершен. Михелуп дотащил машину до вокзала и вверил служителю. Он изнемогал от усталости, был зол на целый свет, но еще сильнее рассвирепел, когда за провоз мотоцикла с него взяли больше, чем за любого члена семьи.
В эту минуту он попенял мотоциклу, не скупясь на обидные слова:
— Эк ты меня радуешь! Такого я от тебя не ожидал. Ничего себе выгодная покупка, когда из-за нее столько расходов.
Машина молчала, только поблескивала загадочно, со злорадством.
Наконец бухгалтер успокоился и стал приглядывать, как грузят мотоцикл в багажный вагон. Суетился и призывал служителей к осторожности. Только когда мотоцикл был как следует устроен, бухгалтер позаботился об удобствах семьи.
Разложил чемоданы, убедился, что семья уселась с комфортом и, утерев со лба пот, с улыбкой произнес:
— Машина погружена, и мы тоже сидим хорошо. Все в наилучшем порядке. Надеюсь, с мотоциклом ничего не случится, и мы во здравии доберемся домой. Дай-то Бог!
Поезд тронулся.
Окружной городок, угнездившийся у подножья невысоких гор, ничем не отличался от большинства провинциальных городков. Обычно такой городок начинается с вросших в землю кособоких домишек, перед каждым из которых вы увидите запущенный садик — слишком буйно разросшиеся ирисы и лилии повалили его забор. В маленьких окошках вы непременно обнаружите горшки с каким-то странным цветком страстоцвета, а за этим окошком будет сидеть и что-то мастерить голодный ремесленник. Козы карабкаются по склонам, заросшим акацией, вязом и орешником.
В ряды домиков обычно вклинивается фабрика с разбитыми окнами. На стене вокруг фабричных зданий выросло предательское растение коровяк, а за верхний край кирпичного забора, защищенного от нарушителей порядка осколками стекла, уцепились травы и хромые березки. Вокруг фабрики лепится квартал неприглядных, мрачных домиков, которые принадлежат рабочим; там бродят чумазые детишки и раздаются резкие голоса озлобленных женщин.
Чем ближе к площади, тем домики чище, ярче окрашены, с садами, где выращивают все виды фруктов, с огородами, с раскидистыми кустами крыжовника; здесь вы увидите пестрые клумбы с крикливым лядвенцем, с розами и флоксами; возле чугунной ограды паразитируют крапива, чистотел. Порой между этими домиками можно заметить строение с претензией на то, чтобы называться виллой, поскольку оно может похвастать лепниной и башенкой, увенчанной скрежещущим жестяным петушком. Окна таких вилл, окруженных туями и тиссами, обычно прикрывают зеленые жалюзи, не подымающиеся в течение всего дня. А если окна не закрыты, в них можно заметить усеянный красными ягодами аспарагус, мускат, бледные шары гортензий и белый фунтик ароновой бороды. За всеми этими цветами обычно ухаживает старая женщина, которая боится людей и сквозняков и больше всего заботится, чтобы внутрь ее дома не проник никакой уличный шум. Тут на нищенскую пенсию живет тешащая себя воспоминаниями вдова имп. и кор. сотника. Каждый день ровно в четыре часа выходит она из дому, укрывшись от солнца под кружевным зонтиком, упрямо одетая по старой моде. Сопровождает ее пожилой желтый песик, с кривыми от подагры лапами.
