Торжество на час - Барнс Маргарет Кэмпбелл (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Только в эту минуту Анна поняла, что натворила. Уничтожив главного соперника герцога — кардинала Уолси, она сделала Норфолка самым могущественным человеком Англии. Из верного союзника он превратился в мстительного врага, ее ослепительный взлет он использовал для равновесия своей власти. Теперь он мог самостоятельно бороться за претворение в жизнь своей хрупкой мечты.
— Но люди никогда не примирятся с этим, — все стремилась она доказать, не в состоянии успокоиться даже после того, как ее уложили обратно в постель.
Всю ночь Анна металась и не могла уснуть.
«Скорее уж они призовут католичку Мэри, чем преклонят колени перед сыном Бесс Блаунт. Пусть Генрих обманывает меня вместе с Норфолком, прикрываясь показной добротой, пусть у меня никогда не будет законного сына, о котором так грезит мой муж, я, подобно львице, стану бороться за права Елизаветы!»
Глава 35
Боже мой, как медленно тянется время в Хэмптоне! В этот день Анна и ее придворные дамы ждали вестей о кончине Екатерины.
— Она больна и при смерти, — сообщил гонец, прискакавший из Хантингдоншира.
Генрих незамедлительно отправился в Вестминстер. Но прежде чем сесть в седло, он поспешно приказал при дворе объявить траур.
— Хенидж приготовит все необходимое для вас и ваших дам, — сказал он жене.
Но думал он совсем о другом: нужно написать тактичное письмо императору, провести специальное заседание Совета и распорядиться о подготовке подобающих похорон. Похоронить ее следует вдали от Лондона… Лучше всего в соборе в Питсборо…
Счета за экстравагантные наряды Анны находились в ведении верховного мажордома, и она ненавидела его. Хенидж слишком много знал!
Но в то же время она понимала, что такой человек, как Генрих, не может обойтись без мелкой сошки, подобной Хениджу, — человека с запечатанным ртом, скорее евнуха, чем мужчины, у которого не возникает отвращения от знания интимных сторон жизни; который, не моргнув глазом, спровадит по черной лестнице прелестную шлюху и тут же спокойно шепнет королеве, что его хозяин намерен посетить ее в спальне, но может и не появиться возле нее после ужина, что будет означать: король изменил свое решение. В таких случаях Анна всей душой ненавидела Хениджа.
Анна никак не могла привыкнуть к этой новой форме общения через Хениджа.
Тревожно, словно тигр в клетке, она металась взад и вперед по своей застекленной галерее, которая находилась в новом крыле дворца в Хэмптоне. Мрачно восприняла она предстоящий траур — весь двор в притворной скорби, отменены танцы и маскарад, и это в Двенадцатую ночь.
Анна вдруг подумала о безымянной светловолосой сопернице, которой к лицу будет мрачный черный цвет. О ней тогда, во время родов, злобно говорила Джейн Рочфорд. Подобно Генриху, Анна страдала от слишком долго сдерживаемой страсти и теперь хотела насладиться ею в полной мере. Нервы ее были на пределе.
Она задержалась у окна, рассеянно посмотрела на увядший январский сад. От мороза завяли самые красивые летние цветы, а теперь умирает и Екатерина.
Ну почему она не умерла много лет тому назад! Тогда не пришлось бы тратить столько сил на разные хитрости, ни к чему была бы жестокость. Столько сил отняла у Анны борьба с Екатериной, но об этом не ведала ни единая душа, даже служанки не замечали, насколько она бывала измученной и бледной.
Теперь Анна может отдохнуть от собственных интриг и хитросплетений, проявить больше доброты и внимания к Генриху, который, переболев страстью, устал от бесконечных попыток добиться успокоения. Анна задумалась о той жестокости, которую вынуждена была проявлять. В памяти всплыли недавние события.
Когда тяжело заболела Мэри Тюдор, Екатерина умоляла Генриха позволить ей ухаживать за больной дочерью, которая не могла вставать с постели, и, несомненно, Генрих согласился бы. Но именно Анна внушила ему мысль об опасном заговоре, о стремлении Екатерины подтолкнуть Мэри к организации оппозиции в Испании. Теперь, когда она сама стала матерью, поняла в полной мере всю чудовищность своего жестокого поступка.
«Тогда я была не в себе, — подумала Анна, продолжая бесцельно бродить по галерее. — Что-то в Мэри притягивает, она всегда нравилась мне, несмотря на свое сходство с матерью и на весь свой фанатизм. Она честная, есть в ней некая свежесть и горячее желание любить. Я тоже когда-то была такой».
Анна не в состоянии была отделаться от страха, который предательски заползал в душу, толкал на жестокие поступки. Она знала, когда это наваждение завладело ею: в день коронации, проезжая по улицам Лондона, Анна почувствовала ненависть народа, и ей стало горько от сознания его правоты.
— Даже после смерти испанки половина Англии будет по-прежнему считать мою дочь незаконнорожденной! — с горечью воскликнула Анна.
— Но король объявил незаконнорожденной Мэри, — успокоила ее Джейн. — Когда в стране признают королеву, Елизавете нечего опасаться за наследие трона.
— Да, но это так, пока у меня не родился сын, — согласилась Анна.
Мысль родить Генриху сына превратилась у нее в навязчивую идею.
Анна продолжала ходить взад и вперед, неустанно повторяя, что после смерти Екатерины она сможет расслабиться. Неожиданно она решила заняться чем-нибудь, чтобы убить время, и вспомнила о гобелене. На ее резкий голос сбежались пажи, начали расставлять пяльцы, а придворные дамы принялись перебирать шелковые нитки.
Анна славилась своим рукоделием. Прежде чем прикоснуться к белой с золотом напрестольной пелене, она попросила подать воду, чтобы ополоснуть пальцы. И когда сэр Ричард Саутуэлл подал ей одну из бесценных золотых чаш Уолси, прибыл столь мучительно ожидаемый гонец из Вестминстера.
Наступила полная тишина, присутствующие словно окаменели в позах, в которых их застали: кто сидел, кто стоял. Раздавался только стук копыт. Всадник быстро пересек два внутренних дворика, но, прежде чем он предстал перед Анной, новость разнеслась по всему дворцу с быстротой загоревшейся соломы — по дворцу великолепному и уютному, где Екатерина провела столько беззаботных, счастливых часов как гостья Уолси, где она проходила под величественными сводами, отправляясь на прогулку или в так полюбившуюся ей, отделанную золотом часовню.
Новость отрезвила обитателей замка — старые грумы, повара, дворецкие вспомнили о прошедших тихих и безмятежных днях в Хэмптоне — времени зенита славы великого кардинала, вспомнили, как по дорожкам сада шелестел тяжелый испанский бархат и кардинальский пурпур, когда кардинал и королева вели задушевные беседы. Теперь ни кардинал, ни королева не удостоят их чести своего пребывания в стенах дворца.
Екатерина Арагонская мертва. Она умерла наконец!
Анна сразу поняла это, как только гонец появился в галерее.
— Идите сюда! Сэр Ричард, заберите чашу! — воскликнула Анна и широким жестом кинула ее Саутуэллу.
Анна смеялась, что-то кричала, встряхивала мокрые пальцы, и на присутствующих сыпались ароматизированные брызги.
Потрясенный гонец поблагодарил ее за оказанный прием и в недоумении повторил ее вопрос:
— Как она умерла?
В суете король отправил с новостью того же гонца, который прибыл из Хантингдоншира. Это был коренастый фермер, он совсем смутился при виде шикарной публики.
— Говорят, что она заставила себя дожить до захода солнца, чтобы принять тело Господне, — начал рассказывать он, медленно растягивая слова. — Леди оставила завещание, в котором упомянула всех придворных. После бальзамирования свечник заявил, что хоть она и была королевой, но под бархатным платьем носила власяницу, простите уж меня, Ваше Величество. При ней нашли небольшую раку, с которой Екатерина не расставалась. Говорят, вещь ничего не значащая, но перед смертью она просила передать ее дочери.
Гонец был истинным католиком. В замешательстве он переминался с ноги на ногу, его ботинки с налипшими комьями грязи оставляли следы на надушенных камышовых половиках. Он с трудом сглотнул слюну и выдавил:
