Небо над Дарджилингом - Фосселер Николь (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Для мусульман появление первых солнечных лучей было сигналом для начала быстрого завтрака. Наступал шестнадцатый день месяца Рамадан, или, по календарю колониальных хозяев, одиннадцатый день мая, понедельник. Скоро с мечетей разнесется пение муэдзинов: «Велик Аллах! Нет Бога, кроме Аллаха!» – и потом до заката солнца ни один правоверный не сделает ни глотка воды, не возьмет в рот ни кусочка пищи.
Мохан Тайид открыл глаза и оглядел комнату. В полумраке прорисовывались силуэты спящих членов семьи: прижавшихся друг к другу Уинстона и Ситары и Яна в обнимку с сестрой. Эмили и во сне казалась напуганной. Спешный переезд из Долины радости в шумный и грязный город дался ей нелегко. Мохан вздохнул.
Имя дальнего родственника Миры Деви, владеющего в Дели сапожной мастерской, и каменный талисман с изображением их родового знака открыли Мохану Тайиду и его спутникам ворота тандара и махалладара. В одном из узких переулков, между сапожными, швейными и гончарными мастерскими, они нашли себе более чем скромное жилище, временное, как уверяли друг друга. Однако сил для новых начинаний ни у кого не осталось. Они устали и, казалось, сами были готовы отдаться в руки раджпутов, выследивших их в Кангре и согнавших с едва насиженного и с таким трудом обустроенного места.
Ситара, вжавшись в стену, словно испуганная мышь, сновала по переулку, добывая рис и овощи на обед, а Уинстон часами сидел, уставившись в одну точку. Детей выпускать на улицу боялись. Жили одним днем. Ложились спать, облегченно вздыхая, что удалось дотянуть до вечера, и просыпались, снова охваченные страхом.Мохан нервничал. Он беспокоился за Ситару, которая, несмотря на свою беременность, как будто все больше худела. Его тревожили дети, глаза которых с каждым днем все тускнели, и стремительно подходившие к концу денежные запасы, и то, что драгоценные камни, которые он прихватил с собой из дворца, вызывали у местных ювелиров подозрение. Мало того что их отказывались покупать, они могли навести преследователей на след и подвергали беглецов лишнему риску. Но Ситаре и Уинстону Мохан об этом пока не рассказывал. Он все еще надеялся на помощь Вишну.
На берегу Ямуны шелестел камышами холодный бриз, и единоверцы Мохана мерзли в голубовато-серой стального оттенка воде этого притока Матери Ганги, надеясь таким образом смыть свои грехи. Облепленный илом священник-пуджари колдовал над мисочками с киноварью, гипсом и сандаловым маслом, чтобы после ритуального «купания» начертать на лбу каждого знак его касты. Время от времени он поворачивался в сторону восходящего солнца, и на его лице появлялось выражение благоговейного страха.
По широкой гравийной дороге, уходящей от городских ворот на север, двигалось облако пыли. Вскоре послышался негромкий лязг железа и приглушенные голоса. Растянувшаяся едва ли не на милю кавалькада из двух тысяч всадников приближалась к мосту, соединявшему песчаный берег по эту сторону реки с той частью форта, где располагались покои шаха Бахадура. Копыта застучали по деревянным планкам так, что задрожали пришвартованные справа и слева от моста рыбацкие лодки. Каждый из воинов сосредоточенно глядел в проход между стенами из красного песчаника, куда обычно проходили к шаху посетители с личными просьбами. Оклики караульных отражались от стен гулким эхом.Это были сипаи из гарнизона города Мератха, индуисты и мусульмане, явившиеся к своему законному правителю Бахадуру, чтобы под его началом сражаться за освобождение Индии от английских поработителей. За день до того они поубивали своих офицеров, около пятидесяти человек, вместе с их женами и детьми, и пустили по ветру их уютные бунгало.
Расположенный в сорока милях к северу от Дели Мератх славился своими роскошными садами и симпатичными домиками. В том, что именно здесь семена недовольства впервые дали зловещие всходы, виделась ирония судьбы. Считалось, что именно в Мератхе британские военные, как нигде, нашли общий язык с туземными солдатами. Кроме того, здесь служили наилучшим образом подготовленные и хорошо вооруженные офицеры, пользовавшиеся у индусов, как было принято считать, особым уважением.
Восемьдесят пять сипаев отказались иметь дело с пресловутыми новыми винтовками и были за это жестоко наказаны. На виду всего гарнизона с выставленными орудиями и саблями наголо с них сорвали мундиры, которыми они так гордились, их заковали в цепи и зачитали приговор: десять лет каторжных работ.
Это случилось 9 мая 1857 года, в субботу. В тот же день вечером несколько сослуживцев мучеников решили развлечься со шлюхами на базаре. И получили отпор.
– Мы не желаем иметь дело с трусами! – кричали женщины. – Что вы за мужчины, если позволили заковать ваших товарищей в железо? Ступайте и освободите их из тюрьмы, тогда мы вас примем!
Искорка пережитого утром унижения тлела в душе каждого. Теперь она заполыхала огнем. Разъяренные сипаи устремились по улицам. В городе начались волнения, распространившиеся и на гарнизон.
Не то чтобы они остались незамеченными, но белые начальники сипаев поначалу не придали им большого значения. Утомленные трудно переносимой европейцами жарой, они легли спать. А на следующее утро, надев летние мундиры, как ни в чем не бывало отправились на воскресную службу, позавтракали с семьями и устроились отдыхать в прохладных комнатах. Так проходил последний мирный день в гарнизоне. Помимо всего прочего, некоторые офицеры находились на отдыхе в hill stations.
Около пяти часов пополудни переулки вокруг базара огласились боевыми криками: « Алла-иалла-маро-марингхи! » – «С божьей помощью убивайте неверных!» – и буря разразилась. Стук копыт и конское ржание смешались с боем колоколов, звоном сабель, выстрелами, криками и гудением пламени, охватившего соломенные крыши. Вскоре бунтовщики штурмом взяли тюрьму, освободили и вооружили заключенных товарищей. Бунгало и магазины разграбили, расстреляли офицеров и их семьи, перерезали телеграфный кабель, соединяющий Мератх с Дели. И, прежде чем англичане успели опомниться, двухтысячный гарнизон, усиленный ордами мародеров, покинул охваченный пламенем город.Где-то между шестью и девятью часами вечера, в темное время суток, отделяющее закат солнца от восхода луны, мятежники направились к Ретхани, дрожа от ярости и запаха пролитой крови. Многим хотелось домой, в Рохилкханг или Агру, но все понимали, что обратного пути нет. Только вперед, в Дели, где тоже есть небольшой индийский гарнизон и хорошие склады боеприпасов. А главное – шах Бахадур, законный правитель города. И сипаи устремились на юг, пришпоривая коней, словно искра, бегущая по фитилю к пороховой бочке, грозящей взорвать всю Индию.
14
Но обо всем этом Мохан Тайид знал так же мало, как и остальные жители города, индуисты, христиане и мусульмане, которые в то утро как ни в чем не бывало поднимались с постелей, чтобы приступить к своим повседневным делам. Никто из них не подозревал, что в это время две тясячи вооруженных до зубов сипаев вошли в покои дворца, чтобы просить Бахадура возглавить их. И пока пожилой шах, сколь польщенный, столь и напуганный, приходил в себя и раздумывал, орды сипаев и мародеров убивали англичан в форте, а потом устремились в город, где начались грабежи и настоящая охота на европейцев.
Директор банка надеялся спастись с семьей на крыше. Но мятежники взобрались на соседний высотный дом и, перепрыгнув оттуда к несчастным жертвам, разорвали их на куски. «Делийская газета» готовила экстренный выпуск, когда в здание редакции ворвалась опьяненная кровью толпа. Расправившись с сотрудниками, мародеры побросали в реку технику и бумаги.
Штурмовали даже церковь Святого Иакова. Скамьи для прихожан и алтарь саблями разрубили в щепы. Несколько повстанцев пробрались на колокольню и зазвонили изо всех сил, после чего, перерезав канаты, сбросили колокола на землю. Оглушительный гул, как предвестие конца мирного времени, прокатился по городу, проникая в самые отдаленные его уголки.
